Трудно коротко представить вице-президента РАН Геннадия Андреевича Месяца, хотя я знаю его почти полвека. Крупнейший ученый, основатель направления — сильноточная электроника и импульсная электрофизика больших мощностей. Организатор науки создал Институт сильноточной электроники в СО АН СССР и Институт электрофизики в Свердловске, директор старейшей академической организации — «родового гнезда» шести нобелевских лауреатов, знаменитого ФИАНа — Физического института Академии наук им. П.Н. Лебедева. Лауреат государственных премий СССР и России, международной премии «Глобальная энергия», Премии имени Марии Склодовской-Кюри, иностранный член Национальной инженерной академии США, Кавалер ордена Почетного легиона Франции… Менее известна работа профессора Месяца. В разные годы он организовывал и возглавлял кафедры в томских вузах — политехническом, институте радиоэлектроники, университете. По его собственным словам, он плод интеграции вузовской и академической науки. Поэтому Геннадий Андреевич категорически не приемлет попыток их противопоставить, «заставить» конкурировать между собой. Авторство идеи конкуренции принадлежит бывшему главе Минобрнауки Андрею Фурсенко. За ее активную реализацию взялся уже новый министр, пообещав провести аудит всех академических институтов.

— Очень уж странная инициатива. Идет реформа школьного образования, реорганизация высшей школы. А тут еще противостояние, точнее, борьба за бюджетные деньги между вузовской и академической наукой. В одном из документов встретил еще более странное утверждение о «быстрой деградации фундаментальной науки», выступающей драйвером образования!..

— Никакого противостояния нет. Нам не конкурировать надо, а укреплять, развивать сотрудничество. Все минувшие годы были тяжелыми для РАН, но еще более тяжелыми для вузов. Результат — резкое снижение качества подготовки специалистов, сокращение научных исследований. Причина известна — скудное финансирование, унизительные зарплаты преподавателей. Они вынуждены были искать или более оплачиваемую работу, или подрабатывать совмещениями в нескольких организациях. В советское время Россия имела 300 вузов, сейчас их около трех тысяч. На один государственный — несколько коммерческих.

Да и в государственных добрая половина студентов оплачивает свою учебу. Так что министерству намного раньше следовало заняться аудитом своих подшефных вузов, задуматься, кого и как они готовят? Ежегодно Россия получает более миллиона молодых специалистов. Из них 300 тысяч выпускают негосударственные вузы и только четверть — инженеров. Говорим об умной, инновационной экономике, новой индустриализации, а современных профессионалов не готовим…

— Это ваш ответ Минобрнауки?

— Ни в коем случае. Я отвечаю на ваше крайне некорректное утверждение о «деградации фундаментальной науки, ставшей драйвером образования…»

— Это цитата из Стратегии–2020 «Новая модель роста — новая социальная политика». И удивительна в ней не только лексика. Деградация фундаментальной науки, читай — академической, обусловила деградацию образования…

—Наоборот, без хорошего образования не может быть хорошей науки. Цели, задачи образования, механизмы их решения, стимулы определяют общество и государство. Непосредственно за него отвечает министерство. Да, академия ставит высшую планку, определяет необходимый объем знаний, без которых в науке, вузовской в том числе, просто нечего делать. Когда-то президент Кеннеди заметил: успехи русских в космосе закладываются в школах. И это, безусловно, так. Престиж знания формировался еще за школьной партой, в разнообразных кружках, на олимпиадах. Этот престиж закреплялся в вузе и вел нас в науку. Не всех, конечно, а тех, кого она притягивала и кому посчастливилось учиться у людей, зараженных ею.

Такой же отбор шел и в отраслевой науке, в высокотехнологичных производствах. Когда в Институте сильноточной электроники мы начали разрабатывать принципиально новую технику на основе открытого нами явления взрывной электронной эмиссии, то необходимые высококвалифицированные инженеры нашлись в томских же вузах. Востребованность новых идей, разработок государством, поощрение талантливых ученых стало стартовой площадкой «русского чуда»! Оно было очень нужно, потому и явилось миру, хотя потребовало колоссального напряжения страны. Но вернемся к сегодняшним реалиям. Прежняя инициатива Минобрнауки — сократить количество вузов чуть ли не на порядок — скорректирована. Их станет меньше на треть. Оставшимся планируется дать деньги на научные исследования. Казалось бы, очень хорошее дело, но в большинстве институтов почти не осталось ученых. Реальной отдачи от таких вливаний, фактически не в науку, а на развитие конкуренции между вузовским и академическим «крыльями», не будет... Даже крупные разовые вливания мало что изменят. Серьезные исследования возможны только тогда, когда в институте есть научный лидер, вокруг которого формируется группа единомышленников. Что само по себе не исключает, а предполагает сотрудничество с отраслевой и академической наукой. В этом случае выделенные средства дадут конкретные результаты и будут способствовать развитию научного потенциала.

— К вопросу о деньгах. В той же Стратегии-2020 отмечается: поддержка науки из федерального бюджета возросла четырехкратно, а результатов ни прикладных, ни фундаментальных нет. Называются причины, приведшие к деградации фундаментальной науки. Она действует в рамках традиционной индустриальной модели, научные организации обособлены от вузов и предприятий, три четверти их находятся в собственности государства. В рыночных же условиях научные исследования в основном сконцентрированы в университетах, компаниях. Все эти аргументы перечислялись на протяжение последних 15 лет в доказательство необходимости реформы научных организаций.

— Несомненно, речь прежде всего идет о РАН, поскольку после ее «реформы» справиться с медицинской и сельскохозяйственной академиями уже труда не составит. Но мы выстояли, хотя это многим и не нравится, и борьба, боюсь, не завершилась. Выстояли, защитив себя и всю науку. Мало кто знает, что треть членов РАН — представители вузовской и отраслевой науки. В самое безденежное время нам удалось сохранить кадры, государственную собственность, пронести, что не менее важно, авторитет академии, ее престиж в мире. Нас приглашают на все крупные международные конференции. Без нашего участия эти конференции считаются неполноценными. Конечно, РАН была вынуждена перестраиваться под скудное финансирование — сократилось количество ее отделений, стало меньше на 50 юридических лиц. С большим трудом выстраиваем инновационную инфраструктуру. Академия по сути и предназначению не может не быть консервативна. Но за последние годы многое в ней пересмотрено, реформировано.

— Однажды вы признались, что вас коробит от самого слова «реформа»?

— И не изменил своего отношения. Потому что почти все отрасли, по которым она прошлась, разрушены. Характерный пример — отраслевая наука, от которой почти ничего не осталось. Вместо высокотехнологичных институтов теперь бары, магазины, кабаре. Ее судьба обязывала Президиум РАН всеми силами отстаивать отечественную науку от «реформаторов». Ну а в ответ получил собрание мифов о нашей недееспособности, поправки в закон о науке, лишающие части прежде предоставленных льгот. Мы, безусловно, благодарны правительству за увеличение бюджетного финансирования. Стали больше зарабатывать сами, и теперь средняя зарплата сотрудников РАН — около 30 тысяч рублей.

— Вы упомянули «собрание мифов». Давайте, я попробую назвать некоторые из них. Так, уменьшилось количество публикаций в зарубежной научной литературе, ссылок на российских ученых…

— Это не миф, а полуправда, что хуже, чем вся правда. Количество публикаций действительно уменьшилось вдвое по сравнению с советским временем. Но умалчивается о том, что вдвое уменьшилось количество сотрудников академии, а ее финансирование — по крайней мере в десять раз. На фундаментальную науку из бюджета США выделяется около 150 миллиардов долларов, почти столько же еще выделяют корпорации. Мы имеем почти в 100 раз меньше. В последние годы СССР наука финансировалась не хуже, чем в США. Сегодня бюджет академии со всеми ее 400 институтами равен бюджету среднего американского университета. Так что у физиков были все основания предложить занести РАН в книгу рекордов Гиннесса как научную организацию, добивающуюся наивысшей эффективности на единицу затрат.

— Миф № 2: РАН не способна заниматься инновациями…

— Сначала хорошо бы ответить, что такое инновация вообще и инновация академической науки. У меня есть хороший анализ этой проблемы, и ее можно было бы обсудить подробно. Но, думаю, важнее — вторая сторона. Инфраструктура внедрения новых разработок. В СССР академическая и вузовская наука финансировались одинаково: по пять–шесть процентов от общего научного бюджета. Основные средства шли отраслевым НИИ. Они были посредниками. Брали опытный образец и доводили его до промышленного освоения. В жизни, конечно, всё происходило сложнее, чем я говорю, но основную нагрузку внедрения брали на себя отраслевики. Хотя и разработчикам, по себе знаю, скучать не приходилось.

— Мне казалось, к вам за установками очередь стояла. Помню, как трубопроводчики через обком КПСС добивались портативных аппаратов для контроля качества сварки труб. В детском саду ЧП — отравились ребятишки — опять же к вам, за стерилизаторами…

— Сложностей, в принципе, не было, облучили всю посуду пучками электронов… Помните, как террористы в США взялись подкладывать какую-то бактериологическую гадость в письма и рассылать их. Понятно, как заволновались люди. Чтобы успокоить американцев, я на пресс-конференции сказал: проблема вполне решаема, достаточно пропускать сквозь письма пучок ускоренных электронов. Они убьют всю микрофлору. Американцы тут же полетели в Свердловск, в Институт электрофизики, научным руководителем которого, как и Томского, до сих пор являюсь. Пучки электронов оказались весьма кстати в нашей жизни. Это простой и удобный способ стерилизации продуктов, медицинских приборов. До сих пор Институт электрофизики, Институт сильноточной электроники продают в США свою технику. Как и в страны ЕС, Южную Корею.

— Судьба институтов сложилась удачно?

— Вполне. Оба входят в число лучших в РАН. Живут в том числе за счет экспорта. Приборы, установки идут в разные страны, но в России почти не используются. Мы предлагаем оборудование для простой и надежной очистки воды, атмосферы, малогабаритные, но высокоэффективные рентгеновские аппараты вместо громоздких стационарных. Никому ничего своего не нужно. Сошлюсь на американский опыт защиты собственных производителей. Чтобы купить наше оборудование, американская фирма должна была собрать отказы компаний продать или изготовить нужное оборудование. Только после этого выдается официальное разрешение на приобретение нашего …

— Вот тебе и рыночная свобода…

— Свобода свободой, а национальный интерес превыше всего. Нам бы такое отношение. В физико-техническом Центре ФИАН разработана дешевая, экономичная, компактная протонная установка для радиационной терапии онкологических заболеваний. По своим характеристикам она значительно опережает лучшие в мире комплексы и почти в 10 раз дешевле их. Такая «миниатюрная» установка может использоваться в любой областной клинике, имеющей онкологическое отделение. И самое принципиальное — протонный ускоритель дает сразу 36 пучков, то есть облучает опухоль в 36 направлениях. Отсюда и высокий лечебный эффект. Но вот уже полтора года не можем пройти государственную медицинскую сертификацию. И обещают разрешить ее не раньше 2020 года. Парадокс! Мы продали такие же установки в США и Европу — там уже ведут на них эксперименты. Готовы купить ее несколько российских регионов. Но у нас в это же время приобретают дорогостоящие американские комплексы.

В институте есть еще несколько готовых к внедрению новейших приборов медицинского назначения с самыми лучшими характеристиками. Создается впечатление, что работает немало людей и организаций, заинтересованных в том, чтобы не допустить на рынок отечественные дешевые разработки, которые сразу потеснят дорогие импортные приборы. Монополизм посредников, диктат чиновников преодолеть невозможно. Свыше 60% руководителей институтов считают, что основное препятствие для инновационной деятельности — отсутствие поддержки государства. Даже в оборонной сфере оно — обычный наблюдатель со стороны. Не обращают внимания на призывы к модернизации, обновлению технологий и владельцы крупных коммерческих компаний. Для них собственность — «дар Божий», и они спешат сполна им воспользоваться. Проблема нашей экономики не только в том, что она сырьевая, а в том, что она сформирована временщиками.

— Геннадий Андреевич, как все-таки объяснить атаки на академию?

— За атаками на нас стоят последователи «героев 90-х», которым надо на кого-то свалить провал своих реформ. Тем более что академия активно возражала и против того, как они проводятся, и предупреждала о неизбежности их кризиса. РАН понесла урон, как и остальные. Мы потеряли, по крайней мере, половину научного потенциала. Все упреки в плохой организации, недобросовестном пользовании доверенной нам землей и собственностью лишены каких-либо оснований. Да, академия, чтобы выжить, сдавала в аренду четыре процента своей собственности. Это примерно 0,3 процента всего сдаваемого федерального имущества. И эти 0,3 процента в 90-е годы давали 10 процентов всех доходов государства от аренды. Нетрудно подсчитать, что мы более эффективные хозяева, чем остальные.

— И утверждения о том, что РАН как научная организация не соответствует мировой практике и потому не эффективна, тоже лишь предлог для передела собственности? Недавно Президент Владимир Путин «отрезвил» алчные головы, заявив, что тезис о недоверии академии абсолютно надуман. Так что попытки «откусить» от академического пирога хотя бы на время прекратятся.

— Серьезно ошибаетесь. С весны идет организованный захват нашего филиала в Троицке. Город недавно вошел в состав Москвы, значит, и цена земли в нем резко выросла. Вот и захотели чиновники забрать площадку, на которой расположены филиал и наши резервные земли для развития. Здесь расположена половина — 26 тысяч квадратных метров площадей ФИАНа. Построено несколько корпусов — большое конструкторское бюро, здание под ускоритель на электронных пучках, единственное в России помещение, в котором изготавливаются лазеры, в том числе очень мощные установки.

Это лучший в РАН технопарк, собравший 24 малых инвестиционных предприятия, выпускающих лазеры, часы для ГЛОНАССа, уникальные приборы для космоса, установки дистанционного обнаружения взрывчатки... Площадка прекрасно обеспечена инженерными коммуникациями. И вот бывшие и нынешние чиновники сначала решили построить на ней свой технопарк, потом аппетиты разыгрались, и захотелось создать мощный научный кластер, ядром которого должны стать восемь академических институтов и один — Минобрнауки.

Наука ддя них — ширма, прикрытие. Через два–три года все забудут о неведомом кластере, и на прекрасной бесплатной площадке поднимется дорогостоящий коттеджный поселок.

— Не могу поверить: ФИАН, МГУ, Большой театр — известные всему миру символы России. Даже в 90-е никто бы не осмелился на захват института с почти 300-летней историей… Мне хотелось бы завершить беседу с вами вопросом: удастся ли нам повторить «русское чудо», но после того, что услышал от вас, спрашивать просто не о чем…

— Думаю, мы все-таки отобьем этот рейдерский захват. И тогда поговорим подробнее и о ФИАНе, и о «русском чуде»…

Беседовал Леонид ЛЕВИЦКИЙ