Как вступить в КПРФ| КПРФ в вашем регионе Eng / Espa

Малоизвестные страницы истории. И.В. Сталин в первые дни Великой Отечественной войны. Мудрость и воля советского вождя

Начало Великой Отечественной войны и роль И.В. Сталина в это время вызывают особенно много фальсификаций в сочинениях ненавистников Советской страны.

По страницам газеты «Правда». Анатолий Сергиенко
2012-07-30 10:49

 

Вот почему так ценны работы честных историков, посвящённые данной теме. Именно поэтому «Правда», начиная с № 64, публикует в пятничных номерах фрагменты новой книги военного историка Анатолия Сергиенко «Пусть сильнее дует ветер истории! Первые двенадцать дней из военной жизни И.В. Сталина», вышедшей в Белгороде крайне малым тиражом. Сегодня — очередные страницы.

 

«Сталиноед» в генеральских погонах

 

Пожалуй, следует начать с генерала-историка Д.А. Волкогонова. Почему с него? Во-первых, он всё-таки человек военный, многие годы проработавший на ниве просвещения и воспитания личного состава Советской Армии. Во-вторых, Дмитрий Антонович дважды доктор наук (философских и исторических), а это не фунт изюма. В-третьих, как-никак, а всё-таки он несколько лет возглавлял Институт военной истории — альма-матер военной науки. Кому, как не ему, имевшему несравненно большие, чем кто-либо другой, возможности в доступе к архивным документам, объективно показать роль И.В. Сталина в Великой Отечественной войне.

 

Возможно, он это и сделал бы, да бес (читай: Хрущёв) попутал. А тут ещё подкатила возможность развернуть на 180 градусов свою политическую ориентацию. Память о репрессированном в тридцатые годы отце и умершей в ссылке матери, приглушённая высокими должностями в Советской Армии, распалила воображение. Почуяв, куда ведёт горбачёвская перестройка, Д.А. Волкогонов загорелся идеей состряпать политический портрет И.В. Сталина. Замысел воплотился в жизнь. Свою работу автор назвал «Триумф и трагедия». Поясняя название, он отмечал: «Так назвал книгу, пытаясь показать, как триумф одного человека обернулся трагедией для великого народа».

 

Дать книге об И.В. Сталине название, которое пришло в голову с воспалённым воображением Д.А. Волкогонова, можно было бы в том случае, если б «триумфатор с надутым в народе авторитетом» привёл страну не к Победе в Великой Отечественной войне, а к поражению. Под волкогоновское название книги очень хорошо вписалась бы биография Адольфа Гитлера — десятилетний триумф завоевателя привёл к трагедии целого народа. Триумф немецкого лидера привёл немецкий народ к поражению, а триумф советского лидера привёл народы Советского Союза к триумфальной победе.

 

Думая за Сталина

 

Прежде всего следует сказать о тех фантастических домыслах, которые так часто посещали голову дважды доктора наук при написании этой книги, в том числе и при описании первых военных дней вождя. Ни философ, ни тем более историк, как мне представляется, не имеет права в своих научных изысканиях говорить и думать за своего исторического персонажа, тем более за первое лицо в государстве, да ещё такое, каким являлся И.В. Сталин. Но это не для Дмитрия Антоновича. Такого мастера вкладывать свои мысли в голову своего героя в стане отечественных историков ещё не было.

 

Вот пример этого шарлатанства, относящийся к рабочему дню И.В. Сталина 21 июня 1941 года, когда он вызвал в Кремль нескольких руководителей в связи с новыми сведениями о возможном германском нападении на Советский Союз. Волкогонов пишет: «Когда военные ушли отдавать необходимые распоряжения, Сталин как бы про себя сказал:

 

— Думаю, что Гитлер нас провоцирует... Неужели он решился на войну?»

 

Откуда взята эта фраза, кто может подтвердить это? В воспоминаниях присутствовавших на совещании Н.Г. Кузнецова и Г.К. Жукова нет, в беседе с Ф. Чуевым В.М. Молотов об этом не говорил. Каких-либо письменных свидетельств Н.А. Вознесенский, Г.М. Маленков, Г.Н. Сафонов и Л.З. Мехлис не оставили. Я перечислил всех присутствовавших на совещании 21 июня 1941 года. Откуда же Д.А. Волкогонов взял только что приведённую фразу И.В. Сталина?

 

Тут только один вариант — он сам присутствовал на этом совещании. Почему же в журнале регистрации посетителей не зафиксирована его фамилия? — спросит любопытствующий читатель. Какой же вы, право, наивный! Дмитрий Антонович был настолько скромным человеком, что упросил дежурного, который фиксировал посетителей, не вписывать его фамилию.

 

Далее Д.А. Волкогонов, судя по всему, уехал вместе с И.В. Сталиным на дачу в Кунцево. Иначе как же он мог заметить, что вождь «устало смотрел из окна своего бронированного автомобиля на безлюдную улицу». Да что там в машине! Он вместе с И.В. Сталиным находился в его спальне. Ведь не придумал же он такие детали, как: «Едва Сталин стал засыпать, разложив постель на диване...», «Натянув пижаму, Сталин вышел...»

 

Чувствуется, Дмитрий Антонович очень долго мучился проблемой: в каком месте своей книги вставить текст поздравительной телеграммы А. Гитлера И.В. Сталину по случаю его 60-летия, которое, как известно, отмечалось в 1939 году. И он посчитал, что наиболее уместным будет именно тот момент, когда Г.К. Жуков сообщит по телефону И.В. Сталину о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Приведу далее это одно из самых «удачных» мест волкогоновской книги.

 

Грубый монтаж

 

«Диктатор тяжело дышал в трубку и ничего не говорил. Парализующая, колоссальная, фантастическая тяжесть легла на его плечи, и до сознания плохо доходил вопрос Жукова. Вопреки его желанию, воле, уверенности, Гитлер решился начать войну. Возможно, в сознании мелькнул текст поздравительной телеграммы Гитлера в день 60-летия Сталина:

 

«Господину Иосифу Сталину.

 

Ко дню Вашего 60-летия прошу принять мои самые сердечные поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания. Желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза».

 

Какой грубый монтаж! В сознании И.В. Сталина, сколь бы феноменальной памятью он ни обладал, может промелькнуть только факт поздравления, но не дословный его текст. А почему в сознании не промелькнул текст благодарственной ответной телеграммы А. Гитлеру?

 

Во имя чего этот топорный монтаж? Это для того, чтобы ещё раз показать, как умник Гитлер объегорил бездаря Сталина.

 

Продолжу волкогоновскую лживую интерпретацию фактов работы И.В. Сталина в первый день войны, буквально с первых её минут. Давайте посмотрим, как он усилил то жуковское место, в котором Маршал Советского Союза описывает своё сообщение по телефону И.В. Сталину о нападении фашистской Германии. Вот это место в мемуарах Г.К. Жукова:

 

«Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчал. Слышу лишь его дыхание.

 

— Вы меня поняли?

 

Опять молчание. Наконец И.В. Сталин спросил...»

 

А вот как этот факт подан Д.А. Волкогоновым: «Жуков коротко доложил о налётах вражеской авиации на Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс, другие города. После доклада начальник Генерального штаба переспросил Сталина:

 

— Вы меня поняли, товарищ Сталин?

 

Диктатор тяжело дышал в трубку и ничего не говорил. Парализующая, колоссальная, фантастическая тяжесть легла на его плечи, и до сознания плохо доходил вопрос Жукова... Сталин молчал. А из трубки вновь раздалось тревожно-удивительное:

 

— Товарищ Сталин, Вы меня поняли?

 

Сталин с трудом постигал смысл слов Жукова, который продолжал тревожно-удивлённо бросать в телефонную трубку:

 

— Товарищ Сталин, Вы меня слышите? Вы меня поняли, товарищ Сталин? Алло, товарищ Сталин».

 

Зачем понадобилось Д.А. Волкогонову многократно повторять жуковскую фразу: «Вы меня поняли?» А для того, чтобы убедительнее была ложь о том, что Сталин в первые дни войны растерялся, испугался, впал в прострацию и устранился от дел. И можно ли в таком состоянии, когда И.В. Сталин с трудом постигал смысл слов Г.К. Жукова, вспоминать поздравительную телеграмму от А. Гитлера?

 

В описании первого рабочего дня И.В. Сталина в условиях начавшейся войны Д.А. Волкогонов продолжил лепить вокруг фактов свои домыслы, приправленные «мыслями вождя».

 

Не затрагивая вопроса о времени прибытия И.В. Сталина и вызванных им лиц в Кремль, Д.А. Волкогонов, взяв посыл Г.К. Жукова, что «все вызванные члены Политбюро были уже в сборе», приводит такие детали, которые в очередной раз подтверждают моё предположение, что он, неотступно следуя за И.В. Сталиным, вместе с ним приехал с дачи в одной машине, проследовал за ним в кабинет и присутствовал при обсуждении неотложных мер в деле организации отпора врагу. Более того, он, полагая, что когда-то будет писать книгу об И.В. Сталине, примостился в уголочке и зафиксировал всех членов и кандидатов в члены Политбюро, присутствовавших на первом военном совещании. Судите сами:

 

«Войдя в специальный, только для него, подъезд и поднявшись к себе в кабинет, Сталин, проходя через приёмную, бросил бледному Поскрёбышеву:

 

— Приглашайте всех сразу...

 

Неслышно, как-то осторожно, молча зашли члены и кандидаты в члены Политбюро, за ними Тимошенко и Жуков. Не здороваясь с вошедшими, Сталин произнёс, не обращаясь ни к кому конкретно:

 

— Свяжитесь с германским послом...

 

Молотов вышел. Наступила тягостная тишина. За столом сидели те, кого пригласил Поскрёбышев: А.А. Андреев, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович, А.И. Микоян, М.И. Калинин, Н.М. Шверник, Л.П. Берия, Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, А.С. Щербаков».

 

А теперь от волкогоновских сведений сделаем бросок к ЖРП и вновь обратимся к странице, отражающей сведения за 22 июня 1941 года. Ну как тут не воскликнуть: «Вот это да-а-а!» Не только рано утром, а вообще на протяжении всего дня А.А. Андреева, М.И. Калинина, Н.М. Шверника, Н.А. Вознесенского и А.С. Щербакова в кабинете И.В. Сталина не было. А.И. Микоян появился в 7 часов 55 минут, а К.Е. Ворошилов и Л.М. Каганович прибыли лишь в 8 часов. Когда же впервые появились в кабинете вождя те, кого генерал-историк усадил за длинный стол сталинского кабинета ранним утром 22 июня? Н.А. Вознесенский — 23 июня, А.С. Щербаков — 24 июня, Н.М. Шверник аж 8 сентября, а «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин в течение 1941 года в кабинете И.В. Сталина вообще не был.

 

Как хотелось Д.А. Волкогонову раскрыть персонально жуковскую фразу о том, что все члены Политбюро были в сборе, так сказать, показать знание предмета! Но переусердствовал. Даже кандидатов в члены Политбюро перечислил. А какие подробности! И «специальный подъезд», и «бледность Поскрёбышева», и «тягостная тишина». Даже заметил, какой И.В. Сталин невоспитанный — ни с кем не поздоровался.

 

И ещё одна вольность историка Волкогонова: «В кабинет вошёл первый заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин. В его кратком докладе было мало новой информации: после ураганного артиллерийского обстрела и авиационных налётов в ряде районов Северо-Западного и Западного направлений крупные силы немецких войск вторглись на советскую территорию. Многие погранзаставы, встретив в первом бою гигантский каток германской военной машины, погибли, но не оставили боевых позиций. Авиация противника непрерывно бомбит аэродромы».

 

Не делал генерал Н.Ф. Ватутин «краткого доклада», так как рано утром он в кабинет И.В. Сталина не входил. А содержание несостоявшегося доклада придумал сам автор книги! И сделал это, надо сказать, весьма неудачно. Ну посудите сами: мог ли Н.Ф. Ватутин в своём докладе, прозвучавшем через три часа после начала войны, сообщить, что «многие пограничники, встретив в первом бою гигантский каток германской военной машины, погибли, но не оставили боевых позиций». Какая чушь! Об этом можно было сказать как минимум через несколько дней после начала войны, но никак не через несколько часов.

 

Поражает та легкость, с которой автор в книге «Триумф и трагедия» рисует внутренние монологи И.В. Сталина. Создаётся впечатление, что в мозгу вождя был какой-то компьютер, который фиксировал всё, о чём он думал, а потом эти электронные записи достались только ему, Д.А. Волкогонову. Удивляют и те приводимые детали, которые в документах ну никак не отражаются.

 

Вот он живописует первые часы начала войны в кабинете И.В. Сталина. В.М. Молотов, вернувшись после переговоров с немецким послом, докладывает:

 

«— Посол сообщил: германское правительство объявило нам войну. — Заглянув в бумажку, которую держал в руках, Молотов добавил: — Формальный повод стандартный: «Националистическая Германия решила предупредить готовящееся нападение русских...»

 

Насчёт выражения «заглянув в бумажку». Такие детали архивные документы не фиксируют. Так мог написать человек, присутствовавший в кабинете И.В. Сталина. То, что Д.А. Волкогонова в то утро туда не приглашали, — это более чем очевидно. Но так мог написать и человек, который заглядывал в кабинет через замочную скважину из апартаментов Поскрёбышева. Если и это подвергнуть сомнению, то фраза «заглянул в бумажку» — чистой воды выдумка Д.А. Волкогонова. Как и приписанное В.М. Молотову слово «националистическая».

 

А садился ли Сталин?

 

Но пойдём дальше. Вот что пишет «историк» сразу же после доклада В.М. Молотова: «Тишина стала словно густой, вязкой. Сталин сел за стол, посмотрел на Молотова, вспомнил, как он полгода назад, здесь же, после приезда из Берлина уверенно докладывал... Сталин ещё раз взглянул на Молотова, теперь уже зло...»

 

А садился ли И.В. Сталин? А смотрел ли на В.М. Молотова? А вспоминал ли что-либо? Ай да Дмитрий Антонович, присутствовал в кабинете Сталина в такой ответственный момент нашей истории, всё видел, всё слышал и столько лет молчал. Скромный всё-таки генерал!

 

И ещё о первом дне войны. «Первая растерянность и подавленность прошли. Но в голове неотвязно вертелась мысль: как он мог довериться Гитлеру. Как фюрер смог провести его? Хорош и Молотов! Выходит, все многочисленные сообщения разведки, информация по другим каналам о готовящемся нападении Германии и конкретных сроках были верны? Выходит, что, если бы он послушался Павлова и несколько дней назад дал указание привести войска в состояние полной боевой готовности, многое могло произойти по-другому? Сталину всё время казалось, что сегодня в кабинете соратники с укоризной думали о его просчётах. Ему даже подумалось, что они засомневались в его прозорливости. Это было невыносимо! Сама мысль о том, что люди (и не только здесь, в Кремле) могут усомниться в его мудрости, прозорливости, непогрешимости, была нестерпимой...»

 

Ну и ловкач же историк Волкогонов! Оказывается, исторические исследования можно писать не только на основе документов и воспоминаний активных участников тех или иных событий, но и на основе… их размышлений. Но посмотрите, как грубо Волкогонов протаскивает через голову И.В. Сталина («в голове неотвязно вертелась...») некоторые мифы о нём. Не мог так И.В. Сталин думать — это Д.А. Волкогонов за него думает!

 

О каких просчётах могли думать соратники И.В. Сталина в первый день войны, когда у каждого было полно работы?! О тех просчётах, которые сформулировал Н.С. Хрущёв через 11 лет после её окончания? В тот злополучный для страны день соратники И.В. Сталина вместе с ним думали о том, какие нужно принимать меры для отпора врагу. А было ли время у перегруженного работой самого И.В. Сталина думать о том, что соратники усомнились в его мудрости, прозорливости, непогрешимости? Это же набор слов из выступления о «культе личности», вмонтированный Д.А. Волкогоновым в голову вождя. Какие нечистоплотные для историка приёмы! Какое жульничество!

 

Вот ещё один момент: «А Сталин ждал победных или, по крайней мере, обнадёживающих донесений. Но их не было. Как только открывалась дверь его кабинета, он быстро вскидывал голову, вглядываясь в лицо входящего. Успокаивающих реляций не было... Сталин вдруг поднялся, походил по кабинету и приказал:

 

— Срочно направить авторитетных представителей Ставки на Юго-Западный и Западный фронты. К Павлову поедут Шапошников и Кулик, к Кирпоносу — Жуков. Вылететь сегодня же. Немедленно.

 

Подойдя к столу и оглядев всех присутствующих, вновь жёстко и как бы с угрозой сказал:

 

— Немедленно!

 

Все согласно закивали».

 

Нет, всё же я был прав, когда предположил, что Д.А. Волкогонов весь день 22 июня 1941 года провёл в кабинете И.В. Сталина. Посудите сами. Мог ли историк Волкогонов воспроизводить такие детали, как: «он быстро вскидывал голову, вглядываясь в лицо входящего», «поднялся, походил по кабинету», «подойдя к столу», «оглядев всех присутствующих», «жёстко и как бы с угрозой», «все согласно закивали». А от кого, вскидывая голову, ждал И.В. Сталин «успокаивающих реляций»? С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков вошли в его кабинет в 5 часов 45 минут и вышли в 8 часов 30 минут. За 2 часа 45 минут никто — ни первый, ни второй — из кабинета не выходил. Или «успокаивающие реляции» могли принести вошедшие позже Г.М. Маленков (вошёл в 7.30), А.И. Микоян (вошёл в 7.55), Л.М. Каганович и К.Е. Ворошилов (вошедшие в 8.00)? Какой информацией они могли обладать, если сами ничего не знали?

 

В этот же день в кабинете И.В. Сталина была подписана Директива № 3. Вот как по-волкогоновски происходило дело.

 

«Пункт четвёртый, продиктованный самим Сталиным, гласил: «На фронте от Балтийского моря до госграницы с Венгрией разрешаю переход госграницы и действия, не считаясь с границей».

 

Само построение фразы с троекратным повторением слова «граница» свидетельствует о том, что Сталин был «не в своей тарелке». Директиву подписали Тимошенко, Маленков и Жуков. Хотя Жуков уже улетел в Киев, Сталин приказал поставить и его подпись».

 

И в этом описании Д.А. Волкогонов «в своей тарелке». Документ готовил Н.Ф. Ватутин, подписали С.К. Тимошенко и Г.М. Маленков, а в стилистических изъянах виновен только И.В. Сталин. Вообще-то это подлость — высмеивать автора и подписантов документа, готовящегося в условиях первого дня войны. А ведь на предыдущей странице у этого горе-историка есть такая фраза: «За весь первый день войны Сталин выпил лишь стакан чая». Ну если ты подметил такую бытовую деталь (на самом деле её подметил управляющий делами Совнаркома Я.Е. Чадаев), то сам должен понимать, в какой обстановке готовился этот документ. Ан нет! Кусать так кусать, смаковать так смаковать!

 

 Откройте 168-ю страницу

 

Подобное встречаешь на каждой странице волкогоновской книги, да и не по одному разу. Не верите? Тогда откройте хотя бы 168-ю страницу и сами убедитесь:

 

«Уехав ночью на ближнюю дачу, Сталин пришёл к себе в кабинет и, не раздеваясь, лёг на диван. Но уснуть не мог. Поднялся, прошёл в зал, столовую».

 

«Открыл дверь в комнату дежурного помощника: там сидел генерал-майор В.А. Румянцев. Тот суетливо вскочил из-за стола, вопросительно уставившись на Сталина. Хозяин дачи невидящими глазами скользнул по фигуре генерала, тихо закрыл дверь и пошёл к себе».

 

«Сталин постоял у щели задрапированного окна, вглядываясь в ночные силуэты парка. Почему-то вспомнилось место из письма Тухачевского».

 

«Пожалуй, будь Тухачевский на месте Павлова, многое могло быть по-другому. Но к чему это он? Отогнав тень прошлого, Сталин попытался забыться во сне. Но сон не шёл: действительность была страшной».

 

И всё это на одной странице. Видите, как ловко вкладывает Д.А. Волкогонов свои мысли в голову И.В. Сталина! И вот такими внутренними монологами напичкана вся книга генерала-историка. Это шулерский приём: когда не хватает аргументов, их дополняют выдуманными, грубо камуфлируя под мысли персонажа. При этом никакой правды — то выдумка, то ложь, то всё вместе. Настолько это омерзительно, что возникает естественное желание не читать дальше, поставить точку. Но ведь очень многие читали: Волкогонов издан и переиздан многомиллионным тиражом!

 

Вот так, домыслами, наглой ложью, своими вульгарными сочинениями, поданными как сталинские мысли, Д.А. Волкогонов изобразил вождя в первые дни войны. Растерянным, в глубоком шоке, потерявшим способность управлять страной, грубым, с деформированной волей, с частыми уединениями в кабинете или на даче, нерешительным и бездеятельным. Для автора не важна историческая правда, ему важнее политические взгляды, под которые он подгонял придуманную фактуру сталинской недееспособности в первые дни войны.

 

Выводы

 

1. Так называемая прострация И.В. Сталина, если под этим подразумевать его недееспособность в первые дни войны, — чистейшая выдумка Н.С. Хрущёва. Фактически её повторил, ссылаясь на В.М. Молотова, только один из сподвижников вождя — А.И. Микоян. Однако сам Вячеслав Михайлович этого нигде не говорил. По Хрущёву, состояние прострации продолжалось целую неделю — с первого дня войны до якобы приезда некоторых членов Политбюро к И.В. Сталину на дачу, а это вечером или даже в ночь на 30 июня. У последователей грязного хрущёвского дела единого мнения о сроках такого состояния Иосифа Виссарионовича нет. Кто-то указывает на первые два-три дня, кто-то считает, что особенно ярко это проявилось 29 и 30 июня. Ежедневная работа И.В. Сталина в Кремле с 22 по 29 июня, которая отражена записями в журнале регистрации посетителей, убедительно опровергает эту ложь.

 

2. Самоустранение И.В. Сталина от государственных дел, отказ исполнять свои должностные обязанности и даже отказ от власти — ещё одна выдумка Н.С. Хрущёва. Никто из ближайшего окружения вождя об этом не упоминал. Сам же Н.С. Хрущёв подает этот факт якобы со слов Л.П. Берии.

 

3. Подавленное состояние, смятение, замкнутость, нервозность и даже депрессия, о которых упоминают в своих мемуарах и интервью некоторые соратники И.В. Сталина, — это не прострация, это не отход от решения государственных дел. Это состояние души человека, отражающее его переживания за страну, за народ. И ничего тут неестественного нет. И.В. Сталину, как и любому смертному, ничто человеческое не было чуждо. Но всё это не могло мешать и не мешало ему исполнять свои обязанности.

 

Ежедневный приём внушительного числа людей, начиная от первых лиц в партии и государстве и кончая простыми лётчиками-испытателями, отражённый в журнале регистрации посетителей, мнение тех, кто с ним в эти дни общался, — бесспорное доказательство того, что секретарь ЦК ВКП(б), Председатель Совета Народных Комиссаров СССР Иосиф Виссарионович Сталин в первые дни Великой Отечественной войны не находился в состоянии прострации, не устранялся от государственных дел, он — работал!

Администрация сайта не несёт ответственности за содержание размещаемых материалов. Все претензии направлять авторам.