Баранова Лариса Георгиевна

Баранова
Лариса
Георгиевна

Персональная страница

Один из наших выдающихся, значительных литературоведов-критиков С.А. Небольсин, как это часто с ним случалось, произнёс крылатую фразу: «В Великой Отечественной войне победил всё-таки баян, а не гитара». Это очень точно, пусть и метафорично: «Друг мой, походный баян!»

Баян связан с мелодизмом. Согласитесь, что ни хард-рок, ни хеви-метал не сотрудничают с баяном, хотя теоретики рока претендуют на мелодизм, полифонию и эстетизм. У них есть даже простенькое объяснение причины, по которой рок стал «властителем дум» конца прошлого — начала нового века: «Хотелось чего-то новенького». Печально! Это новенькое выросло из чужого корня. Это как продукт ГМО — он вреден нашему национальному духовному организму.

Говорят, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Ну так вот, кто не хочет кормить свою культуру — тоже будет кормить чужую. Хорошо, что армию мы кормим ещё свою, а вот культуру — давно уже чужую. Увы!

Вообще гонение и отрицание своего, особенно того, к чему сразу ложится народное сердце, в традиции либерального лобби. У них — если русская национальная музыка, то непременно обзовут её «кучкой». Спасибо критику Стасову, сказавшему: «Да, кучка, но Могучая Кучка!» Если «Василий Тёркин», от которого пришёл в восторг даже Бунин в Париже, то в противовес непременно придумают «Чонкина». Если Пушкинский цикл Свиридова, то обязательно брезгливо бросят: «Примитивно, вот Шонберг — это да! Или Шнитке...»

Между тем свиридовскую «Метель» навсегда выбрал народ. Если же в «Новой опере» дают «Жизнь за царя» («Иван Сусанин» Михаила Глинки), то некто Матусевич обязательно распишет для нас ориентиры в оценках национального гения. А о Глинке он скажет в страстном намерении ещё и продемонстрировать убийственную осведомлённость. В музыке Глинки-де эклектичность, то есть итальянское бельканто, немецкий контрапункт и веберовское влияние в структурном построении сцен, а также генделевская ораториальность и многое другое — всё соединилось с русской народной песней и бытовым романсом. Вот как! Из этой квалификационной характеристики, заметьте, как-то исчезает Иван Сусанин — с водой, как говорится, выплеснули и ребёнка.

Нас долго толкали к резервационному мышлению. Особенно во время «перестройки» и последовавших затем «реформ» мы уже буквально оказались в резервации. А что же сегодня?

Вот годами строили мы, Союз писателей России, знаменитые Фатьяновские праздники в Вязниках Владимирской области — на родине выдающегося песенного советского поэта Алексея Фатьянова. Их особая прелесть заключалась в том, что на Солнечной поляночке внутри огромной берёзовой рощи, на высоком берегу Клязьмы, были сооружены сцена и зрительный зал, уставленный множеством лавок. Сюда приходил весь город и даже его окрестности — послушать любимые песни, услышать русскую поэзию.

Сегодня Солнечная поляночка идёт под снос. На её месте встанет концертное здание, куда (внимание!) теперь уже платно будут пускать зрителей. И где будут выступать, по мнению «реформаторов», исключительно звёзды. Ну конечно, звёзды! Не Рязанский же, Омский, Оренбургский, Северный народные хоры — зачем они? Мы и хор Пятницкого не видим и не слышим уже десятилетиями! Какое уж тут национальное мышление! Как говорится, ничего личного — только бизнес. Какое уж тут мировоззрение! Всё делается под «Колю из Уренгоя», которому уже ничего не говорят фатьяновские «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Колю волнует судьба других солдат. И, видимо, звук немецкой губной гармошки, так популярной в нацистской армии.

Что такое вообще военная русская советская песня, в создание которой вложены душа и кровь самых разных национальностей? «Русское поле» Яна Френкеля и Инны Гофф — это совсем не предмет для либеральной хохмы, а повод к осмыслению всепоглощающей русскости.

Сегодня военная песня — это такое же «наше всё», как Пушкин. Венок военных песен сплетён из самых простых слов, из поразительной красоты и даже неправильности русской речи или её просторечия. Одна из загадок песен великой войны состоит в том, что слова, согревающие сердце и ласкающие слух, которых так не хватает человеку в обыденной жизни, услышал он именно в этих песнях: «Давай закурим, товарищ, по одной. Давай закурим, товарищ мой», «Налей, дружок, по чарочке, по нашей фронтовой». Он услышал слова — «братцы», «браток», «мой дорогой»: «А не доживём, мой дорогой, кто-нибудь услышит, вспомнит и напишет, кто-нибудь помянет нас с тобой». Или: «Ты, дружок, нисколько не тужи». Это слова любовные, дружеские, матерински заботливые.

Но самое главное в песенной лексике военных и послевоенных лет слово — это солдат или матрос: «Последний матрос Севастополь покинул». Да, солдат! Редко капитан, майор или полковник. Разве что — «седой, боевой капитан». А больше всего солдат! И это справедливо: «Хмелел солдат, слеза катилась...», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», «Солдатское сердце». А позже: «Стоит над горою Алёша — в Болгарии русский солдат».

Ни у немцев, ни у американцев, ни у прочих весьма медлительных наших союзников не было и не может быть таких песен. Они есть только у нас. Никто и никогда не напишет им маленький шедевр, равный по своему величию и сочувствию к простому человеку «Войне и миру» и «Капитанской дочке». Под названием «Враги сожгли родную хату». Рядом с такими песнями немецкая мармеладная «Лили Марлен» и американская «На честном слове и на одном крыле» — ничего не стоят.

Песня была героиней нашей советской культуры. У нас были песни о песнях: «Нам песня строить и жить помогает», «Ну-ка, товарищи, грянем застольную», «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер». Песни о музыкальных инструментах: «Поёт гармонь за Вологдой», «Только слышно — на улице где-то одинокая бродит гармонь». Песни об оркестрах: «В городском саду играет духовой оркестр...»

Я думаю, что в знаменитой формуле Достоевского «Красота спасёт мир» — в пространство красоты входит и песня в том числе. «Я понял, почему цыгане решили осесть в России, — говорил Николай Сличенко. — Потому что они услышали русскую народную песню». А мы в ответ поняли, почему толстовский Фёдор Протасов из пьесы «Живой труп» уходит в цыганский табор — он зачарован цыганской песней.

Что такое песня ещё? Что она может в истории? Скажу так: она — убедительное свидетельство исторической правды. Она — её ДНК. Вот много лет русский Крым считался Украиной. Но где украинские песни о Крыме? А ведь русских не перечесть, и среди них такие шедевры, как «Заветный камень», «Севастопольский вальс», «Родной Севастополь, «Легендарный Севастополь — город русских моряков!». Поневоле задумаешься о том, что «вдали от крымской земли о ней мы забыть не могли».

Русская песня никогда не была просто и только звуком, она — ещё и смысл, потому что всегда была связана с величием слова. В свою очередь слово всегда летело навстречу звуку — отсюда песенный Некрасов, музыкальный Блок, рафинированный и болезненно совестливый Иннокентий Анненский: «Дед идёт с сумой и бос — нищета заводит повесть: о, мучительный вопрос! Наша совесть... наша совесть...». Да, за звуком, за первым колыбельным пением слышался материнский голос совести.

Совсем недавно в очередной шок меня привели откровения Виктора Мироненко — последнего первого секретаря ЦК ВЛКСМ. «Что означала коммунистическая идеология? — вопрошает господин Мироненко. — Принудительный запрет становиться богатыми». Вот так-то! Читая признания бывшего комсомольского лидера, теперь понимаешь, почему было позволено оторвать от национальной традиции молодой народ «новой России» — оторвать от звука и от мысли: наша совесть, наша совесть!

Понимаешь, почему уже несколько десятилетий, редактируя Алексея Фатьянова, поют: «Мы тебе хороший дом построим» — вместо: «Мы тебе колхозом дом построим». Ох, уж лучше бы пели: сам себе богатый дом построишь — ведь богатым теперь быть не запрещено... наша совесть, наша совесть!

Неожиданно убедительно звучит сегодня свидетельство Александра Твардовского, вспоминающего статью Марины Цветаевой о Маяковском, которого она боготворила, и о Пастернаке. «Маяковский, — говорит она, — на песню не способен, потому что слишком мажорен, ударен и громогласен... Пастернак на песню не способен, потому что перегружен, перенасыщен и, главное, единоличен». Вот оно — слово найдено! Стало быть, русская песня — концентрация коллективного, общего, неэгоистического, не кулацкого, если хотите! Как-то мы нигде не запомнили в нашей литературе и в нашем кино, чтобы кулаки пели. Сидели бы вот так большой дружной кулацкой семьёй и пели: «Средь высоких хлебов затерялося небогатое наше село, горе-горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело». Нет, пели бедняки. Пели у Лескова и Тургенева, у Некрасова и Исаковского. Пели не единоличники.

Россия по-прежнему ещё рождает таланты. Яркие. Самобытные. Но как и где вся Россия вместе в один день и в один вечер может увидеть и услышать русские народные хоры? Как услышать родное нашей молодёжи, если она с молоком матери отравляется американским трэш-метал, спид-метал и прочим. Какая Зыкина может вызвать сегодня художественный интерес нового поколения, если с утра до вечера на телевидении и в интернете обсуждается судьба её бриллиантов? А вот Александра Стрельченко и Ольга Воронец не оставили бриллиантов и потому забыты по определению. Между тем сегодня в лучшей своей песенной поре народная артистка России Надежда Крыгина, и она интересна нам, мягко говоря, совсем не причастностью к личной жизни Людмилы Зыкиной, а исключительно личным творчеством.

Не выходит на сцену по болезни заслуженный артист России Леонид Шумский — первый исполнитель песни «Русское поле» на эстраде, но его замечательный баритон мог бы звучать в записях. Яркий талант, усердие и терпение прикладывает певица Надежда Колесникова, пропагандируя поэзию ХХ века и соединяя её с новым музыкальным материалом. Уникальную работу, прививая любовь к советской песне, ведёт артист и педагог Вадим Аникейчик в студии «Молодые москвичи». Но где мы можем услышать его талантливых учеников?

Кстати, за курянкой по рождению и землячкой Надежды Плевицкой — за Надеждой Крыгиной уже идут молодые, в высоком и лучшем смысле провинциальные исполнительницы русской народной песни. Именно там, во глубине России, рождаются и формируются таланты: Ксения Позднева из Твери, Ольга Черкова из Воронежа, Юлия Учватова из Оренбурга, Елена Тарадай из Ярославля, Екатерина Лесова с Кубани... Уже сегодня русскую сцену могли бы украсить Борис Дьяков, Максим Павлов, Светлана Бочкова, Олеся Славина, Наталья Борискова или, скажем, вокальное трио «Лада»: Светлана Игнатьева, Татьяна Симушина, Наталья Пашкова и многие, многие другие.

Однажды, празднуя важную дату советской истории, КПРФ пригласила к сотрудничеству режиссёра-профессионала, который никак не мог понять, зачем в программу концерта мы включили ораторию Георгия Свиридова на стихи Маяковского «Я знаю, город будет». Преодолел-таки Георгий Васильевич Свиридов «непесенность» Маяковского!

Но больше всего чурался профессиональный режиссёр гениальной песни 1930-х годов на стихи И. Молчанова и музыку В. Захарова «Прокати нас, Петруша, на тракторе». Мне хочется вспомнить её текст: «По дороге неровной, по тракту ли, / Всё равно нам с тобой по пути! / Прокати нас, Петруша, на тракторе, / До околицы нас прокати! / Не примяты дождём, не повыжжены / Наши полосы в нашем краю, / Кулаки на тебя разобижены, / На счастливую долю твою! / Им бы только ругаться да лаяться, / Злоба льётся у них через край, / Кулачьё до тебя добирается, — комсомолец лихой, не сдавай!».

В основе песни — реальный факт. Во время коллективизации в Тюменской области кулаки пытались сжечь комсомольца-тракториста Петра Дьякова, облив его бензином. Но «огненный тракторист» всё-таки выжил! И родилась о нём прекрасная песня.

К чести художественного руководителя хора имени Пятницкого Александры Пермяковой, песню эту много лет спустя вытащили из небытия и восстановили в её первозданном виде. И надо сказать, что в огромном многотысячном зале именно эта песня вызвала бурю оваций и подъём публики!

В последнее время в телевизионной передаче «Привет, Андрей!» нам нет-нет да и устроят маленькую посиделку, собрав немолодых актёров и актрис, чтобы вспомнить старые песни. Замечательные актрисы приятными нестройными голосами споют для нас, грешных, «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина» — на том и закончим. Ну как, старушки-бабушки, потешились? Попели? Поплакали? А теперь вернёмся к трэш-метал.

Передаче «Привет, Андрей!» невдомёк, что русскую песню — суть национальную культуру! — мог бы, например, представить в эфире Государственный академический русский народный ансамбль «Россия» имени Л.Г. Зыкиной. «Привет, Андрей!» мог бы посвятить ему, его уникальному оркестру народных инструментов, его талантливым солистам всю передачу. И вот тогда «Привет, Андрей!» совершил бы настоящий культурный, гражданский подвиг.

Но, как говорится, «хороший ты мужик, «Привет, Андрей!», но не орёл! А то прокатил бы нас Андрюша, на тракторе, а??? Может быть, в результате такого вечера и догадался бы ещё кто-нибудь, что светом энергии музыкального, литературного, человеческого и гражданского гения русская и русская-советская песня по-прежнему держит Россию на своих руках.