Конечно, не у одного меня так. По-моему, все ряды Колонного зала всколыхнулись, когда 5 мая в заключение праздничного вечера, посвящённого столетию «Правды», зазвучало «Прощание славянки». И вдруг вспомнилось: они ведь ровесники — наша газета и легендарный марш, родились в 1912-м. Значит, у «Прощания славянки» в нынешнем году тоже столетний юбилей.

Напомнили земляки

Об этом юбилее заранее сообщила в своём письме к нам в редакцию Людмила Сергеевна Бухонина, жительница деревни Шанчерово из родной моей Рязанской области. Написала, что именно здесь 3 февраля 1884 года появился на свет автор «Прощания славянки» Василий Иванович Агапкин, и вот теперь земляки решили поставить ему в деревне памятник. Но средств от власти нет, надо собирать, что называется, всем миром, и они просят помощи у «Правды»: опубликовать адрес, по которому желающие смогут перечислять посильные взносы.

Молодцы земляки, подумал я. Дозвонившись до Людмилы Сергеевны, узнал, что это её инициатива, но сбор средств пока идёт туго.

— А очень хочется, — добавила она, — чтобы для будущих поколений был памятник человеку, создавшему такую великую музыку. Расскажите о нём читателям «Правды».

Парадокс в том, что музыкальный шедевр Василия Агапкина знают и любят, наверное, все, а вот имя автора мало кому известно. И тем более совсем уж немногие слышали что-нибудь про его жизнь. Согласимся с Людмилой Сергеевной: несправедливо.

Итак, кое-что она сама поведала о выдающемся земляке, некоторые изыскания с помощью знатоков я провёл дополнительно, поэтому в какой-то мере просьбу односельчанки композитора могу выполнить.

 От сиротской доли к великой музыке

Да, родился создатель «Прощания славянки» на рязанской земле, в Шанчерове, где протекает речка с красивым названием Улыба, — ныне это Михайловский район. Только прожил он здесь совсем недолго. Меньше года прошло, как отец, происходивший из беднейших крестьян и батрачивший, подался вместе с семьёй в Астрахань. Говорилось — в поисках лучшей доли. Однако и там её не нашёл: скоропостижно умер, надорвавшись от непосильной работы грузчиком на пристани. А ещё раньше мать Васи утонула в Волге.

Пришлось мальчику, как и его братьям и сёстрам, нищенствовать, бродя в поисках подаяния. О решающем для судьбы Агапкина эпизоде расскажу словами талантливого композитора и замечательного исследователя истории песен, моего любимого Юрия Евгеньевича Бирюкова, к которому буду обращаться потом ещё не раз: «Васе Агапкину было девять лет, когда он впервые увидел и услышал военный оркестр. Музыканты в белых рубашках, перехваченных сверкающей медью духовых инструментов, шагали впереди походной колонны: 308-й резервный Царёв батальон, дислоцировавшийся в Астрахани, отправлялся в летние лагеря. Мальчик стоял на обочине дороги с холщовой сумкой в руках: только что он собирал милостыню по дворам. И вдруг — оркестр, чарующая музыка.

Было это летом 1893 года. Вася увязался за оркестром, проводил его до самых ворот военного городка, а вскоре добился-таки: приютили его музыканты. Сохранился снимок той поры: хор музыкантов (так называли в дореволюционное время духовые оркестры) 308-го Царёва батальона и среди них — Вася Агапкин с корнет-а-пистоном. Музыкальный слух у него был безупречный, и это определило его судьбу. Начав службу воспитанником-корнетистом, в шестнадцать лет он стал уже солистом оркестра».

Безупречный слух, абсолютный… Это отмечается почти во всех материалах об Агапкине, которые мне удалось разыскать. И понятно, сколь важен такой дар для любого музыканта, а для будущего композитора и дирижёра — особенно. Только оговорюсь: чтобы музыкант стал создателем гениального (без преувеличения!) «Прощания славянки», требуется ещё нечто большее. Что же?

По моему убеждению, великая музыка, равно как любое выдающееся художественное произведение, рождается тогда, когда незаурядный талант движим великой идеей, глубоко овладевшей всем существом автора. В идее Василия Агапкина соединились всемирная отзывчивость русской души и пронзительная любовь к Родине, к дорогим сердцу местам и людям. Сколько раз им приходилось — и ещё придётся! — уходить на войну, а женщинам — прощаться с уходящими. Будет ли после прощания встреча?.. Но, преодолевая это неизбежное чувство щемящей тоски и тревоги, бойца надо вдохновить на праведный бой, поддержать в нём решимость, уверенность, волю…

Из глубин души народной

Мы дальше вернёмся к совершенно необычному характеру уникальной мелодии, увенчавшей поиск и труд начинающего композитора. А сейчас — место, время и поводы, повелевшие ему не откладывать замысел, возникший, скорее всего, ещё несколько лет назад.

Место — Тамбов, где он, послуживший за предыдущие годы в разных полках и разных

местах, был зачислен в январе 1910-го штаб-трубачом в 7-й запасной кавалерийский полк, а вскоре поступил и в класс медных духовых инструментов Тамбовского музыкального училища.

Время — год 1912-й. В России отмечается столетие Отечественной войны 1812 года, вызвавшее множество воспоминаний, а на Балканах зреет, разразившись осенью, война славянских стран за освобождение от османского ига. Всё это не могло не волновать Василия Агапкина, взявшегося осуществить наконец заветную мечту — марш-прощание.

Почему я утверждаю, что такая мечта и даже замысел возникли у него гораздо раньше? Это, по-моему, вытекает из ряда обстоятельств, подмеченных различными исследователями его жизни и творчества. Отношение к этим обстоятельствам у них разное, подчас одно спорит с другим, но всё равно видишь и чувствуешь: тема прощания, расставания тех, кто уходит воевать, со своими близкими овладела Агапкиным не в одночасье.

Юрий Бирюков находит основу марша в мелодии одной из песен, относящихся к времени Русско-японской войны 1904—1905 годов. Начало этой песни такое:

Ах, зачем нас забрили

в солдаты,

Угоняют на Дальний Восток?

Неужели я в том виноватый,

Что я вырос на лишний

вершок?

Оторвёт мне иль ноги,

иль руки,

На носилках меня унесут

И за все эти страшные муки

Крест Георгия мне

поднесут…

Песня была запрещённая и распевалась солдатами подпольно. Агапкин мог услышать её, по мнению Бирюкова, в Тверском драгунском полку, где служил в 1906—1909 годах. Впрочем, утверждает тот же Бирюков, «благодаря жалостливому, легко запоминающемуся напеву, песня эта распространилась не только в армии, но и по всей России, легла, как говорится, на душу, обросла, как это часто бывает, текстовыми вариантами».

Никто не знает, какие из этих вариантов были известны будущему автору «Славянки». Ясно одно: тема его захватила. Есть даже версия ещё одного исследователя истории знаменитого марша — Сергея Смолянникова, что написал его Агапкин раньше — не в 1912-м, а в 1910 году, под влиянием своего коллеги капельмейстера Якова Богорода. Во время Русско-японской войны тот служил в Литовском 51-м пехотном полку, проявившем стойкость при обороне Путиловской сопки в Мукденском сражении. Вот Агапкин, дескать, и решил создать марш к пятилетию трагических событий под Мукденом — «марш, который бы не только напоминал о былом, но и вселял веру в победу и возвращение домой».

Обратите внимание: жалостливость — и вместе с тем вера в победу, в возвращение. Казалось бы, это несовместимо, однако…

Нельзя не согласиться с Юрием Евгеньевичем Бирюковым: характер народной песни, так тронувшей Василия Агапкина, безусловно, наложил свой отпечаток на характер создававшегося им марша. А создавался он, я уверен, продолжительное время, и в нём соединились в конце концов год 1812-й, Мукден, Балканы… Как и в душе автора, соединились разные времена и чувства, определив уникальное своеобразие и непохожесть этого марша ни на какие другие.

«Ведь с давних времён, — справедливо замечает Ю. Бирюков, — военные марши звучали и звучат, как правило, бодро, бравурно, мажорно, а «Славянка» начинается грустно и трогательно. Потом, правда, марш тоже переходит на мажорный лад, но всё равно это явное отступление от традиции. И эта необычность, неординарность произведения давно подмечена музыкантами».

Откуда же она? Да от духа народного: «Русскому мелосу испокон века присуща была, наряду с удалью и молодечеством, протяженная заунывность и грусть. Оттого-то и слышатся, чередуясь и сменяя друг друга, в народных песнях «то разгулье удалое, то сердечная тоска».

Можно сказать, из глубин народной русской души пришло это к Василию Агапкину и удивительно отразилось в его «Прощании славянки».

 Патриотический марш полетит по всей России

А фактографически происходило так. Действительно, Василий Иванович был знаком с опытным военным капельмейстером и композитором Яковом Богородом, который стал к тому же известным нотоиздателем. В 1912 году он жил в Симферополе, и к нему отправился Агапкин со своим заветным детищем. Исполнив его на трубе, впечатление произвёл очень сильное.

Богород помог ещё более усовершенствовать необычный марш, смело нарушивший все тогдашние каноны, а также оркестровать его. Затем издал ноты — первые сто экземпляров. Большая радость для автора! В это время Балканская война уже бушует вовсю, поэтому нотная обложка оформлена соответственно. На фоне гор — солдатский строй и воин со своей любимой. На обложке читаем: «Прощание славянки» — новейший марш к событиям на Балканах. Посвящается всем славянским женщинам. Сочинение Агапкина».

Конечно же, издание нот способствовало быстрому распространению произведения, особенно среди военных оркестров. Впервые исполненный на строевом смотре кавалерийского полка в Тамбове, где служил автор, новый марш вскоре полетел по всей стране. Сказывалось и тревожное предощущение новой большой войны с участием России, которая грянет в августе 1914-го. С её началом «Прощание славянки» зазвучало едва ли не на всех вокзалах, откуда провожали новобранцев.

Вот какие строки есть у историка Николая Яковлева в его известной книге «1 августа 1914-го»: «По тротуарам несметные толпы провожающих обрамляют сизую щетину штыков. На перроне торопливое прощание, бледные заплаканные жёны благословляют офицеров, вешают на шеи ладанки с зашитыми святыми. И гром оркестров, замечательная русская военная музыка, не имеющая равных в мире, за счёт которой ещё Наполеон относил многое в победах русского оружия. Но кто возьмётся сказать, почему с началом войны всё чаще звучал хватающий за душу марш «Прощание славянки»?»

Летом 1915 года киевская фирма «Экстрафон» выпускает первую грампластинку с записью произведения, получившего огромную популярность. Затем следуют многочисленные тиражи грамзаписей в Петрограде, Москве, других крупных российских городах. Спрос на эту музыку воистину невероятный!

Позднее сам Василий Иванович коротко про своё творение свидетельствовал так: «Марш «Прощание славянки» был мною написан накануне Первой мировой войны, под влиянием предшествующих событий на Балканах… Марш посвящён женщинам-славянкам, провожающим своих сыновей, мужей и братьев на священную защиту родины. В мелодии отражено лирически-мужественное прощание. Я преследовал цель, чтобы она была проста и понятна всем. Марш — патриотический, исполнялся и в Гражданской, и во 2-й Отечественной войнах».

Да, так и было. Причём на мелодию марша сразу же создаются песенные тексты. Один из первых, отмеченный Ю. Бирюковым, начинался словами: «Мы дети Отчизны любимой». А дальше, как говорится, пошло-поехало…

Во время Гражданской войны возникают и «белые», и «красные» текстовые варианты на мотив «Прощания славянки». Скажем, с одной стороны — «Песня студентов добровольческого батальона», сформированного белогвардейцами в 1918 году в Ростове-на-Дону:

Приюты наук опустели,

Все студенты готовы

в поход.

Так за Отчизну, к великой

цели

Пусть каждый с верою идёт.

Но, с другой стороны, комсомольцы вдохновенно поют свой вариант, в котором совсем иные реалии революционного времени:

Мы — дети рабочих

кварталов,

Мы — дети фабричных

гудков,

Мы вышли из тёмных

подвалов

В роскошные залы

дворцов.

 Агапкин был советский человек

Ну а что же сам автор? Какую позицию он занял в обострившемся и обернувшемся Гражданской войной классовом противостоянии?

Ответ однозначный: после победы Великой Октябрьской социалистической революции сын батрака Василий Агапкин без колебаний вступает в ряды Красной Армии. Добровольно, по глубокому внутреннему убеждению! Ведь он уже вполне зрелый человек — ему 34 года.

Став капельмейстером в 1-м Красном гусарском Варшавском полку, он отправляется на Южный фронт, потом на Юго-Западный. Как и позднее (собственно, всю оставшуюся жизнь — до 1964 года), это была убеждённая, честная и преданная служба советского человека своей социалистической Родине. Ни малейших сомнений в этом достоверная биография Агапкина не даёт. И тем более возмущают всяческие попытки («в духе времени!») любыми негодными способами бросить на него какую-нибудь тень, в чём-то противопоставить и композитора, и главное его творение советскому строю жизни в нашей стране.

Справка из Википедии объективно называет основные факты его жизни после Гражданской: «В 1920 году вернулся в Тамбов; руководил музыкальной студией и оркестром войск ГПУ. 5 августа 1922 года Агапкин с оркестром дали прощальный концерт в Тамбове и переехали в Москву. В 1924 году оркестр Агапкина участвовал в похоронах Ленина. В 1928 году Агапкин организовал оркестр из беспризорников. В начале Великой Отечественной войны был назначен старшим капельмейстером Отдельной мотострелковой дивизии имени Дзержинского войск НКВД с присвоением воинского звания военинтенданта 1 ранга. 7 ноября 1941 года на знаменитом параде на Красной площади в Москве Агапкин дирижировал сводным оркестром. 24 июня 1945 года на Параде Победы оркестр Агапкина входил в состав сводного оркестра…»

Как видите, абсолютно советская биография, да ещё в такой связи с величайшими историческими событиями. Однако в том же Интернете вы можете прочитать материалы, где в трактовку происходившего добавлены изрядные капли дёгтя. Скажем, сообщается, что заболевший Агапкин в 1920 году вернулся с фронта в Тамбов, «где сразу попал в жернова антоновского мятежа» (?). И почему-то автор материала считает чудом (?) «тот факт, что подавившие восстание особые войска ВЧК не тронули музыканта».

А с какой стати, собственно, они должны были «тронуть» красного Агапкина? Непонятно, странно. Только автору и этого мало — дальше он уже иронизирует: «…Воспользовавшись, гхм, предложением (от которого, как известно, опасно для здоровья бывает отказываться), Агапкин в 1922 году возглавил оркестр 117-го особого полка ГПУ…»

Компромат! Так это предлагается понимать. «А в 1930 году он занял должность капельмейстера оркестра Центральной школы ОГПУ (она же с 1934 года Центральная школа НКВД СССР, она же с 1939 года Высшая школа НКВД СССР)». И хотя автор отмечает не только музыкальные, но и организаторские таланты Агапкина, сообщает, что «выступления оркестра на различных мероприятиях всегда тепло воспринимались слушателями», при всём при том за связь с ВЧК —

ОГПУ — НКВД музыкант в этом контексте ставится под некое моральное сомнение.

Словом, тут он «слишком» советский, и это плохо. А с другой стороны — ещё хуже: оказывается, Советская власть не простила ему, что у белых были свои песни на музыку «Славянки», и это, дескать, негативно отразилось на отношении к Агапкину, а сам легендарный марш в советское время оказался под запретом. Некоторые пишут «под негласным, неофициальным», другие — «под строжайшим»…

 А «запрет» получается странный

Ну что касается отношения власти к выдающемуся дирижёру и композитору, продолжавшему создавать талантливую музыку и руководить отменными музыкальными коллективами, то достаточно, по-моему, взглянуть на его фотографии советского периода: на плечах погоны полковника, а на груди высшие в Советском Союзе награды — ордена Ленина и Красного Знамени. И было ещё немало других! О многом говорит и почётное, ответственное утверждение Василия Ивановича руководи-

телем сводного оркестра на историческом параде 7 ноября 1941 года, а в 1945-м — его участие в Параде Победы. Может ли быть более высокое государственное признание заслуг военного музыканта?

Теперь о «запрете» марша «Прощание славянки». Наверное, после Гражданской войны некие горячие головы («ультрареволюционного», троцкистского толка), кивая на использование этой музыки «по ту сторону баррикад», какие-то неофициальные меры по ограничению её исполнения действительно могли предпринимать. Однако есть масса данных, что и тогда полюбившаяся народу мелодия продолжала звучать по всей стране.

До сих пор историки спорят, исполнялся ли марш на ноябрьском параде в 41-м. Для меня-то и для многих других неопровержимы свидетельства таких лиц, как, скажем, Маршал Советского Союза С.М. Будённый, готовивший тот парад и принимавший его, или Аза Васильевна, дочь Агапкина: да, исполнялся. В ряде воспоминаний уважаемых и авторитетных авторов утверждается то же самое.

Иное мнение основывается главным образом на том, что в некоем списке исполнявшихся на параде маршей нет «Прощания славянки». Однако насколько верен список, на который ссылаются? И потом, если даже представить, что марш на параде не прозвучал, разве само по себе это уже доказывает версию «запрета»? Ни в коем случае! Ведь время парада было ограничено, так что много достойного не могло прозвучать.

Важнее другое. Автору «запрещённого» марша не доверили бы стать главным дирижёром 7 ноября. Да и не проводили бы под этот марш строевую подготовку, не провожали бы в его сопровождении поезда на фронт, о чём вспоминают в своих мемуарах многочисленные участники войны и что отразилось в одном из послевоенных текстов «Славянки»:

Этот марш не смолкал

на перронах,

Когда враг заслонял

горизонт,

С ним отцов наших в дымных

вагонах

Поезда уносили на фронт…

А самый главный аргумент — выпуск во время войны, в 1944 году, Апрелевским заводом пластинки с записью «Прощания славянки» и включение марша в целый ряд репертуарных сборников, в том числе в «Служебно-строевой репертуар для оркестров РККА» 1945 года. Согласитесь, с «запретом» всё это ну никак не вяжется.

На века, навсегда…

И сегодня актуален!

Нет, не надо искажать светлый образ Василия Ивановича Агапкина и судьбу произведения, созданного им на века, навсегда. Конечно, в разное время были и могут быть разные оттенки его восприятия, это сказывается в текстах на мелодию марша, о чём мы уже говорили. Выше я привёл стихи Аркадия Федотова из ансамбля песни и пляски Краснознамённого Дальневосточного округа, написанные в 60-е годы прошлого века. А в начале 80-х написал свои стихи на знаменитую мелодию и Юрий Бирюков.

Лес да степь, да в степи

полустанки,

Повороты родимой земли.

И, как птица, «Прощанье

славянки»

Всё летит и рыдает вдали…

Через некоторое время широкую известность получит стихотворный вариант поэта Владимира Лазарева:

Летят, летят года.

Уходят во мглу поезда.

А в них — солдаты.

И в небе тёмном

Горит солдатская звезда…

Сколько всего существует на сегодня текстов «Прощания славянки», я думаю, никто не скажет. Особенно знаменательно, что после 1991 года у нескольких авторов родились пронзительные строки, сделавшие старинный марш песней патриотического сопротивления установившемуся режиму. И душа каждый раз взлетает, когда слышу я проникновенное обращение к любимой Родине и проклятия «тем, кто предал тебя и продал».

Пели и поют современное «Прощание славянки» (прекрасно поют!) Татьяна Петрова, Надежда Крыгина, Галина Шумилкина — всех, кого слышал не только в Москве, но и в других городах России, даже не берусь назвать. Тексты, по-моему, в чём-то отличаются. Очень сильные стихи, как мне рассказывали, созданы в Иркутске…

Вот я и хочу в заключение обратиться к читателям: если вам известны новые тексты «Прощания славянки», возникшие за последнее двадцатилетие, присылайте нам. Мы постараемся их опубликовать.

И это тоже будет памятником бессмертному творению рязанца Василия Агапкина.