Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков…

– писал Павел Коган, автор гимна романтиков – «Бригантины», лейтенант-разведчик, погибший в 1942 году под Новороссийском.

И эта точность была в каждом слове, сказанном человеком, и нормальным считалось, что за слово мужчина отвечал по полной мере. Командир мог встать под мост, по которому он приказал идти танкам, инженер мог сесть в грузовик на внешней подвеске самолёта, чтобы доказать надёжность своей конструкции, рабочий считал делом чести выполнить взятые обязательства по перевыполнению плана. Чтобы остановить бесконечные рассуждения о плотности поверхности Луны С.П. Королёв сказал своё слово: «Приказываю Луне быть твёрдой!». Иные говорят, что текст приказа был «Приказываю считать поверхность Луны твёрдой», но первый вариант и романтичнее, и артистичнее, и в духе великого «СП», как называли его на предприятии.

С детских лет мальчишек приучали держать слово, в школьной программе обязательным был рассказ Л. Пантелеева «Честное слово» о мальчике, который в игре дал слово не уходить с поста – и сдержал своё слово.

К Гайдару (великому писателю, а не ельцинскому «экономисту Чмосюсю») однажды пришёл бойкий мальчик и заявил, что хочет стать писателем и может запросто написать любой роман. Гайдар усадил бойкого мальчика за стол, дал перо и бумагу, и попросил написать первую фразу романа.

– Путешественники вышли из города… – начал роман бойкий мальчик. Тут Гайдар остановил его и предложил отдохнуть до утра. А ранним утром разбудил мальчика и предложил сделать то, что мальчик написал – выйти из города. Собрались – и пошли. Вскоре мальчик начал уставать и заныл. И предложил сесть в трамвай и доехать до окраины.

– Но ты же написал «вышли», а не «выехали», – ответил Гайдар. – А писатель должен отвечать за каждое написанное слово.

Из города юный путешественник так и не смог выйти – но хороший урок получил. И, может быть, если бы преподал Гайдар такой же урок своему толстенькому внучку Чмосюсю – глядишь, и вырос бы тот порядочным человеком, отвечающим за свои слова.

Девальвация слова началась с Хрущёва. С его брехливого и подлого доклада с «разоблачениями Сталина», где Хрущёв в течение четырёх часов врал каждые десять минут (подсчёт американского профессора Гровера Ферра). С его мародёрства, когда сталинские заслуги в освоении космоса он приписал себе. С его вранья про «построение коммунизЬма» (как он говорил) к 1980 году. С его «реформ», разваливших и промышленность, и сельское хозяйство, и «оттепели», открывшей шлюзы трепачам, бездельникам, проходимцам и прочей праздноболтающей «творческой интеллигенции». С его передачи Крыма в УССР.

Именно при Хрущёве журналистика стала формой проституции – на смену таким титанам, как Симонов, Паустовский, Эренбург, Горбатов, Джалиль, Шолохов, Твардовский, хлынула в прессу и эфир скользкая и смрадная масса «хрущат», которые славословили социализм на страницах и перед микрофоном – а в курилке и на кухнях гадили и исходили злобой, мечтая о богатом хозяине-капиталисте, который им, холуям, побольше платить будет.

В 1964 году, когда я окончил школу, педсовет предложил мне направление на журфак – по сути, гарантия поступления, т.к. я работал на «почтовом ящике», который был шефом университета, а я был самым молодым на заводе ударником коммунистического труда. Но от журналистского корпуса, заражённого хрущёвскими навозными червями, уже смердело так, что я категорически отказался. И оказался прав – «перестройка» показала, что большая часть пишущей, болтающей и кривляющейся братии, прикрывающейся комсомольскими и партийными билетами, были лживы, продажны, и торговали собой и словами.

И благодарен судьбе, которая связала меня с ВПК, где сохранялись ещё королёвские (они же сталинские) порядки, где за каждое слово надо было по-мужски отвечать, и если в машинном слове программы для бортового компьютера ты ошибался в нуле или единице – мог получить срок до шести лет общего режима за халатность (с соответствующей статьёй УК знакомили под расписку при допуске к работам).

Может быть, это отношение к мужскому слову и мужскому поведению у Сталина кроется в его кавказских, грузинских генах. А вот какие гены и какое воспитание у паскудного болтуна с телеканала «Рустави-2», который матерно лаялся в эфире – непонятно. Ну, не в грузинских традициях так себя вести, трусливо гавкнуть – и спрятаться. Не по-мужски это.

«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся», – написал когда-то Тютчев. Но то было – когда-то. Когда не было ещё вычислительных машин и программирования, когда математика не могла ещё моделировать ситуацию и давать прогноз развития, когда теория вероятности была понятна только малому числу специалистов, а политология – ещё меньшему числу.

А сейчас – все последствия и отклики системы на воздействие легко моделируются, вычисляются, прогнозируются, понимаются.

Да и незнание-непонимание – не являются оправданием.

Сказал этот Габуния слово? Сказал.

Должен отвечать, как положено мужчине? Должен.

А как отвечать? Да просто. Из-за его языка и множество грузин, и вся Грузия в целом уже понесли большие потери. Значит, любой пострадавший от этого болтуна имеет моральное право – а оно на Кавказе чаще более значимо, чем юридическое – подойти к болтуну и потребовать возместить убытки.

И виновный – если только он мужчина и умеет отвечать за свои слова – должен тут же возместить всё – до лари, рубля и доллара – что люди потеряли из-за него.

Или публично, в том же эфире, признать, что он не мужчина, не грузин, а просто трусливая мразь и подонок.

А что касается ухода с хлопаньем дверью журналистов из «Рустви-2» – так это мы уже видели. Это характерно для «демократических» СМИ. Когда главред и владелец «Московского комсомольца» Гусев сначала обвинял во всех смертных грехах ельцинского министра обороны Грачёва, а потом подобострастно пожимал ему руку – начался «птичий базар» и грохот дверей в редакции: шумно и с топотом уходили журналисты. А потом – тихонечко и на цыпочках возвращались с заднего хода, бесшумно и аккуратно прикрывая за собой дверь. Так что – как ушли, так и придут.

А вот Габуния всё же должен возместить понесённые из-за него убытки.

«Я так думаю!» – как говорил незабвенный Рубик Хачикян.