В соответствии с данной формулой новая индустриализация, или короче – неоиндустриализация, требует принципиально нового решения вопроса о собственности. Поскольку это общесистемный вопрос, новое его решение – в пользу новой формы собственности – органически связано с обретением новых форм организации экономики, новой модели планирования и планового регулирования пропорций общественного воспроизводства, новых стимулов повышения производительности труда и трудосбережения, новой движущей силы развития, в общем – новой социально-экономической системы.

Под новой понимается вертикально-интегрированная форма собственности. Однако, новизна ее исторически относительна. Она отнюдь не нова для передовых индустриальных держав мира, где с 1970-х гг. стала экономическим базисом для межотраслевых, вертикально-интегрированных корпораций, включая транснациональные (ТНК). Они закономерно отличаются единством основной формы собственности, вертикально-интегрированной, с основной формой организации воспроизводства – корпоративной. К сожалению, не такова практика пореформенной России. Для нашей страны вертикально-интегрированная форма собственности является новой во всех отношениях: историческом, теоретическом, идеологическом, политическом, практическом и т.д. Отчего? Оттого, что вместо интегрированной собственности господствует дезинтегрированная и персонифицированная, как при капитализме XIX столетия.

Согласно классической теории, межстрановая асимметрия по стадиям развития, уровню производительности труда и качеству жизни людей порождается асимметрией форм собственности. Какого-либо особого откровения здесь нет. Но применительно к анализу реальной действительности классический критерий приводит к выводу, сравнимому с маленьким открытием.

Как известно, представители неклассической ветви экономической теории изрядно запутались относительно того, к чему отнести пореформенную Россию. По мнению одних, социализма нет, а рынок и капитализм – неузнаваемы, ни на что непохожи, идентификации не поддаются, ибо искорежены бюрократизмом, патернализмом, коррупцией, слабостью институтов и т.д. Другие помещают нашу страну в зону периферийного капитализма, замкнутого на добыче сырья и ресурсов для центрального капитализма, обладающего монополией на высокие технологии. Третьи ссылаются на некую модификацию или даже мутацию азиатского способа производства. А все вместе заявляют о кризисе и бессилии теории. Однако, бессильна лишь их теория – неклассическая и антиклассическая, ложно именуемая ими «неоклассической».

Ключом классики ларчик открывается просто. Капитализм капитализму рознь, поскольку развитие капиталистического общества проходит через множество исторических стадий – от низших к высшим. История демонстрирует шесть таких стадий. От мануфактурной стадии капитализм поднимается к фабрично-заводской, потом – к монополистической, далее – к государственно-монополистической, затем – к государственно-корпоративной. Но и это не предел. Как показал бесценный для теории опыт СССР, самой высшей, исторически последней стадией выступает госкапитализм.

По какому критерию различимы конкретные стадии развития капитализма? Чем высший капитализм отличается от низшего, отсталого? Критерием различения служит основная форма капиталистической собственности. Иначе говоря, высший капитализм отличается от низшего прежде всего формой собственности.

В советской политэкономии считалось, что только СССР имеет иную по сравнению с капитализмом форму собственности, а сам капитализм опирается на частную форму и стадиальными внутрисистемными различиями не обладает. Такая точка зрения оказалась глубоко ошибочной и порочной. В действительности разным стадиям капитализма свойственны специфические противоречия, законы, закономерности и формы капиталистической собственности.

Идентификационный признак высшего ныне, государственно-корпоративного капитализма – это господство вертикально-интегрированной собственности, а низшего – господство дезинтегрированной, персонифицированной, частной. Исходя из классического критерия, вопрос об идентификации социально-экономической природы решается элементарно: пореформенная Россия является страной низшего капитализма, исторически отсталого и зависимого от высшего. Отсюда понятно также, почему в России нет экономики ТНК, тогда как в передовых индустриальных державах – есть.

Более того, отсталое и зависимое положение нашей страны усугубляется тем, что низший капитализм свелся к олигархически-компрадорской разновидности – наиболее варварской и реакционной, в связи с чем зависимость от иностранного капитала переросла в крайне тяжелую и непосильную, а именно – неоколониальную.

Таким образом, неоиндустриализация и последующий социально-экономический подъем России немыслимы без прогрессивного решения вопроса о собственности – в пользу вертикально-интегрированной формы.

Теоретически это выяснено вполне. Формула неоиндустриального развития России предметно обсуждалась на протяжении 2008-2010 гг. и научно неоспорима [2]. Неоиндустриальной парадигме была посвящена также серия передач на радиостанции «Говорит Москва» [3]. Концептуальная идея оказалась социально востребованной и начала довольно быстро овладевать умами. Как результат, в отечественной экономической литературе зафиксирована тенденция явного нарастания неоиндустриальной тематики [4].

В 2010 г. необходимость новой индустриализации продекларировало правительство, а следом все ведущие политические партии и движения – как выяснилось по их предвыборным программам и положениям накануне парламентских выборов 2011 г. Триумфальное шествие наблюдается и в Интернете, о чем свидетельствует весьма любопытный факт. В апреле 2008 г., когда в МГУ им. М.В. Ломоносова в ходе ежегодных «Ломоносовских чтений» состоялось первое обсуждение формулы неоиндустриального развития России, в ответ на запрос о неоиндустриализации (новой индустриализации) Интернет выдал лишь 49 ссылок в русскоязычном сегменте и 39 – в англоязычном, причем все они так или иначе отсылали к публикациям журнала «Экономист». По состоянию на февраль 2012 г. в русскоязычном сегменте число ссылок достигало уже 3,2 млн.

Однако, новая индустриализация не придет сама собой. Неслучайно в формуле развития дано единство двух составных частей – со стороны как производительных сил, так и производственных отношений, или отношений собственности. Указанная формула означает, что реальное осуществление новой индустриализации возможно только на базе новой экономической системы, основанной на вертикально интегрированной форме собственности. Между тем, сейчас господствует олигархическая форма частнокапиталистической, дезинтегрированной собственности. И олигархический клан всеми силами стоит за ее сохранение, за ее незыблемость.

Таким образом, на пути новой индустриализации камнем преткновения лежит вопрос о собственности. Фактически новая индустриализация признается лишь на словах, между тем как двуединая формула развития России – неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция – вызывает острое идейное и политическое противостояние. В центре его – именно вопрос о собственности. Формула нашего развития предполагает решение данного вопроса через стратегическую национализацию и вертикальную интеграцию командных высот отечественной экономики. Без такого решения вопроса о собственности нечего и думать о социально-экономическом прогрессе России. Олигархический же клан и его идеологи, напротив, криком кричат против национализации и вертикальной интеграции собственности на средства производства.

По сути, в формуле развития вместо плюса противники прогресса нашей страны стремятся поставить минус, желая оторвать новую индустриализацию от вертикальной интеграции и подменить верную формулу неверной, т.е. следующей: неоиндустриализация минус вертикальная интеграция.

Несомненно, краеугольным вопросом повестки дня выступает вопрос о собственности. По отношению к нему различные социальные фракции разделились на прогрессивную, консервативную и реакционную. Прогрессивная борется за превращение вертикально-интегрированной формы собственности в основную и главную в отечественной экономике; консервативная же и реакционная – против.

В настоящее время платформа реакционной фракции нашла свое воплощение в обновленном крайне правыми варианте «Стратегии-2020»; платформа консервативной – в авторской статье В.В. Путина «О наших экономических задачах». Обе эти платформы есть платформы господства дезинтегрированной, частной формы капиталистической собственности, с тем только отличием, что оголтелые реакционеры ратуют за неограниченное ее господство, а консерваторы – за бюджетно-ограниченное.

Концентрированного выражения нет пока лишь у прогрессивной платформы. Но, думается, ему пора бы уже быть. Тем более теперь, когда наша страна вновь подошла к поворотному моменту и ей вновь предстоит ответственный выбор своего пути. Причем на сей раз он должен гарантировать движение вперед, а не назад, ибо лимит на исторические ошибки Россией исчерпан. России пора посмотреть не столько на то, что в отношении нее предпринимает некто извне, сколько на то, что она сама делает в отношении самой себя.

Для нашей страны объективно наступило время судьбоносного выбора. Экспортно-сырьевая модель обанкротилась. Отступать больше некуда. Либо вертикальная интеграция и неоиндустриализация, либо экономическая дезинтеграция и политический развал – так стоит вопрос наших дней.

§ 1. Реакционеры, и как они воюют за «Вашингтонский консенсус»

Неоиндустриализация России практически осуществима только на базисе вертикально-интегрированной собственности, и никак иначе. Без вертикальной интеграции собственности наша страна не в состоянии сделать ни шагу вперед. Поэтому соединение неоиндустриального курса с формирование прогрессивной социально-экономической системы имеет для России поистине судьбоносное значение.

Это прекрасно понимают не только сторонники неоиндустриализации, но и ее олигархически-компрадорские противники, сбитые ныне в стаю на платформе реакционной альтернативы. Реакционеры вполне осознают, насколько серьезен и социально привлекателен неоиндустриальный курс России. Открыто противопоставить неоиндустриализации чужой и чуждый «Вашингтонский консенсус» они уже не могут. А потому вынуждены тайком протаскивать его под другими именами, прибегая ко всякого рода уловкам и обманам. Цель заключается в том, чтобы либо дезавуировать сам неоиндустриальный курс России, либо снять связку новой индустриализации и вертикальной интеграции, чтобы заблокировать решение вопроса о собственности в пользу вертикально-интегрированной формы.

Прямой олигархически-компрадорский выпад против неоиндустриализации последовал с самого начала 2012 г., когда уже вполне выяснился перелом общественного сознания в пользу неоиндустриального курса.

Прежде всего реакционеры додумались до противопоставления новой индустриализации – чему? – модернизации и инновациям. Первая попытка предпринята под тем предлогом, что эксперты, мол, зафиксировали «исчерпание темы в пропагандистском плане и перенос внимания с модернизации и инноваций на “новую индустриализацию”» [5]. Как видим, предлагается этакий развод модернизаторов и новаторов по разные стороны баррикад с промышленниками, т.е. вбрасывается яблоко раздора.

В одном из мифов, помнится, аргонавт Ясон справляется с вражеским войском подобным же образом, только вместо яблока он метнул во вражескую гущу камень раздора. Но если Ясона научила хитроумная Медея, то реакционеров надоумил некто весьма недалекий. Их затея попросту бессмысленна.

Действительно, в современном мире инновации осуществляет исключительно высокотехнологичная индустрия. Она же является первостепенным субъектом спроса на инновации. Где нет высокотехнологичной индустрии, там нет ни производства инноваций, ни устойчивого и непрерывного спроса на них. Короче говоря, любые инновации – технологические, продуктовые, процессные, организационные, управленческие и т.д. – являются неоиндустриальными по своей природе. И другими в неоиндустриальном мире они быть не могут.

К инновационным принадлежат, как известно, только передовые индустриальные державы планеты. Поэтому инновации есть атрибут неоиндустриального мира, который только и способен обеспечить необходимую для них базу – научно-техническую, приборно-лабораторную, промышленную.

Короче, в современных условиях без неоиндустриализации нет инноваций. Это общее правило. И приходится искренне сожалеть, что справедливость данного правила олигархически-компрадорский капитал заставляет доказывать пореформенным опытом нашей страны, подвергая Россию ужасающей деиндустриализации, машиностроительной и технологической отсталости.

Итак, противопоставление инноваций и неоиндустриализации затеяно не от большого ума. По крайней мере, реакционеры далеко уступают мифологической Медее, поскольку додумались разве лишь до откровенной глупости.

Столь же нелепо сконструированное ими противопоставление между неоиндустриализацией и модернизацией. Конечно, если козырять модернизацией сугубо абстрактной и беспредметной, наподобие горбачевского ускорения и «перестройки», тогда можно противопоставлять ее чему угодно, а не только новой индустриализации. Но если четко конкретизировать предмет, то модернизация, насущно необходимая России, тождественна неоиндустриальной. Воображать модернизацию без новой индустриализации могут разве лишь фокусники словоблудия. Вот почему в рамках неоиндустриальной парадигмы развития речь всегда шла и строго идет только о неоиндустриальной модернизации.

Стало быть, в данном отношении затеянное реакционерами противопоставление тоже совершенно несуразно. Именно неоиндустриализация гарантирует России высокотехнологичную модернизацию производительных сил, равно как прогрессивную модернизацию отношений собственности и социально-экономической системы в целом.

Видимо, первая попытка была предпринята поспешно и сгоряча. Или, быть может, ей отводилась скромная функция социального зондажа либо точечной разведки боем. Как бы там ни было, она по уши дискредитирует тех, кто ее осуществляет. И потому вслед за ней вскоре наступил черед еще одной, с привлечением реакционных фигур калибром побольше.

На сей раз в лобовую атаку против неоиндустриального курса России ринулись признанные авторитеты «Гайдаровского форума». Роль застрельщика взял на себя А. Дворкович. Он выступил так, словно бы и нет факта кремлевских деклараций о настоятельности неоиндустриализации России, пусть и декларативных. По его исходному тезису, в принципе верному, Россия отнюдь еще не выбрала свой путь развития, выбор ей только еще предстоит. Но тут же высказывается неверное мнение: будто выбирать придется одно из двух – либо новую индустриализацию, либо «постиндустриальное общество».

Вместе с тем А. Дворкович продемонстрировал прекрасную осведомленность относительно того, с какой формой собственности связан тот или иной выбор. Неоиндустриализацию он мыслит при господстве крупного промышленного капитала и преобладании государственной собственности, а «постиндустриальное общество» – при максимальной свободе предпринимательства, т.е. при сохранении всевластия олигархически-компрадорской собственности [6].

Здесь следует отметить несколько принципиальных моментов.

Во-первых, А. Дворкович четко представляет, что России предстоит именно системный выбор – выбор новой экономической системы и, соответственно, базисной формы собственности, которая должна стать господствующей на предстоящем этапе исторического развития нашей страны.

Во-вторых, он прямо высказался за реакционный системный выбор, т.е. за неприкосновенность олигархически-клановой, компрадорской частнокапиталистической системы.

В-третьих, противопоставление между неоиндустриализацией и «постиндустриальным обществом» равнозначно для него противопоставлению между национализацией и денационализацией.

Наконец, в-четвертых, теперь противопоставлять неоиндустриальному курсу России предложено «Вашингтонский консенсус» в переряженном одеянии – под видом «постиндустриального общества». Тем самым вновь извлекаемый на свет «постиндустриальный догмат» услужливо переориентируется на то, чтобы подкрепить изрядно обветшалый «Вашингтонский консенсус», давно и безоговорочно дискредитированный в нашей стране.

Таким образом, А. Дворкович оставил в покое инновации и модернизацию, поскольку они слабо сочетаемы с ультимативными требованиями «Вашингтонского консенсуса», которые предписывают жесткое сохранение России в качестве сырьевого придатка американских ТНК. Как-никак и инновации, и модернизация несовместимы все же с деиндустриализацией. Иное дело – «постиндустриальная догма». Она не только совместима с деиндустриализацией, но представляет собой бесцеремонное оправдание процесса избавления России от высокотехнологичной обрабатывающей индустрии: дескать, нужно заниматься значащей сейчас сферой услуг вместо ничего не значащей уже индустрии.

Скажем прямо: «постиндустриальная» идеология полностью сомкнулась сейчас с антигосударственной идеологией олигархически-компрадорского всевластия, по крайней мере – в России. Представители реакционной альтернативы, подобные А. Дворковичу, вовсю размахивают «постиндустриальными ценностями». Футурологические бредни, скомпилированные Д. Беллом в «постиндустриальный» концепт с игрой в левую фразу и спустя считанные годы отринутые им самим, превращены теперь в асоциальные воззрения крайне правой, махровой компрадорской реакции.

Необходимо особо подчеркнуть, что антинаучная «постиндустриальная догма» представляет собой исключительную опасность не только для промышленного капитала, но и для науки – как фундаментальной, так прикладной и университетской. Будучи глубоко антинаучной по своему содержанию, «постиндустриальная» утопия имеет также ярко выраженную антинаучную направленность. Если неоиндустриальное общество тождественно наукоемкому и всецело опирается на науку и классический научный комплекс, на достижения естественных и гуманитарных наук, то «постиндустриальное», напротив, идейно и политически давно выродилось в «постнаучное», точнее даже – антинаучное.

Такой финиш «постиндустриальной догмы» абсолютно закономерен. Что является антииндустриальным, то неизбежно является и антинаучным. Сумасбродное преподнесение деиндустриализации России в качестве продвижения к «постиндустриальному обществу» и «постиндустриальным ценностям» означает на деле не что иное, как двуединое разоружение нашей страны – ее индустриальное разоружение и ее научное разоружение. Ни того, ни другого допустить нельзя.

Думается, реакционеры крупно просчитались. Они зря полагают, будто им удастся обмануть Россию сладкоголосыми сказочками о «постиндустриальных ценностях». Не удастся! Доморощенные олигархически-компрадорские заправилы «Вашингтонского консенсуса» добиваются одного, а получат совсем другое. Они работают на индустриальное и научное разоружение России, а получат в ответ неоиндустриальное и научное ее перевооружение. Вместо запрограммированного ими развала России наша страна обязательно развернет крупномасштабную неоиндустриализацию, непременно установит подлинно наукоемкий способ производства и станет первоклассной научно-промышленной, технотронной державой современности. Вопреки компрадорским могильщикам, Россия совершит исторический прорыв на самые передовые рубежи неоиндустриальной эпохи.

Наконец, отметим еще одно принципиальное обстоятельство. В нынешних условиях «постиндустриальная догма» стала крупной находкой для самой мракобесной апологии фиктивного капитала – бестоварного, спекулятивного, фиктивного, виртуального. Валютно-фондовая биржа, которая без устали проворачивает операции по трансформации промышленного капитала в спекулятивный, а национального богатства России – в зарубежную собственность, опять-таки рекламируется как подлинная «постиндустриальная ценность», достойная всяческого восхваления и превознесения.

Естественно, вся олигархически-компрадорская рать, щедро пропитанная соками «Вашингтонского консенсуса», горой стоит за скорейшее низведение России до «постиндустриальной» точки невозврата. Нет, отнюдь не случайно А. Дворкович выдал вариант весьма жесткого отрицания неоиндустриального «постиндустриальным».

Надо сказать, с этакой жесткостью согласились не все соучастники «Гайдаровского форума». К примеру, несколько снизить накал драматизма попытался С. Гуриев. По его мнению, выбор не столь критичен, ибо вполне допустимо одновременное развитие как новой индустриализации, так и сферы «постиндустриальных» услуг. Фактически он деликатно высказался за компромисс, держа в уме, видимо, не раз прозвучавшее уже кремлевское и правительственное одобрение идеи новой индустриализации.

Однако, предмет предложенного компромисса совершенно расходится с позицией реакционеров, которые намертво прикованы к «Вашингтонскому консенсусу». Поэтому они, устами уже Е. Ясина, категорически отвергли компромиссную трактовку: мол, ни о каком выборе не может быть и речи, потому что вариант только один: «постиндустриальное развитие», в смысле – антииндустриальное.

Вследствие своей курьезности аргументация Е. Ясина заслуживает того, чтобы воспроизвести ее дословно в том виде, как она стенографически передана: «Индустриальная эпоха кончилась. Это вот нужно понять, что где-то в 1973 году, когда вначале были 3-4 доллара за баррель, и сейчас, когда уже 110, это несравнимые вещи. А, между тем, индустриальная эпоха основывалась на дешевизне минеральных ресурсов. Эта эпоха кончилась. И если кто-то думает еще, что можно как-то поднять российскую экономику, снова объявив какие-то пятилетки или программы обильного вливания колоссальных инвестиций, то он просто ничего не понимает, ему нужно идти в первый класс» [7].

Как обычно, непреклонный в своей компрадорской реакционности Е. Ясин оригинален даже в невежестве. Чтобы эпохи различались в зависимости от цен на нефть – это, конечно, бесподобное «открытие», постижению которого не в силах помочь программа никакого вообще школьного класса, не говоря уж о первом. Противник неоиндустриализации оплошал здесь ничуть не меньше, чем со своими баснословными подсчетами, по которым вышло, что пореформенная Россия вымирает не из-за того, что по сравнению с советским периодом живет в 2 раза хуже, а потому, что живет якобы в 2 раза лучше. В подтверждение приведем ряд доводов.

Во-первых, рост цен на нефть означает лишь увеличение инфляции нефтедоллара, а инфляция нефтедоллара целиком является заслугой печатного станка ФРС США: больше эмиссия нефтедолларов – выше цены, и наоборот. Соответственно, ставить исторические эпохи в зависимость от цен на нефть – это все равно, что ставить прогресс человечества в зависимость от американского печатного станка вместо производительных сил.

Во-вторых, после исторически первой фазы индустриализации промышленность стала электрифицированной. Производственный аппарат функционирует преимущественно на электродвигателях и электроприводах. Удельный вес двигателей внутреннего сгорания несопоставимо ниже, да и то за счет сельского хозяйства, где массово используются не электрифицированные еще сельскохозяйственные машины и автомобильный транспорт. Короче, электроэнергия гораздо важнее для промышленности, чем нефть.

Между прочим, сам факт того, что за пределами электрификации до сих пор остается огромный массив земледельческой и транспортной техники, указывает на незавершенность процесса индустриализации. Надо еще работать и работать, чтобы перевести на электрическую тягу автомобильный и судоходный транспорт, сельскохозяйственные машины и т.д. Так что к своему завершению не подошла даже первая фаза индустриализации – электрификация производительных сил. Несмотря на то, Е. Ясин уже вовсю трубит о кончине индустриальной эпохи. Что же, от компрадорского глашатая деиндустриализации России едва ли приходится ожидать чего-либо иного.

В-третьих, вся классика экономической мысли требует различать содержание и форму. Смотреть надо на движение стоимости, ибо недостаточно видеть только движение цен.

Для Е. Ясина, конечно, что классика экономической теории, что неоиндустриализация, что национализация, что вертикальная интеграция – все одно, ибо он их одинаково не признает. Он исповедует воинственный монетаризм, вследствие чего ограничивается лишь созерцанием цен да валютных курсов. И поскольку цены на нефть в номинальном выражении действительно многократно выше теперь, чем в 1970-е гг., ему мнится, будто стоимость ресурсов тоже выросла в 25-30 раз.

Но есть домыслы, а есть статистика. Будучи не в ладах со статистикой, Е. Ясину поневоле приходится довольствоваться домыслами, даже отдаленно не схожими на реальность. Обратимся, например, к базисному ресурсу современной индустрии – электроэнергии, чтобы проверить, насколько адекватно утверждение про «несравнимые вещи».

Нас интересует, каким образом изменялась стоимость кВт-ч в промышленности США, т.е. страны, наводняющей мир пустыми, ничем не обеспеченными, бестоварными нефтедолларами. Быть может, стоимость электричества в США и впрямь подскочила с середины 1970-х гг. в десятки раз?

Для сравнения мы взяли интервал чуть продолжительнее, с заведомым перекрытием 1970-х гг., а именно 1960-2009 гг. Затем из официальных статистических ежегодников США (Statistical Abstract) выписали данные о среднегодовой стоимости 1 кВт-ч электроэнергии, отпускаемой для промышленности, и построили кривую динамики по годам. Естественно, побасенка Е. Ясина опровергнута полностью: пиковое значение пришлось на 1981-1984 гг. и оказалось всего лишь полуторным, после чего стоимость электроэнергии пошла вниз и в 2009 г. едва превысила уровень 1960 г. (см. график 1).

График 1

Динамика стоимости 1 кВт-ч электроэнергии для индустрии США,

1960-2009 гг. (в центах, в сопоставимых ценах)

Очевидно, что происшедшее в реальности относительно краткосрочное увеличение в 1,5 раза никак не схоже на долгосрочное увеличение в 25-30 раз. Досужие измышления Е. Ясина разбиваются при малейшем соприкосновении с действительностью.

Кроме того, как убеждаемся, бешеная инфляция нефтедоллара нисколько не затрагивает движение стоимости той электроэнергии, которая питает производственные мощности американской индустрии. И понятно, почему: цены на нефть определяются скоростью работы печатного станка ФРС, а стоимость 1 кВт-ч – реальными затратами воспроизводства в неоиндустриальной электроэнергетике США.

Вопреки тиражируемым Е. Ясиным домыслам, стоимость электроэнергии для промышленности США была в 2009 г. даже ниже, чем в середине 1970-х гг. И, кстати говоря, по примитивному критерию нашего же критика выходит, что индустриальная эпоха, отошедшая было невесть куда в 1970-е гг., теперь вернулась и снова господствует. На самом деле, конечно, господство индустриальной эпохи не прекращалось после электрификации ни на миг и никогда не прервется впредь.

В-четвертых, после электрификации промышленных машин происходит их автоматизация. Более того, отдельные автоматизированные машины складываются в производственные линии и комплексы. Постепенно формируется общенациональная автоматизированная система технотронных машин, охватывающая замкнутые цепочки воспроизводства конкретной конечной продукции – наукоемкой и с высокой добавленной стоимостью.

Благодаря автоматизации как рабочей, так и управляющей машины производительные силы общества приобретают технотронный характер, функционируют как технотронная триада: человек – микропроцессорное устройство и ЭВМ – компьютеризованные средства производства.

Короче говоря, завершение фазы электрификации производительных сил общества позволяет перейти к фазе их автоматизации, или цифровой индустриализации. На смену первичной индустриализации приходит вторичная, более высокая, называемая неоиндустриализацией. Поэтому человечество переживает сейчас становление неоиндустриальной эпохи и многотрудное восхождение к ней. В преддверии ее находится и Россия.

Что весьма симптоматично, за неоиндустриализацию России категорически высказывается В. Иноземцев, который годы посвятил ранее пропаганде идей Д. Белла и «постиндустриальных» ценностей. Вынесенный им вердикт относится к Е. Ясину напрямую и в полной мере: «Да и сегодня парадигма постиндустриализма вообще не для нашей страны и потому применительно к России о ней не надо даже вспоминать. Скажу откровенно: разговоры о постиндустриальном обществе в нашей стране – это, на мой взгляд, не от большого ума» [8].

Думается, сказанного довольно, чтобы покончить с жалкими домыслами Е. Ясина. Во избежание недоразумений заметим, что он исповедует их не столько по незнанию, сколько из-за своей идеологии верноподданничества «Вашингтонскому консенсусу». Именно эта идеология, неискоренимо враждебная интересам России, заставляет его закрывать глаза на истину, научные знания и действительность. Отсюда и особого сорта невежество: оно продиктовано идеологическим ослеплением. Поэтому бессмысленно посылать Е. Ясина в какое-либо научение: слепая компрадорская, антироссийская идеология все равно разворачивает его избушку на курьих ножках спиной к науке и прогрессу.

В настоящее время «постиндустриальное общество» обращено в иное, более благозвучное название для господства над Россией спекулятивного капитала, подобно тому как «глобализация» означает лишь эвфемизм для мирового господства США. Фиктивные и бестоварные услуги, которыми призывают жить нашу страну, суть услуги именно биржевого, спекулятивного капитала. Все они являются на деле услугами по вымыванию из России ее реального национального богатства, а вернее – услугами по индустриальному и научно-технологическому разоружению нашей страны, подрыву ее экономической безопасности и обороноспособности.

Держать Россию в кабале и вассалитете у иностранного капитала – такова суть «постиндустриального» выбора, открыто направленного против неоиндустриального.

Итак, отрицание объективно существующего процесса новой индустриализации с апелляцией к чисто умозрительному «постиндустриальному обществу» уже само по себе тождественно идейно-политическому отбрасыванию внутреннего, российского неоиндустриального курса. Оно столь же провокационно, как и доныне памятный мартовский референдум 1991 г. по вопросу о сохранении Советского Союза.

В сущности, кто выдвигает «постиндустриальную альтернативу», тот исповедует реакционную, ибо де-факто навязывает России заокеанский «Вашингтонский консенсус» против России. Тот, следовательно, бросает России прямой вызов.

§ 2. Борьба по вопросу о собственности

«Гайдаровским форумом» компрадорский выпад против курса на новую индустриализацию не ограничился. Фактически атака только-только разворачивается. А. Дворкович, Е. Ясин и другие лишь прощупали направление главного удара. Вначале они попробовали противопоставить неоиндустриализацию инновациям и модернизации, затем «постиндустриальному обществу». Ясно, что первоначальный их удар пришелся против неоиндустриального курса России как такового. И, в чем легко убедиться, особых успехов избранное ими направление не сулит.

Неоиндустриальный выбор Россией уже намечен, он завоевал умы и оспаривать его бесполезно. Кто пойдет на него войной, тот обречен на поражение. Понимая это, более хитроумные представители компрадорской альтернативы избрали другое направление. Они охотно поддерживают необходимость новой индустриализации на словах, чтобы рьяно саботировать ее на деле. В отличие от А. Дворковича и Е. Ясина, они обрушились прямиком на прогрессивный системный выбор, на прогрессивное для России решение вопроса о собственности. Ими выдвигается противопоставление уже принципиально иного, системного порядка: между формами собственности, конкретнее – между двумя формами, поскольку государственно-корпоративной предпочитается олигархически-компрадорская.

В частности, системное направление удара избрал Б. Титов, тогда еще предводитель «Деловой России». Он известен тем, что одним из первых позаимствовал и подхватил идею новой индустриализации, выдавая ее за открытие «Деловой России», от которой, заметим, никто не принял участия в обсуждении, организованном журналом «Экономист». При этом Б. Титов просто-напросто располовинил научно обоснованную нами двуединую формулу развития России: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция.

При заимствовании Б. Титов привнес лишь единственную поправку – убрал системный плюс, чем отделил новую индустриализацию от вертикальной интеграции. Содеянное им равносильно тому, как если бы удалить из живого организма всю кровеносную систему заодно с сердцем. Фактически он предварительно обескровил неоиндустриализацию, после чего взялся направо и налево козырять выхолощенным термином. Разумеется, неоиндустриализацию с вертикально-интегрированной собственностью Б. Титов рассоединил для того, чтобы обеспечить дальнейшее господство частнокапиталистической, буржуазной собственности в самой реакционной ее форме – олигархически-компрадорской.

«Деловая Россия» упорно насаждает иллюзию, будто новую индустриализацию можно соединить с асоциальной и деструктивной олигархически-компрадорской собственностью. Такого рода иллюзия нужна не затем, чтобы практически двинуть дело неоиндустриализации России, а затем, чтобы хранить и охранять всевластие буржуазной собственности под прикрытием фразы о новой индустриализации.

Помимо позаимствованной идеи новой индустриализации за свою «Деловая Россия» выдала также идею, обоснованную еще в 2003 г., о создании 25 млн. технотронных рабочих мест – высокопроизводительных и высокооплачиваемых, способных обеспечить занятость квалифицированных специалистов с высшим образованием и гарантировать многократный прирост производства агрегированной добавленной стоимости. Выходит, отечественные ученые здесь вовсе ни при чем, не они выполняли расчеты, искали обоснование и аргументировали заключительный вывод; получается, вместо научно-экономического сообщества нашей страны с задачей справились скромные клерки «Деловой России».

Так, в конце 2011 г. представитель журнала «Эксперт» задал президенту «Деловой России» А. Галушке вопрос о том, откуда возник тезис о 25 млн. рабочих мест. Цитируем: «Ваша “Стратегия 25×25” – основа плана новой индустриализации. Как появилась эта весьма амбициозная цель – создать двадцать пять миллионов новых рабочих мест к 2025 году?».

В ответ прозвучало: «Мы провели расчеты совместно с Центром стратегических разработок, обратились к зарубежному опыту, например к опыту бразильской экономики, которая по многим показателям ближе всего к российской и ежегодно создает более двух с половиной миллионов новых рабочих мест. Эти расчеты и аналогии показали, что создание за ближайшие тринадцать-четырнадцать лет двадцати пяти миллионов новых рабочих мест – вполне реалистичная для России задача» [9].

Как видим, на прямой вопрос руководство «Деловой России» дало прямой ответ: идея наша, родилась из наших расчетов и аналогий. Получается, что авторство принадлежит «Деловой России», как впрочем и в случае с новой индустриализацией. На этом незачем было бы заострять внимание, если бы «Деловая Россия» присвоила все несущие элементы неоиндустриальной парадигмы, вместе взятые: новую индустриализацию, вертикальную интеграцию собственности, государственно-корпоративную экономическую систему, плановый неоиндустриальный маневр в пользу 25 млн. рабочих технотронных мест. Ради вертикальной интеграции собственности и государственно-корпоративной экономической системы плагиат был бы простителен.

Однако «Деловая Россия» присвоила только то, что ее устраивает, и отторгла то, что ее не устраивает. Она вознамерилась лишь поспекулировать фундаментальными научными результатами, даже не думая прикладывать усилия для их практического воплощения. Она собралась обойтись с наукой как с бессловесной служанкой, от которой требуется лишь покорное удовлетворение хозяйских прихотей. На словах выдавая себя за союзника новой индустриализации, «Деловая Россия» на деле выхолащивает и срывает неоиндустриальный маневр, столь настоятельный для нашей страны.

Поэтому подчиненный реакционной идеологии плагиат непростителен. Факт его неопровержим. Чтобы удостовериться в этом, процитируем вывод из нашей давней теперь статьи: «В промышленности же насчитывается около 25 млн. рабочих мест, каждое из которых нуждается не просто в обновлении, а в коренной технологической модернизации, с превращением в технотронное (т.е. интегрированное с электронными комплексами программирования и управления)» [10].

С тех пор, как это написано, миновало одиннадцать лет. Приведена цифра – 25 млн. рабочих мест, причем действующих в отечественной промышленности. Вследствие постсоветской деиндустриализации, беспрецедентной по глубине и размаху, технологический их уровень критически упал. Потому-то и сформулирована задача превращения их в технотронные рабочие места, т.е. их автоматизации.

России нужны не просто новые рабочие места, в смысле – вновь созданные. Новым может быть, например, собранный по старым чертежам «Запорожец»; новой может быть и совковая лопата. Любые низкотехнологичные средства производства, заново произведенные, легко подводятся под категорию формально новых, безотносительно к их технологическому качеству. Нас же интересует именно технотронное качество. Чтобы исключить трактовку в духе нового тиражирования технологически старого, мы специально оговорили: России нужны технотронные рабочие места, функционирующие по неоиндустриальной формуле: работник – ЭВМ – автоматизированные средства производства.

«Деловая Россия» же ухватилась за цифру 25 млн. рабочих мест, сняв конкретное указание на необходимость их технотронного качества и выставив взамен абстрактную новизну. Ладно бы все свелось к плагиату пополам с мошенничеством. Но суть в том, что исковерканная постановка разоблачает «Деловую Россию» как ликвидатора новой индустриализации. Если учесть еще явное неприятие вертикальной интеграции собственности и формирования мощного государственно-корпоративного сектора, то ликвидаторство выходит полным и осознанным.

Между тем социально-экономический смысл идеи, обоснованной нами в 2003 г., заключается в том, чтобы устранить чудовищную диспропорцию между количеством трудоспособных россиян с высшим образованием и дефицитом наукоемких рабочих мест в отечественной индустрии, прежде всего обрабатывающей, машиностроительной и высокотехнологичной.

Тем самым предлагалось не что иное, как структурно-целевой неоиндустриальный маневр. Заодно в 2003 г. указывались две его крупные системные предпосылки: вертикальная интеграция собственности, а также доведение нормы накопления до 30% ВВП и выше против тогдашней, совершенно недостаточной: «Фонд валового накопления на уровне 11,3% ВВП в 2,5-3 раза ниже величины, требуемой задачами крупномасштабной технологической модернизации народного хозяйства» [11].

Но главный упор, безусловно, делался на вертикальной интеграции собственности: «Реорганизация расширенного воспроизводства при любых обстоятельствах потребует интеграции собственности. Иного пути вперед нет. Подняться вверх – значит подняться к более высокой форме собственности, оставив внизу господство частной. Для подъема экономики обязательно восхождение на ступень интегрированной собственности, предпочтительнее всего – государственно-корпоративной» [12].

Как видим, еще в 2003 г. мы обосновали необходимость системной взаимоувязки, во-первых, автоматизации 25 млн. рабочих мест в промышленности России, во-вторых, подъема доли накопления в 2,5-3 раза, минимум до 30% ВВП, в-третьих, вертикальной интеграции собственности, труда и капитала в государственно-корпоративных цепочках воспроизводства конечной продукции с высокой добавленной стоимостью. О сроках речь не шла. Да и не могла идти, поскольку сроки всецело зависят от вертикальной интеграции собственности и обеспечения стимулов для увеличения производительности труда. Само собой разумеется, что создание вертикально-интегрированных корпораций и планово-системных стимулов к трудосбережению позволило бы решить задачу в течение максимум двух пятилеток.

Благодаря неоиндустриальному маневру Россия реально добилась бы 3-кратного увеличения производительности труда и уровня жизни населения. Вместе с тем качественно изменилась бы социально-трудовая сфера. Дело в том, что 25 млн. высокопроизводительных, технотронных, автоматизированных рабочих мест позволяют полностью занять всех трудоспособных россиян с высшим образованием в высокотехнологичных секторах материального производства, обеспечив при этом полное соответствие между квалификацией работников и характером их труда, достойные социальные и экологические условия работы, высокую заработную плату, передовые стандарты качества жизни.

Устранение диспропорции между уровнем образования работников и содержанием их труда не менее важно, чем технотронный прогресс производительных сил России. Сейчас молодежь получает высшее образование, а по окончании учебы не имеет адекватных своему образованию наукоемких, оцифрованных рабочих мест, высокой квалификации и заработной платы, инновационной и творческой деятельности. Подобная диспропорция разрастается до губительной для страны, ежегодно увеличивая армию социального недовольства на миллионы человек. Проблему нужно безотлагательно снимать. Чем? Именно неоиндустриализацией, именно автоматизацией рабочих мест в промышленности, для чего первостепенное значение имеет вертикальная интеграция собственности, гарантирующая соединение добывающих и обрабатывающих секторов отечественной индустрии.

Наконец, в подтексте значилась реализации целевой функции неоиндустриализации – функции трудосбережения, т.е. функции увеличения реальной производительности труда, ибо трудосбережение есть результат роста производительности.

С реализацией названной функции сопряжен еще один качественный сдвиг исключительной для нас исторической значимости, а именно превращение России из страны с низкооплачиваемой рабочей силой в страну с высокооплачиваемыми рабочими местами и работниками. Переход от модели низкой заработной платы к модели высокой заработной платы возможен лишь в рамках и благодаря неоиндустриальному маневру, который достижим исключительно на базисе вертикально-интегрированной собственности, только в условиях планово-экономической системы, приведенной в соответствие с требованиями закона вертикальной интеграции.

Как видим, все без исключения позитивные социально-экономические сдвиги замыкаются на прогрессивное решение вопроса о собственности. Поэтому неоиндустриальная парадигма, обоснованная исходя из закона вертикальной интеграции, напрочь исключает отрыв неоиндустриализации от вертикальной интеграции, от прогрессивного системного выбора. В общем, двуединство формулы неоиндустриального развития несокрушимо: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция.

Взяла ли научно обоснованную формулу развития «Деловая Россия»? Нет, не взяла. Из двуединой формулы выдернута лишь новая индустриализация и отринута вертикальная интеграция. Взяла ли «Деловая Россия» неоиндустриальную парадигму развития? Тоже не взяла, ибо отбросила закон вертикальной интеграции собственности, труда и производительного капитала. Взяла ли «Деловая Россия» идею неоиндустриального маневра? Опять-таки нет, вследствие чего уже несколько лет лишь дискредитирует задачу автоматизации 25 млн. рабочих мест в отечественной промышленности.

Проповедуя новую индустриализацию без вертикальной интеграции собственности, «Деловая Россия» выступает за новую индустриализацию на словах и против новой индустриализации – на деле. Вовсю растрезвоненный «план новой индустриализации», составленный якобы «Деловой Россией», свелся к абсолютной пустышке с точки зрения развития нашей страны.

И верно, весь так называемый «план» вылился в пожелание «налогового маневра» вместо настоятельно необходимого России неоиндустриального. Тем самым «Деловая Россия» в очередной раз показала, что частный капитал как смотрел, так и продолжает смотреть за пределы России, не собираясь ни увеличивать фонд внутреннего накопления, ни осуществлять капиталовложения в новые, технотронные рабочие места. Заполоняя средства массовой информации бесчисленными фразами о новой индустриализации и 25 млн. рабочих мест, на деле несырьевая вроде как «Деловая Россия» сомкнута с сырьевой компрадорской олигархией, которая спит и видит, как бы подольше заморозить Россию в колониальном состоянии деиндустриализации, в положении сырьевого придатка иностранного капитала, в неоколониальной зависимости от нефтедоллара.

Как выяснилось, под шумок о новой индустриализации «Деловая Россия» выпрашивает лишь минимизацию налогов для паразитического по существу частного капитала, занятого распродажей национального достояния России.

Мало того, в защиту всевластия именно компрадорской олигархии Б. Титов извлек на свет стародавнюю страшилку, пугая общество тем, будто стратегическая национализация чревата дестабилизацией [13]. Он силится запугать Россию. Но его запугивания совсем не страшны. Наша страна быстро прозревает, и с каждым днем все увереннее отличает реальные угрозы от мнимых. Отнюдь не национализация стратегических высот экономики страшна для России, отнюдь не вертикальная интеграция собственности. Угрозу, и смертельную, несут три воедино сплетенных врага: денационализация, деиндустриализация и депопуляция. Поэтому не тем, вовсе не тем вздумал пугать и запугивать Б. Титов.

Вымирание России – вот самая худшая и бесчеловечная разновидность социальной дестабилизации. По сравнению с ней меркнет всякая другая.

К тому же надо еще доказать, что стратегическая национализация вызовет какую-то жуткую дестабилизацию. На чем основано это утверждение Б. Титова? Ни на чем. На самом деле, если бы не национализация, то не было бы даже экспортно-сырьевой модели и роста без развития в период после 2000 г.: мы говорим здесь о национализации сырьевой ренты, идущей с 2000 г.

Кроме того, как известно, в период валютно-монетарного кризиса 2007-2009 гг. олигархи сами наперебой упрашивали правительство об огосударствлении их бизнеса, и ничего – небеса на землю не рухнули. Денационализация советской собственности и советского национального богатства абсолютно нелегитимна – это тоже бесспорный факт. Не менее бесспорно, что приватизация являлась вопиющим вызовом социальной справедливости.

§ 3. Аргумент последней инстанции

Современное общество никак не может держаться на собственности, которая a) экономически неэффективна, b) юридически нелегитимна и c) социально несправедлива. Россия и не держится на ней – расплывается. Пока размывание идет больше в ползучем режиме, подспудном, теневом, как шел экономический подрыв СССР хозрасчетным капитализмом до «перестройки». Но стоит лишь перейти критический рубеж, и процесс распада моментально превратится в цепную реакцию. Вот в чем реальная угроза, вот чего ни в коем случае допустить нельзя.

К сожалению, развал СССР не был аргументом последней инстанции для горбачевщины. Отсюда надо делать теперь верный вывод. Непозволительно оставаться в роли людей, неспособных делать точные выводы из преподнесенных историей горьких уроков. Было бы верхом глупости повторять одну и ту же ошибку дважды. Развал России для всех и каждого должен быть аргументом последней инстанции – окончательным, никакому обжалованию не подлежащим, никаких возражений не допускающим.

Между тем, именно к распаду России объективно и неумолимо ведет сохранение господства буржуазной, олигархически-компрадорской собственности. И чтобы предотвратить развал нашей страны, альтернативы стратегической национализации нет. Так и только так стоит сейчас вопрос. Так его ставит сама жизнь. Отступать дальше некуда – позади этническая, буржуазно-националистическая дефедерализация России.

В современных условиях централизация политической надстройки может гарантироваться только централизацией экономического базиса, прежде всего – централизацией собственности. Чтобы децентрализация не покончила с Россией, Россия первой должна покончить с децентрализацией. Вопрос стоит так: «либо – либо». И если развал России недопустим, если это действительно аргумент последней инстанции для общества, то вопрос о собственности обязательно будет решен в интересах России и социального большинства.

Безусловно, наша страна добьется-таки стратегической национализации, равно как и вертикальной интеграции собственности. Что касается конкретного способа проведения национализации стратегических высот экономики, то он будет предопределяться расстановкой сил и консолидацией социального большинства. Чем сплоченнее будут движущие силы неоиндустриального курса России, тем сильнее рациональные и добровольные начала деприватизации станут доминировать над принудительными.

В то же время превращение процесса стратегической национализации средств важнейших производства в тотальную экспроприацию исключено. Ни одна страна не может перепрыгивать через исторические этапы. Так и Россия: она объективно неспособна перепрыгнуть через нынешнюю многоукладность собственности и экономики. Изменению подлежит лишь структура хозяйственной многоукладности: перевес должен перейти на сторону крупной государственно-корпоративной формы собственности.

Стратегическая национализация, заметим, отнюдь не ввергает нашу страну в войну против малых форм собственности, тем более – производительной, производительно-потребительной, трудовой и личной. Здесь есть четкий критерий: все паразитические и асоциальные формы частной собственности отсекаются национализацией, а все трудовые и производительные признаются в составе тех или иных хозяйственных укладов, работающих наряду с крупным, государственно-корпоративным и при его поддержке.

Надо быть честными и последовательными. Многоукладность – это объективная данность, обусловленная нынешней неразрешимостью противоречия между разделением и обобществлением труда. Пока существует разделение труда, а оно будет существовать до всеобщей автоматизации производительных сил, до тех пор от многоукладности не уйти. Но это одна грань проблемы. Вместе с ней имеется другая, не менее важная.

Речь идет о том, как влияют на многоукладное хозяйство труд и паразитизм. Очевидно, что труд поддерживает жизнь и воспроизводство многоукладного хозяйства: от мелких и дезинтегрированных укладов до интегрированных и крупных. А паразитизм? Разве паразитические, посреднические и асоциальные виды деятельности содействуют воспроизводству многоукладного хозяйства? Ничуть. Они обескровливают его, истощают, паразитируют на нем, угнетают, заставляют чахнуть и хиреть, обрекая людей труда на бедность, нищету и жалкое прозябание. Надо ли защищать паразитизм и посредничество? Надо ли терпеть их? Нет, не надо.

Национализация не есть война против людей труда, даже если их труд замкнут в рамки мелкотоварного или мелкобуржуазного уклада. Мелкие хозяйственные уклады являются трудоемкими, а интегрированные и крупные – капиталоемкими. Из классики же общеизвестно, что трудоемкое столь же не страшно для капиталоемкого, как дезинтегрированное – для интегрированного. Поэтому беспочвенен всякий домысел о какой-либо войне, которую национализация может якобы развязать против малых и полезных форм собственности.

Ни одной социально полезной, трудовой или производительной формы частной собственности национализация не затронет. Иное дело – формы посреднические, нетрудовые, паразитические, социально бесполезные. С ними национализация и впрямь покончит. Покончит только для того, чтобы освободить людей труда от паразитарного нароста и балласта, от посреднического ярма и гнета, от коррупции и терроризма.

К примеру, национализация земли избавляет Россию от «земельных войн», переводит земельную ренту из разряда частной в разряд бюджетной, позволяя сразу и многократно снизить цены на продукты питания, жилье, жилищно-коммунальные услуги, очистить отношения между людьми от земельной продажности и коррупции, гарантировать россиянам бессрочное и бесплатное личное землевладение, наглухо закрыть доступ к отечественным земельным ресурсам для иностранного и спекулятивного капитала.

Аналогичные благотворные для общества и россиян социально-экономические эффекты обеспечивает национализация электроэнергетики, авиации, железнодорожного транспорта и т.д. Все те виды социально значимой ренты, какие отданы реформаторами в частные руки, будут возвращены в общий бюджет – государству и налогоплательщикам. Будут поставлены на службу неоиндустриализации производительных сил России, станут планово-целевыми капитальными вложениями в высокопроизводительные рабочие места, науку, образование, здравоохранение, культуру, спорт, дороги, жилье, парки отдыха, цифровое телевидение, электроэнергетику и т.д.

Часто доводится слышать вопрос: где взять средства на новую индустриализацию? С точки зрения науки, скажем прямо, это вопрос ненаучный. Согласно классике, общественное воспроизводство промышленного капитала само генерирует накопления для своего расширения. Необходимые накопления берутся не откуда-то извне, а продуцируются внутри. Поэтому, кстати, бессмысленны постоянные упования реформаторов на привлечение иностранных инвестиций и «помощь Запада». Единственно верный расчет может быть и должен быть исключительно на внутренний фонд накопления, а значит – на организацию расширенного воспроизводства, что требует бурного развития машиностроения и первого подразделения – производства машинных средств производства. Отход от этого принципа недопустим, в связи с чем с него мы и начали.

Далее, ненаучные вопросы тоже имеют научные ответы. Это вполне относится и к вопросу о том, откуда взять средства на неоиндустриализацию. Думается, источник теперь совершенно очевиден: все виды ренты, отданной частнику, надо вернуть государству и государственному бюджету. Банковская рента, валютная, внешнеторговая, курсовая, ликерно-водочная, авиационная, портовая, электроэнергетическая, жилищно-коммунальная и т.п. – суммарно в объеме на уровне 40-45% ВВП. Чем это не источник? Чтобы воспользоваться им, нужна стратегическая национализация, и только.

Несомненно, национализация стратегических высот экономики отвечает коренным интересам социально-трудового большинства и России как федеративного, многонационального государства. А против коренных интересов конъюнктурные обречены. Раз без стратегической национализации не провести ни вертикальной интеграции, ни новой индустриализации, раз без нее и шагу нельзя сделать вперед, значит она исторически назрела и неотвратима.

[1] Подробнее см.: Губанов С. Неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция (о формуле развития России) // Экономист. 2008. № 9.

[2] См., например: Бабаев Б., Водомеров Н., Гордеев В., Корняков В. К поискам формулы развития России // Экономист. 2008. № 12; Грандберг З. Неоиндустриальная парадигма и закон вертикальной интеграции // Экономист. 2009. № 1; Ларионов И., Орлов А., Орлов В. К вопросу об этапе современного капитализма (о формуле развития России) // Экономист. 2009. № 2; Наймушин В. «Постиндустриальные» иллюзии или системная неоиндустриализация: выбор современной России // Экономист. 2009. № 4; Амосов А. К дискуссии о новой индустриализации // Экономист. 2009. № 6; Сухарев О. О формуле эффективного развития России // Экономист. 2009. № 7.

[3] См.: Мусин М.М. Кто виноват? Что делать? Запретные разговоры о кризисе: по следам закрытой передачи. – М.: «Книжный мир». 2011.

[4] См.: Логачев В., Кочергин Д. Неоиндустриальная парадигма на фоне «постиндустриальной» тематики // Экономист. 2011. № 7.

[5] Резникова А. Болотная площадь не позволит забыть о модернизации // RBC-daily. 2012. 10 января.

[6] См.: Business FM. 2012. 19 января.

[7] См.: Business FM. 2012. 19 января.

[8] См.: Иноземцев В. Будущее России – в новой индустриализации // Экономист. 2010. № 11. С. 3-4.

[9] Яковенко Д. Промышленность в новом формате // Эксперт. 2011. № 43.

[10] Губанов С. Рост без развития // Экономист. 2003. № 9. С. 32.

[11] Там же. С. 34.

[12] Там же. С. 37.

[13] См.: Титов Б. Никто не спросил у Болотной площади, что ей надо // RBC-daily. 2012. 24 января.