За каждой строчкой анкеты – целая эпоха. Трудно поверить, что всё это – об одном человеке, тем более – о нашем современнике. Самобытный образ. Неподражаемый стиль. Железный стержень. Непростая судьба. За плечами – век. Егор Лигачёв.     

«Наш всероссийский парторг» - так именуют его с некоторых пор, благодаря одному талантливому журналисту. Воображение сразу рисует собирательный портрет, хорошо известный по советским фильмам: деловитый, смекалистый,  прямой, остроумный,  доступный. Когда в       1965-ом, после неоднократных просьб отпустить с "цековских ковров" на "живую" работу, Брежнев напрямик спросит, куда бы он хотел поехать, молодой по тем меркам замзав отделом ЦК не без юмора ответит: «Думаю, дальше Сибири не пошлют. Меньше первички не дадут». "Махнул" в далёкий Томск на целых семнадцать лет.

Всю жизнь он по-юношески "лёгок на подъём", восприимчив к новому, бескомпромиссен к любой подлости и несправедливости. Ещё будучи лидером новосибирского комсомола, попытался узнать что-нибудь о репрессированном отце любимой жены и едва не попал в "бульдожьи челюсти" профессиональной доносчицы Мишаковой, отправившей на эшафот легендарного Александра Косарева. Чудом избежал подобной же участи. 

Отталкиваясь, видимо, от личного опыта, частенько вспоминает анекдот о председателе, строившем «коммунизм в отдельно взятом колхозе во "враждебном" социалистическом окружении». При Лигачёве в Новосибирске вырос Академгородок, в Томске исчезли очереди за продуктами, зато появились драматический театр, современные аэропорт и автомобильные дороги, капитальный мост через водную артерию города.

Он не только "крепкий хозяйственник". Духовно Лигачёв, конечно, сложнее и выше, чем казался многим. Уже на закате "перестройки и гласности" так называемая "демократическая пресса" зубоскалила по поводу всплывшей откуда-то из архивной пыли кляузы писателя Михалкова высокопоставленной партийной начальнице Фурцевой. «Как расценивать публичное выступление секретаря Новосибирского обкома КПСС тов. Е.К. Лигачёва, который на совещании творческих работников города назвал мою комедию ("Памятник себе") пьесой "злопыхательской, чернящей нашу жизнь" и одобрил решение коллектива Облдрамтеатра, который якобы "сам" снял пьесу из репертуара как порочную и вредную?!», - вопрошал этот мэтр "художественной конъюнктуры".  

Слава "недалёкого ретрограда", несмотря на все потуги многочисленных злопыхателей, так и не закрепилась за Лигачёвым. Он обожает  классическую музыку и литературу.  Дружил с Валентином Распутиным. С лигачёвской "лёгкой руки"  впервые с начала века был переиздан Николай Гумилёв. И сейчас наш герой  живёт, по существу, в библиотеке: его небогатое жилище – от пола до потолка - заставлено книжными стеллажами. Во истину, быт по Маяковскому: «Мне и рубля не накопили строчки…».      

К нему, впрочем, не прилипали ярлыки и похуже. Кажется, Геббельсу приписывают расхожий  афоризм: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в неё поверят». "Перестроечные геббельсы" - все эти гайворонские, сотниковы, беки, которых время потом разметало, словно мусор в ветреную погоду,  -  верещали на XXI съезде комсомола, что не могут находиться в одном зале  с «взяточником Лигачёвым». Но народная молва сильнее любых поклёпов.  О том, как Лигачёв  гонял "партийных бояр" до сих пор ходят легенды. Один томский сторожил рассказывал мне, как круто обошёлся однажды главный коммунист области с любителями застолий. Когда после шикарнейшего банкета обкому партии был выставлен счёт на "круглую" сумму, первый секретарь распорядился не только выписать всем участникам попойки по "строгачу", но и покрыть все расходы из их зарплат. Наверное, поэтому  и четверть века спустя, на выборах в Государственную Думу, томичи предпочли восьмидесятилетнего земляка из Москвы другим кандидатам, годящимся ему во внуки и сыновья.    

Кое-кто из "бывших" теперь судачит о его причастности к горбачёвщине. Можно подумать, эти "прозорливые судьи" моментально распознали в говорливом ставропольчанине  хорошо замаскированного врага.  Тем более  что, усевшись в кресло генсека,  Горбачёв вряд ли и сам ещё подозревал, что «всю свою сознательную жизнь боролся с коммунизмом».  С болью наблюдая за постепенным регрессом той мощнейшей  системы, Лигачёв, что называется, "кожей чувствовал" острую необходимость перемен. И по сей день он убеждён: был исторический шанс придать назревшим реформам иное направление, сделать апрель 1985-го продолжением Октября 1917-го.

«Рассуждения о нереформируемости советской социалистической системы – выдумка, - пишет Егор Кузьмич в своей книге "Перестройка: замыслы, результаты и поражения, уроки". – Не для расчленения Советского Союза, а для его сохранения и укрепления – вот ради чего была задумана перестройка». В крахе этого проекта, он, как и другие "романтики" той поры винит, прежде всего, себя: «Я лично не использовал все возможности для того, чтобы дать отпор враждебным силам, вернуть партии средства массовой информации, где уже не было плюрализма, царил махровый диктат яковлевых, баклановых, коротичей и им подобных». Что ж, беспристрастную оценку всем действующим лицам событий обычно даёт только сама История.

Наряду с другими руководителями СКП-КПСС, автору этих строк выпала уникальная возможность наблюдать его за работой. Со свойственной страстностью и энтузиазмом, как мог, пытался он соединить распадающееся советское братство, придать идее интернационализма новое звучание. По его инициативе проходили съезды народов СССР, Средней Азии и Кавказа, Союзного государства Беларуси и России. Поразительная трудоспособность. Неизменная доброжелательность и деликатность в общении со всеми. Ни капли снобизма. Точная и афористичная речь. Вообще, по-крестьянски меткое словцо – особый его дар. «В диких криках озлобленья слышу звуки одобренья», «Я не доллар, чтобы нравиться всем», - всё это он, Лигачёв.

Ну и, конечно, "коронное": «Борис, ты не прав!», ставшее главным лозунгом ельцинского лихолетья. 

Говорят, в своё время интеллектуалы из аппарата ЦК КПСС полушутя-полусерьёзно в своём кругу звали Ю.В. Андропова "хомо политикус" - "человек политический". Егор Кузьмич Лигачёв из того же поколения.          Той же "закваски". Его век – урок непрестанной борьбы. В начале пути – с голодом и материальной нуждой, безграмотностью, бескультурьем и технической отсталостью страны. Затем – с нашествием "коричневой чумы" и послевоенной разрухой. В зените партийно-государственной деятельности – с суровым сибирским климатом, изъянами экономического механизма, хозяйственной безалаберностью, формализмом и показухой в работе. На излёте жизни  - с вороватыми бюрократами, перерожденцами и ренегатами, разрушителями Отечества, откровенными негодяями во власти. 

Даже чувствуя себя неважно, он освоил новый вид борьбы – с забвением исторической памяти. Из-под его пера вышли «Кто предал СССР?», «Борис был не прав», «Измышления и правда о советском прошлом и настоящем буржуазной России», другие поучительные раздумья и воспоминания.

Цифра "100" применительно к человеческому возрасту звучит фантастично. Но и перешагнув столетний рубеж, Лигачёв борется с беспощадным временем. Всем ветрам назло.