Толстый, легенда : художник, поэт, актер, теоретик искусства, анархист

Есть люди, о которых рассказывать скучно и неинтересно. Таких очень много, даже если они - люди известные. Ну вот, например, Пресняков-младший. Ну что он умеет? Понятно, что то же самое, что Пресняков-старший, только еще хуже. Или вот Кристина Орбакайте...
А есть люди, о которых хочется рассказывать и рассказывать. К таким относится Толстый. Толстый производит на людей (если они не придурки, конечно) неизгладимое впечатление. Как-то одна моя знакомая уезжала в Париж на конференцию. Я ей передал посылки для Толстого. Объяснил, как его найти. Она согласилась зайти к Толстому, но неохотно: была уверена, что времени на это у нее не будет, да и вообще, Толстый какой-то... Вернулась моя знакомая в состоянии дикой ажитации и говорить могла только о Толстом. "Это потрясный мужик! - твердила она. - Это удивительный человек! В такого можно влюбиться! Такому можно отдаться!"
На самом деле Толстого зовут Владимир Котляров. "Толстый" - это артистический псевдоним. Толстый-Котляров родился в Москве в 1937 году и биография у него прелюбопытнейшая. Вот, например, армия. Ну что может быть интересного в армии? Армия, как известно, - школа жизни, но лучше проходить ее заочно... Это у тебя, читатель, ничего интересного не было. Потому что ты - не Толстый.
Толстый служил в Прибалтике в полку стратегической авиации. И тот самый стратегический бомбардировщик, на котором он летал, естественно, долбанулся. Разумеется, с ядерными бомбами на борту. Случай, конечно, не первый (дело было в 1958 году) и не единственный. Но вообще-то все такие аварии в мире - наперечет. А вот у тебя, читатель, много знакомых, которые падали на бомбардировщике с ядерными бомбами на борту? То-то. В общем, кто-то погиб, кто-то попал в госпиталь с переломом позвоночника и прочими травмами, плохо совместимыми с жизнью...
Итак, лежит Толстый в госпитале в Прибалтике. Понятное дело, врачи уже не о дальнейшей службе говорят, а о пожизненной инвалидности. Но Толстый уже тогда был не такой, как все - и думал о своем. У него была местная, прибалтийская зазноба, и думал он о ней, а не об инвалидности. В общем, сильно поломанный ядерными бомбами инвалид Толстый наладился бегать из госпиталя к своей девушке. Возвращался он, нагруженный сочными спелыми яблоками, которыми и откупался от медперсонала. В результате кто-то стал инвалидом, а Толстый стал всемирно известным художником.
Затем Толстый был электронщиком - и даже участвовал в создании первой советской электронно-вычислительной машины. И даже получил за это, вместе с другими создателями, то ли орден, то ли медаль (точно не помню).
Это уже потом Толстый решил стать художником. То есть сначала он стал искусствоведом. Что тоже не слабо. Вот представьте себе какого-нибудь "иванушку интернэшнл" или, скажем, мальчика-"на-найца", который прежде чем вылезти на сцену, сначала стал бы музыковедом (специалистом, например, по мюзиклу или шансону). Не можете представить? И я не могу. Потому что искусствоведу МОЗГИ НУЖНЫ, а не смазливое личико.
А вот Толстый с блеском защитил в МГУ диплом по НАПЕЧАТАННЫМ РАБОТАМ! (Много вы таких студентов видели?) И не у кого-то, а у знаменитого нашего искусствоведа и историка искусств Виктора Никитича Лазарева, человека исключительно въедливого и придирчивого.
Стал Толстый художником и реставратором. Это уже была, как теперь выражаются, "эпоха застоя". И стало Толстому, ясное дело, при этом "застое" страшно скучно и противно. Написал он заявление о выходе из партии. Тогда только одна партия была - КПСС, и пламенный демократ Б.Н. Ельцин был в этой КПСС первым секретарем Свердловского обкома, а все остальные нынешние пламенные демократы и обличители коммунизма рангом поменьше занимали в этой КПСС разные посты или вдохновенно лизали этой КПСС задницу - и ни из какой партии выходить не собирались. Я, конечно, не имею в виду Новодворскую, которая как раз в КПСС никогда не состояла, а то сидела в сумасшедшем доме, то работала в библиотеке 1-го Меда.
После того, как Толстый из партии вышел, Толстого отовсюду, откуда только можно, выгнали. Помыкался Толстый, помыкался - и понял, что придется эмигрировать. И вот в 1979 году уехал Толстый из Москвы в Париж. Сначала бедствовал, был без работы, голодал, пел песни на улице с протянутой шапкой, мостил дороги, подавал кирпичи на стройке, мыл посуду в ресторанчиках для проституток на Пляс Пигаль. Жена его тоже мыла посуду, работала официанткой...
А продаваться какому-нибудь ЦРУ и становиться платным обличителем советской действительности Толстый не хотел. Тем более, что таких проституток в эмиграции было несчитано и дрались они за деньги ЦРУ, как уличные шавки за кусок хлеба.
Толстый сделал себя сам. Сам стал тем, кем является сейчас - художником с мировым именем, издателем альманаха "Мулета", газеты "Вечерний звон" и многих книг, поэтом и организатором русско-французских поэтических встреч и поэтических фестивалей в Тарасконе, киноактером, снявшимся в 30 фильмах, одним из лидеров такого художественного направления, как "мейл-арт", основателем ВИВРИЗМА, наконец.
Вивризм (от франц. vivre - жить) родился 12 апреля 1981 года. Московский поэт и теоретик вивризма Игорь Дудинский (прославившийся больше как главный редактор газеты "Последние новости", которую он в период своего главного редакторства превратил в гениальную пародию на бульварное издание, срывавшую крыши у бедных обывателей) говорит о вивризме так: "Вивризм - это когда художник должен отвечать за свои поступки и свое творчество собственной жизнью и собственной судьбой. Материал вивриста - это его жизнь. Сжигая сам себя в акте творчества, художник провоцирует окружающих на реакцию на его самосожжение. Вивризм - это идея единства жизни-творчества... Сегодняшние апологеты вивризма подразделяются на два течения - условно говоря, на субъективистов и обьективистов. Первые считают Учение Толстого ПРАКТИКОЙ АРТИСТИЧЕСКОГО САМОСОЖЖЕНИЯ (они более фанатичны и по аналогии их можно уподобить, скажем, мусульманским шиитам). Вторые относятся к вивризму более интеллектуально, рассматривая его как своего рода ИДЕОЛОГИЮ АРТИСТИЧЕСКОЙ ПРОВОКАЦИИ (это как бы "суннитское" крыло движения)".
Вивризм сегодня, в конце XX века, занимает то же место, что левый авангард в начале века. Он ведет себя так же и преследует те же цели. Разница в том, что публика стала куда более циничной, толстокожей и тупой. Если когда-то футурист Маяковский шокировал обывателя желтой кофтой, а футурист Витезслав Незвал вызывал скандал появлением на сцене в армяке и цилиндре, то теперь этим обывателя не проймешь. И если выставить, как когда-то дадаисты, на вернисаже писсуар под надписью "Фонтан" - это тоже никого не ошеломит. Поэтому вивристам сегодня приходится прибегать к более сильным методам воздействия, к самопожертвованию. "Предложив концепцию ВИВРИЗМА, Толстый встряхнул дремлющее артистическое болото, - писал редактор авангардистского журнала "Каналь" Мишель Жиру. - Вивризм невозможно вписать в галерейно-коммерческие махинации - поэтому он так раздражает нуворишей и мафиози от искусства. Жизнь имманентна искусству. Искусство имманентно жизни. Лирический разрушитель, романтический изобретатель, теоретик гротеска и эпатажа, сентиментальный, полный света и энергии, Толстый несет крест своего искусства, не размениваясь на мелочи, истинно по-рыцарски сражаясь за царство вечно бурлящего единства созидания и разрушения".

А. Тарасов: Принципы вивризма очень напоминают принципы контркультуры, художников, которые ее придерживались: преодоление разрыва между творчеством и жизнью, превращение их в одно единое и неразрывное явление. Ты сам пришел к такому же видению или...

Толстый: Принципы вивризма с принципами художников контркультуры вовсе не совпадают. Художники контркультуры, то есть те люди, которые были так называемыми нонконформистами здесь, стали самыми заурядными конформистами там, на Западе. Дело в том, что их просто не устраивал один социальный режим, им хотелось жить при другом. Их не устраивала социалистическая модель общества, но устраивала буржуазная, капиталистическая модель. Когда они переехали на Запад, то стали вполне заурядными конформистами. Они нашли то, что искали: они создают свои произведения на рынок, бесконечно тиражируют одну какую-то идею, а вивризм именно против этого и протестует - вивризм протестует против товарного размножения художественной идеи, размножения художественной идеи на потребу денежному мешку. Деньги должны быть СЛЕДСТВИЕМ труда, следствием приложения интеллектуальной и физической энергии, а не целью. То есть я создаю свои произведения как художник - в единственном или в небольшом количестве экземпляров, никогда одну идею не повторяю, поэтому количество моих произведений исчисляется не десятками тысяч, а, в лучшем случае, сотнями - по числу идей, - и если потом, когда произведение создано, мне за него платят, я беру деньги - как оценку моего ТРУДА. Но я ни в коем случае не согласен с ситуацией, когда художник "математически" вычисляет, что сейчас идет на рынке: ага, сейчас в моде черный цвет и дьявольщина, - и он начинает делать черный цвет и дьявольщину. Или, наоборот, сейчас в моде пастельные тона и все нужно лессировать сероватым охристым цветом - и он будет делать именно так.

А. Тарасов: Смещение приоритетов...

Толстый: Именно, смещение, замена. Совершенно верно. Независимо от того, какое мы имеем общество - социалистическое или капиталистическое, существует доминанта жизни. Здесь привилегии распределялись по принципу идеологического соответствия, там привилегии распределяются по принципу толщины кошелька. Меня не устраивает ни то, ни другое. И поэтому, будучи инакомыслящим здесь, я остался инакомыслящим и там. Не попадая в какие-то привилегированные круги здесь, я не попал и в руководящие круги эмиграции там. К счастью, во Франции есть возможность другого пути. Ее я и реализовал вместе со своими друзьями, которые, как и я, понимают, что за право занимать особое, привилегированное положение АРТИСТА надо платить, платить своей жизнью. Такие люди, к счастью, на Западе есть, они чаще всего маргинальны, но иногда удается, не изменяя своим принципам, достичь в обществе какого-то уровня, добиться признания, осуществить свои замыслы...

А. Тарасов: Я, кажется, виноват: я не совсем ясно выразился. Я имел в виду не наших "нонконформистов", не нашу "контркультуру", а контркультуру, возникшую на Западе в 60-е годы вместе с массовыми движениями протеста: антивоенным движением, студенческим, негритянским, движением хиппи. Эти художники тоже отказывались продавать свои картины, музыканты отказывались устраивать платные концерты и - как "The Grateful Dead" - записывать диски, рассматривая это именно как продажу себя, подчинение творчества деньгам. Ты что-то знал об этом или ты пришел к сходной позиции самостоятельно?

Толстый: Когда я жил здесь в 60-х годах, то, конечно, ничего этого не знал. Я не ходил по посольствам, как это делали многие представители неофициальной культуры. Я никому не целовал зад, независимо от того, был этот человек послом одной державы или секретарем другого райкома. Все это - результат самостоятельного развития.

С руководящими кругами советской эмиграции (о которых Эдуард Лимонов сказал: "Правее их - только Ку-Клукс-Клан") Толстый вступил в конфликт моментально: еще не доехав до Парижа, в Вене, прочитал он в "Русской мысли" злобную и неприличную статью о певце Вадиме Козине. Написал резкий ответ. Толстый тогда еще не знал, что написать отповедь в "Русскую мысль" было все равно что направить заявление в ЦРУ: вы, господа, церэушники, мне не нравитесь! В те далекие годы "Русская мысль" имела такой же статус, как Радио "Свобода": финансировалась ЦРУ, во главе газеты должен был стоять кадровый разведчик. Позже все несколько облагородили: деньги на "Свободу" и "Русскую мысль" шли целевым назначением от Конгресса США, то есть как бы независимо от ЦРУ. А после развала СССР американцы и вовсе газету забросили, и тогда ее перекупил Ватикан. Впрочем, главным редактором остался тот же, кто и был, - Ирина Иловайская-Альберти (об Иловайской смотри замечательный рассказ Лимонова "Обыкновенные шпионки").
В общем, Толстый сразу оказался в гетто, в изоляции. Другой бы запил или повесился. Толстый решил издавать свой журнал. Прямо вот так: эмигрант без работы, без денег, без связей, без языка ("Кто я был? - вспоминает Толстый. - Я был "sale etranger", "грязный иностранец"") - и сразу журнал! Толстый собрал эмигрантских бунтарей - Эдуарда Лимонова, Константина Кузьминского, Алексея Хвостенко, Вагрича Бахчаняна (а ведь созвездие имен!) - и спустя четыре года после приезда в Париж издал "Мулету"! Это стоило 31 тысячу франков. Деньги заработали Толстый с женой. Да, это вам не "Континент", это вам не ЦРУ со Шпрингером доить...
Очаровательно-хулиганская, нагло-ёрническая, талантливая "Мулета" повергла эмигрантский истеблишмент в шок. Эмигрантское болото считало "безобразно левым" и "безответственным" изданием вполне цивильный "Синтаксис" Розановой и Синявского - и то Синявского долго травили и печатно именовали "агентом КГБ", "воинствующим русофобом" и "марионеткой мирового сионизма" одновременно. А представьте себе, что началось в редакциях кондово-застойного "Континента" или бледно-спирохетических "Граней", когда им в руки попала "Мулета", где Вайль и Генис обзывались "Пенисом и Гениталисом", а про "самого" главного редактора "Континента" было написано:
По дружбе у солдат
Отсасывал и Влад!
А Толстый тайно вооружился диктофоном и нагло пошел аж к самой Иловайской-Альберти требовать, чтобы "Русская мысль" опубликовала заявление о выходе в свет "Мулеты". "Обыкновенная шпионка" вертелась, как ... господи, как бы это поприличнее сказать?.. ну, как уж на сковородке. И так отбрехивалась, и сяк - мол, про "Мулету" ей говорили, что это-де "порнография", еще что-то лепетала... А Толстый ее припечатывал: почему рекламируете фашистскую книгу Дронникова? почему не печатаете таких-то и таких-то статей таких-то авторов? Иловайская обещала разобраться и лично позвонить (соврала, конечно) и клялась, что указанных статей в глаза не видела (тоже соврала; Толстый собрал потом и опубликовал их в следующей "Мулете", так же, как и само интервью; и назвал он интервью не как-нибудь, а - "ЖИТЬ НЕ ПО ЛЖИ!").
Второй выпуск "Мулеты" - "Мулета Б" ужаснул эмиграцию еще больше. В номере описывалось, как знаменитый галерейщик Глезер в подпитии провозглашал тост "за ЦРУ, которое всех нас кормит". В номере был рассказ Лимонова "On the Wild Side", где такое про Шемякина рассказано, что Шемякин, говорят, стекла бил и головой в зеркало кидался. Был роман Кузьминского, по поводу которого Толстому из Израиля звонил - с позволения сказать - поэт Миша Генделев, требовал не печатать, угрожал, ругался и мрачно намекал: "Вы попали под поезд!". А про Александра-то незабвенного нашего Исаича - такое... такое... просто подумать страшно:

И так из выпуска в выпуск.
А уж когда Толстый стал издавать анархистскую издевательско-хулиганскую газету "Вечерний звон", где из номера в номера беспощадно стебался над всей титулованной эмиграцией, - стал он в глазах всех буковских и горбаневских исчадием ада и врагом рода человеческого. В лучшем случае о "Вечернем звоне" старались не говорить. В худшем - писали на Толстого доносы во все мыслимые инстанции, что он анархист, и угрожали расправиться. Кто-то не поленился, лично приехал к нему домой и поджег почтовый ящик. На большее личной смелости у наших эмигрантов, "героев борьбы с тоталитаризмом", не хватило.

А. Тарасов: Ты не мог бы подробнее рассказать о своем участии в анархистском движении во Франции?

Толстый: Я не могу брать на себя лишнего. Я не являлся сколько-нибудь заметной фигурой в анархистском движении во Франции. Но я сотрудничал в наиболее известном и солидном анархистском журнале "Noir et Rouge", который издается в Париже...

Толстый скромничает. Он не просто сотрудничал в журнале "Noir et Rouge", а был членом редакции. Толстый создал в Париже русскую анархистскую группу "Черный Передел Земли и Воли". Специально для этой группы Толстый разработал своеобразную анархистскую теоретическую концепцию, в рамках которой он предложил, в частности, дополнить классическую триаду "Свобода. Равенство. Братство" еще одной - "Взаимопомощь. Просвещение. Честь" (концепция Толстого доступна любому желающему: она опубликована в журнале "Искусство кино", № 11 за 1991 год).
Толстый активно занимался анархистской пропагандой и в своих изданиях, и даже в кино (во франко-бельгийском фильме "Я думаю о вас" Толстый сыграл роль рабочего-анархиста). Весь 4-й выпуск "Мулеты" ("Мулета Ъ - Вольное слово", вышел в 1986 году) был посвящен анархизму. Там Толстый опубликовал сразу две свои статьи - "Уроки китайского анархизма" и "Похвала махновщине" (под псевдонимом "Кацапов") и перепечатал полностью брошюру Петра Кропоткина "Анархизм". В том же номере впервые был опубликован знаменитый сегодня и по-своему пророческий рассказ Лимонова "Исчезновение варваров". Там же была и статья известного религиозного философа Татьяны Горичевой "Безначалие в русском сознании". Такую беспощадную антизападническую статью мог напечатать на Западе только Толстый: "Отсутствие опыта, всеобщее небытие, "жизнь после смерти", по какой-то чудовищной, бессильной инерции - вот Запад... Поток информации так велик, что человек не способен более совершить выбор, он живет как бы во сне или в вечной двусмысленности. А свобода его сводится к выбору между двумя марками автомашины. На Западе человек привык, что за него решают, и здесь он - вечное дитя. Mass media - его судьба. Государство и бюрократия не дают расцвета творчеству. Более того, большинство не смогло вытеснить страхи. И чем больше проповедуется единственно действенная здесь религия - религия "security" - тем нелепее, пошлее эти страхи. Боятся западные люди всего - войны, террористов, соседей, безработицы. Это мир заложников".
А какие документы "Черный передел Земли и Воли" печатала в "Мулете"!
"ДОЛОЙ ВЛАСТЬ ПАРАЗИТОВ-БЮРОКРАТОВ!
ДОЛОЙ МЕДИА-ПРЕССУ ШЛЮХ И ПОДСТИЛОЧНИКОВ!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВОЛЬНОЕ СЛОВО!
ДА ЗДРАВСТВУЮТ ВОЛЬНЫЕ ТРУДОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ!
01.11.86. Париж. Группа "Черный Передел Земли и Воли"."
В "Мулете Ь - Имперский державный анархизм!" в программном документе Толстый напишет: "Наш АНАРХИЗМ - это борьба против идеологической демагогии вообще, против бездуховности диссидентства, сделавшегося импотентным, против мистификации морали и нравственности, против фрондерства подобием свободы".

Толстый: В "Noir et Rouge" я опубликовал несколько статей по-французски. Более того, даже моя жена опубликовала в "Noir et Rouge" одну из своих статей...

А. Тарасов: Минуточку, а можно чуть подробнее о жене: кто она...

Толстый: Моя жена очень интересный человек. Она удмуртка и является первым академически образованным удмуртским искусствоведом: она окончила Ленинградский университет и аспирантуру здесь, в Москве, в НИИ художественной промышленности. Она этнограф и немножко археолог. Она автор публикаций с новаторскими теориями по происхождению орнаментов Поволжского региона, влиянию на них межэтнических связей: она занималась тканями - ткачеством, вышивкой, орнаментом... Но знаменитой стала не этим, а своей борьбой против переименования Ижевска в город Устинов. Она вела борьбу несколько лет и, разработав верную стратегию, проникла на конференцию ЮНЕСКО в Париже, в которой принимали участие французские и советские ученые (это было в самом начале перестройки). На конференции она попала в президиум, так как французские участники думали, что она представитель советской стороны, а советские - что она представитель французской. Это дало ей возможность выступить с заранее подготовленным докладом, который был размножен в виде статьи и роздан в зале, вызвал целую бурю на конференции ЮНЕСКО, - и уже через 4-5 месяцев из Ижевска нам прислали газету, где было написано, что рабочие Воткинского завода задают, дескать, вопросы, почему без согласия местных жителей старинное имя Ижевск было заменено... ну, и так далее... Но этим не кончилось. Неожиданно директор Удмуртского института национальной культуры начал писать моей жене письма, где рассказывал о том, как, оказывается, много делается, чтобы сохранить удмуртский язык и удмуртскую культуру, приводил список изданий и т.д. Это были совершенно замечательные документы, очень наивные и непосредственные... Причем в письмах он нигде не писал, мол, Людмила Ивановна, мы знаем о Вашем выступлении в ЮНЕСКО, а писалось так: вот, мы знаем, что наша соотечественница живет в Париже, и поэтому мы Вам рассказываем, сколько всего делается для того, чтобы удмуртский язык и удмуртская культура не заглохли...

А. Тарасов: Итак, об анархистском движении...

Толстый: Да, я принимал участие в работе журнала "Noir et Rouge", но потом разошелся с местными анархистами по вопросу о парламентаризме: они считают, что парламентская борьба возможна и допустима для анархистов, а я считаю, что это уже не анархизм...

А. Тарасов: Да, ориентация на парламентаризм довольно странна для анархистов: представительная демократия, все эти парламентские игры - это же нечто, совершенно чуждое духу анархизма...

Толстый: Именно! И потом, совершенно очевидно, что из-за немногочисленности анархистов и из-за неинформированности общества о принципах анархизма парламентскую борьбу нельзя выиграть. Но ведь если во что-то играть, то - с целью выиграть. А долгая и целенаправленная пропаганда против анархизма привела к тому, что в обществе распространено полнейшее непонимание принципов анархизма. Я считаю, что анархисты - это самые замечательные люди, честные, глядящие всегда прямо в глаза собеседнику, чего не умеют делать другие люди (особенно на Западе), - я думаю, мы, анархисты, единственные люди, которым нечего скрывать, мы говорим: мы не хотим, чтобы существовало духовное или экономическое принуждение в нашей жизни, мы хотим работать человек для человека, мы уважаем личность, труд, талант...

Толстый разработал еще и систему своеобразного вивристического театра - "визуанса". Леворадикальные западные художники 60-х нашли бы много общего между его визуансами и своими хэппенингами. Наши концептуалисты усматривают в визуансах родство со своими перформансами. Самыми известными визуансами Толстого являются, безусловно, его распятие и пророчество о покушении на Папу римского. На международном фестивале перформанса в Крёфильде Толстый представил визуанс "Распятие" - повторение распятия Христа...

Толстый: Я находился на кресте довольно долго - и это было бесконечно больно, и я не то что совсем потерял сознание, но разум мой несколько помутился. А потом, по моей неосторожной просьбе, под крестом развели костер, и когда меня стали снимать, то не удержали - и я упал в огонь... Это был артистический символ - символ платы за то, что говоришь, что утверждаешь, за то, что ты хочешь стать артистом. Артист - это привилегированное положение в мире...

А. Тарасов: И за него надо платить...

Толстый: Да. И как форма платы - боль, ожоги, кровь...

А за две недели до покушения на Папу римского Иоанна-Павла II Толстый выступил с визуансом-предсказанием в Риме: раздевшись догола и затонировав тело краской, он воззвал из фонтана Треви на шести языках: "Итальянцы, берегите Папу!" Его забрали в каталажку, сочтя визуанс хулиганством. Потом оказалось, что это - не хулиганство, а пророчество. Итальянские власти были очень смущены. Толстый прославился на весь католический мир...

А. Тарасов: Тебя что-нибудь в последние годы удивило в России, особенно сильно поразило?

Толстый: Поразило. Поразило полное отсутствие чувства Родины у многих из тех, с кем я разговаривал. Я к этой теме присматривался особенно внимательно потому, что имел однажды беседу с крупным французским нефтепромышленником, уже переехавшим сейчас в Казахстан, где с его фирмой заключено соглашение о разработке месторождения. И он мне сказал: "Ты знаешь, мы, коммерсанты, меркантильные люди, блюдем свой интерес, но до такого, как в России, мы не докатились. Желание мгновенно получить хоть франк затмевает в России всё. У нас всё же понимание того, что мы можем нанести своей стране ущерб, заставляет умерять аппетиты". Я ему говорю: "Что ты имеешь в виду?" А он отвечает: "Из России к нам приезжало бесконечное число делегаций для обсуждения контракта. И каждый раз делегация состояла из новых людей! Мы только-только обговорили детали с одними, а приезжают другие, совершенно неподготовленные. Мы через переводчика спрашивали: почему приезжают другие люди? Это же дополнительные траты. Причем мы этих людей в Париже содержим. Но ведь у нас в контракте записано, что, прежде чем мы будем с Россией делить прибыли, мы вернем себе все предварительные затраты, ведь это же, по сути дела, расхищение государственных российских денег... Наконец один какой-то простак нам честно ответил: а у нас очередь, мы все должны съездить. Мы сначала не поверили, а потом путем расспросов убедились: действительно, пока все, от кого что-то зависит, не съездят, - никакого контракта не подпишут". Вот так. А ведь все эти капризы демократических предпринимателей, находящихся на государственной службе, оплачиваются за счет недр России - так же, как раньше за счет недр России оплачивались капризы функционеров. Но если те хоть чего-то боялись - из партии могут исключить, то да се, то эти вообще ничего не боятся. Этот же нефтепромышленник мне рассказал и другие вещи. Французская сторона по требованию членов наших делегаций устраивает им всякие развлечения: ночные кабаре, "Лидо" - и вдруг один из присутствующих спрашивает: "А сколько стоит вон та девочка, на сцене?"

А. Тарасов: Это в "Лидо"-то?!

Толстый: Именно, в "Лидо"! Ему назвали какую-то сумму. А он им совершенно серьезно говорит: "Ну, купите мне ее. Оплатите. Я хочу с ней переспать". Пораженные вежливые французы, которые хотели подписать этот контракт на многие миллиарды и всё терпели, тут уж терпение потеряли и сказали: "Послушайте, мы вам даем три тысячи франков в подарок, мы вас содержим, кормим и поим, так что уж девочку-то вы можете купить сами!" Ни у одного демократа, сменившего коммунистов, не хватило совести от чего-то отказаться, чего-то не взять, где-то ограничить беспредельные свои аппетиты, которые они удовлетворяют за счет России - не за счет лично своего труда или состояния, а за счет России. И ведь понимает, подлец, что он все это делает за счет страны, за счет народа! Французы были ошеломлены. Я знаю своих нынешних соотечественников, французов. Ни один из них никогда не позволит себе такого. Не потому, что он какой-то другой, особенно моральный, а потому, что знает: если он себе это один раз позволит - ему этого никогда не простят. А у наших оказалось, что все завязано не на желании помочь стране и народу в сегодняшнем тяжелом положении, а на стремлении к шкурной выгоде. Очень жаль, что я дал слово не называть имен. Очень хочется...

А. Тарасов: А пресловутые "новые русские"?

Толстый: О, на "новых русских" я и во Франции нагляделся. Редактор известнейшей московской газеты покупает чуть ли не замок в Шан на берегу Марны, а "ягуар" - автомобильная компания доставляет его 18-летней любовнице Кате уже прямо туда! Жена мэра крупнейшего города России покупает замок в Пикардии, около Амьена, и за неделю (представляешь, сколько заплатили?) там строят вертолетную площадку. За дом, нет, ШАТО, заплачено 6 миллионов долларов из саквояжа... Откуда деньги?.. У нас мэров, депутатов и редакторов сажают в тюрьму за одну сотую подобных художеств. Сидят как миленькие!

А. Тарасов: Володя, а что ты, как представитель свободной профессии, интеллигент-космополит, думаешь о нашей "творческой интеллигенции" - о всех этих людях, вчера лизавших зад советской власти, а сегодня так же преданно лижущих зад "денежным мешкам", подводя при этом "идеологическую базу" под свое поведение - мол, это хорошо, что мы перестаем быть интеллигентами, интеллигенты-де во всем виноваты, это они устроили революцию, а вот на Западе нет никакой интеллигенции, а есть клерки, интеллектуалы, узкие специалисты - и потому, дескать, там у них всё хорошо...

Толстый: Существует интеллигенция и "интеллигенция". Существует "интеллигенция" "вырубал", которые пользуются своим образованием, своими чинами, связями, положением, званиями для того, чтобы не дать пройти к образованию, знаниям и положению другим, в первую очередь талантливым. И существует интеллигенция настоящая, подлинная, жертвенная российская интеллигенция, которая думает о народе, живет скромно, не ищет для себя дополнительных привилегий, не ловит рыбку в мутной воде. Наша русская культура без такой интеллигенции, конечно, жить не может. И это для нас еще одна из форм утверждения вивризма: когда трусить нельзя, когда, зная, что тебя будут за это давить, душить, травить, все равно говоришь правду, утверждаешь истину, ставшую тебе известной, то есть подставляешь себя под огонь.

Шесть лет назад Толстый изобрел новое направление в живописи. Он стал... уничтожать деньги, превращая банкноты в произведения искусства, то есть расписывать их революционными, политическими и философскими текстами (лозунгами). С одной стороны, Толстый, как анархист, видит в деньгах "мировое зло", и личным примером борется с деньгами - после того, как банкноты побывали под кистью Толстого, они, естественно, уже перестают быть средством обращения и разложения. С другой стороны, Толстый возродил - впервые после 20-х годов, после "пропагандистского (или "красного") фарфора" - революционную традицию превращения нереволюционных и даже нехудожественных предметов в предметы, имеющие эстетическую и пропагандистскую ценность. "Пропагандистский фарфор" стоит сегодня бешеных денег. Но и каждая уничтоженная Толстым банкнота, став произведением искусства, уже сегодня стоит в сотни раз дороже официально заявленного номинала - как уникальный chef-d'oeuvre.
Недавно в Питере Толстый даже провел выставку таких революционным путем уничтоженных банкнот - и назвал ее "Полная деноминация".
Эти "деньги" надо изучать. Эти надписи надо читать. Это вам не "капуста"...

Эх, я так ничего и не написал о Толстом-киноактере и о Толстом-поэте! Жалко. Но если написать еще и об этом - рассказ не окончится никогда...