Уважаемая редакция «Правды»!

Я постоянная ваша читательница. Не могу сказать, что проглатываю номера от корки до корки, но многое мне интересно, особенно публикации, где вы по-своему, не так, как стало модным в последние годы — с сугубо антикоммунистических позиций, даёте трактовку творчества тех или иных классиков. Но один великий самородок почему-то остаётся пока вне поля зрения ваших авторов — это Андрей Платонов. О его творчестве на рубеже 1980—1990 гг. велось много споров — был ли он антисоветским писателем или просто трактовал социализм на свой, особый лад? Споры эти сейчас совсем не слышны. Для меня так и осталось неясным, был ли автор «Чевенгура» и «Котлована» противником социалистических преобразований, каким его представляли некоторые критики и литературоведы, или же это неверная интерпретация? Был ли он западником, поклоняющимся Америке, или почвенником: ведь язык его очень самобытен. Буду признательна, если вы попросите кого-то из специалистов по творчеству Андрея Платонова дать оценку ему как художнику и человеку.

Надежда ЕФИМОВА.

г. Москва.



Выполняя эту просьбу, мы обратились к одному из таких специалистов и публикуем сегодня его заметки. Надеемся, они будут интересны не только автору письма, но и другим нашим читателям.

Великий и неоднозначный

Андрей Платонов — действительно один из самых великих и неоднозначных писателей русской советской литературы. Коммунист по убеждениям, человек с нелёгкой судьбой. Долгие годы его имя было мало известно. Полузабыто оно и сейчас.

Пожалуй (не могу здесь не согласиться с автором письма), широко востребован был А. Платонов только в годы «перестройки», когда его попробовали поднять на щит антисоветчики разных мастей. Стотысячные тиражи ранее запрещённых книг, миллионы экземпляров литературно-художественных журналов с его произведениями, научные конференции, толпы восторженных почитателей необычной орнаментальной прозы…

Но потом творчество Андрея Платонова вдруг снова как бы утратило свою актуальность. Всё куда-то вдруг исчезло — и толпы поклонников, и большие тиражи, и интерес сильных мира сего. Более чем скромно за последнее время отмечались в России юбилейные даты писателя.

Причины столь сложного и противоречивого отношения к выдающемуся художнику слова разные. Так, с одной стороны, слишком прочным оказалось клеймо, некогда поставленное на Платонове его ультралевацкими оппонентами — как на якобы «антисоветском» писателе. Это клеймо сначала буквально сломало жизнь писателю, а теперь, в наши дни, дало основание некоторым исследователям для гипертрофированно социологического подхода к его творчеству. Вместо решения насущных текстологических проблем долгие годы шло просто прямолинейное выуживание мнимого антисталинизма между строк в книгах Андрея Платонова.

Словом, оценки политические менялись от одной крайности к другой, а вот существо подхода, увы, кардинально не менялось. То есть было оно весьма примитивизированным — в ту или иную сторону.

Впрочем, неверно было бы утверждать, что совсем ничего полезного не делалось в платоноведении. За последние десятилетия прошли очень серьёзные и представительные научные конференции в Москве, Санкт-Петербурге, на малой родине писателя — в Воронеже. Достоянием отечественной культуры и науки стали сборники работ платоноведов всех стран «Страна философов» Андрея Платонова». Идёт работа над Полным академическим собранием сочинений писателя в ИМЛИ РАН.

Потаённый «Котлован»

И тем не менее вопросов остаётся ещё очень много, о чём свидетельствует и письмо читательницы «Правды». Прежде всего: какова была идейная позиция Андрея Платонова? В «перестроечные» годы антисоветчики утверждали, что в своём творчестве, особенно в «Котловане» и «Чевенгуре», он резко критикует социалистический строй. А ведь на самом деле всё было гораздо сложнее!

Писатель не единожды защищал идеалы, которые сформировались у него в годы революции и Гражданской войны. В 1931 году, после жесточайшей критики повести «Впрок», Платонов в отчаянном письме А.М. Горькому прямо написал об этом: «...Я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс — это моя родина, и моё будущее связано с пролетариатом <...>, быть отвергнутым своим классом и быть внутренне всё же с ним — это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым всему, опустить голову и отойти в сторону».

Бесспорно, в романе «Чевенгур» Платонов осудил реалии военного коммунизма, поскольку увидел в них дискредитацию социалистических идей. Однако было бы большим заблуждением пытаться увидеть в этом произведении лишь какой-то заурядный памфлет на левацкую общину, созданную где-то в воронежских степях полуграмотными крестьянами. Нет, в жанровом отношении это произведение гораздо более глубокое: это и метафорическая сказка, где герои ищут заветную страну коммунизма, настоящее «тридевятое царство»; это и роман-путешествие, где Дванов и Копёнкин, словно в упомянутых в тексте романах немецкого романтика Л. Тика, странствуют в поисках мира мечты в мире мёртвых. «Чевенгур» — это одновременно и роман-антиутопия, и роман-эпопея, и роман-миф.

Во взглядах платоновских чевенгурцев скорее можно увидеть воззрения сектантов, в частности, молокан, а не коммунистов. В Воронежской губернии, откуда родом Андрей Платонов и где разворачиваются основные события «Чевенгура», различных сектантских течений было очень много. Период революционных бурь и Гражданской войны породил смуту в умах верующих, происходила определённая переоценка прежних ценностей, в том числе религиозных. В статье «Христос и мы» (1920 г.) Андрей Платонов под впечатлением происходящего писал: «Христа, великого пророка гнева и надежды, его служители превратили в проповедника покорности слепому миру и озверевшим насильникам. Плесенью зарастает земля от господства золотых церквей. <...> Не ваш он, храмы и жрецы, а наш. Он давно мёртв, но мы делаем его дело — и он жив в нас».

Что касается «Котлована», то его неверная трактовка обусловлена текстологическими причинами: использовался для анализа не весь текст. В действительности социализм котлованцев не состоялся вовсе не потому, что был плох, а потому, что стал осуществляться скверными средствами. В одной из ранних своих статей писатель призывал «атаковать производство техниками-коммунистами и изменить весь его строй». Но этот призыв ещё не был услышан котлованцами — в этом смысл его антиутопии.

Беда не в самой социалистической цивилизации, если она не имеет по-пролеткультовски однозначный и грубый «технологический» характер, а в отсутствии смысла существования, которое искал Вощев в «Котловане». Результат — потеря жизненной производительной силы, подобно тому, как пустыня наступает при отсутствии живительной влаги. Платонов предсказывает вселенскую катастрофу, если мир свернёт с истинного «пушкинского» пути, если коммунист Корчагин так и останется лишь робким эскизом «будущего» человека.

В современном платоноведении предложено немало интерпретаций грандиозного строительства Вавилонской башни наоборот в повести «Котлован», но не все учитывают полный текст, включая принципиально важное послесловие. Котлованцев повергла в отчаяние смерть девочки Насти (Анастасия — греч. «воскресшая»), то есть самой персонифицированной веры этих людей в торжество будущей счастливой жизни при коммунизме. Возникло состояние тупика, безысходности, однако автор не оставил своих героев в столь трагическом положении. Платонов в концовке «Котлована» решает объясниться с читателем, но, к сожалению, этот финал только недавно был опубликован, что долгое время приводило к неверной оценке истинной позиции писателя в этой повести.

«Погибнет ли эсесерша подобно Насте или вырастет в целого человека, в новое историческое общество? — задавался вопросом Андрей Платонов в кратком послесловии. — Это тревожное чувство и составило тему сочинения, когда его писал автор. Автор мог ошибиться, изобразив в смерти девочки гибель целого социалистического поколения, но эта ошибка произошла лишь от излишней тревоги за нечто любимое, потеря чего равносильна разрушению не только прошлого, но и будущего».

Ужас не в социализме, как пытались представить антикоммунистические интерпретаторы платоновского текста, а как раз в возможности его гибели! И мы сейчас видим, что прогноз Андрея Платонова во многом оправдался. «Эсесерша» на сегодня, увы, погибла. Но навсегда ли? Опять вопрос…

Американская линия

Есть и немало других белых пятен в общественном восприятии А.П. Платонова. Одной из «непопулярных» тем в творчестве писателя была и остаётся прослеживаемая во многих произведениях американская линия, которую упоминала читательница в своём письме. Это направление как-то оставалось всё время несколько в тени.

А это потому, что восприятие США как символа капиталистического мира с годами становилось у Андрея Платонова всё более критичным. По страницам его книг можно проследить, как быстро разочаровался воронежский гений в далёкой заокеанской стране.

В ранних произведениях загадочная Америка представлялась героям Платонова обиталищем сверхъестественных сил, своего рода «родиной электричества». Его утомлённые странники медленно брели к своей цели, но она всё время, словно горизонт, ускользала от них. Первым в далёкий путь отправился Иван Копчиков, герой «Рассказа о многих интересных вещах», самый ранний представитель «умствующих» героев Платонова, его «душевных бедняков», решивший найти в Америке тайну электричества как лекарства от смерти.

А вот в дальнейшем Америку писатель из Воронежа стал воспринимать как олицетворение губительного, на его взгляд, материального начала. Она стала представляться всё в большей степени средоточием, столицей мира денег, где интересы прибыли оказываются выше человеческих чувств, где «акулы империализма» готовы разрушить «хижину одинокого человека». Противопоставление духовного и материального было заострено Платоновым позднее в статье о Хемингуэе «Навстречу людям» (в других редакциях — «Горе безоружным» и «Разрушение хижины одинокого человека»). Торжество последнего обусловлено, по мнению писателя, империализмом, который выступает у Платонова в роли воплощения зла. Хемингуэй в романе «Прощай, оружие!» верно указал на этот источник опасности, а выявив его, попытался спасти своих героев в одинокой швейцарской хижине. Но спасение не удалось: умирает Кэтрин, родится мёртвым её ребёнок. Финал романа Хемингуэя Платонов называет «двойной катастрофой», причина которой в войне и фашистском империализме, который «подавляет и заражает не только людей, но и самую землю и траву». Платонов накануне Второй мировой войны очень точно угадал, что «идиллической хижины сейчас не может быть в мире». Всё поглощает всесокрушающая сила фашизма и империализма, которым нужен весь мир — «до крайней глубины человеческой души, до последнего убежища в горной пещере и до последней сосны».

В 1938 году в небольшой заметке о рассказе К. Чапека «Гордубал» Андрей Платонов ещё раз вернулся к излюбленной своей теме путешествия в Америку. Герой Чапека — Юрай Гордубал приезжает оттуда домой, где его не ждёт неверная жена Полана. Но Юрай всё же возвращается, так как в Америке ещё хуже. Его поступок Платонов объясняет стремлением спастись в своей семье, «у своего очага» — это искреннее желание для критика, поражённого собственным несчастьем. Несчастье же Гордубала, по его мнению, в том, что в мире, где прожил он жизнь, «замертво потерять своё сердце тем легче, чем лучше и благороднее человек».

Апофеозом отрицания прежней мечты о «родине электричества» стала незаконченная из-за смерти автора трагедия «Ноев ковчег» (1951 г.). Она представляет собой страшную фантасмагорию конца света с мнимой находкой остатков Ноева ковчега.

Пропавшая сталинская цитата

Коммунист Платонов (а взгляды у него были именно коммунистические!) в статье «Агония» о романе Р. Олдингтона «Сущий рай» дал собственное понимание марксистской идеологии: «Это — всё тот же осмысленный труд и влечение сдавленной угнетением человеческой души, — это мысль, нужда, инстинкты и чувства нескольких миллиардов людей, живущих и живших на протяжении примерно двух последних веков, но их общая мысль теперь приведена в состояние науки и изложена в нескольких книгах». Далее он называет имена классиков марксизма-ленинизма.

Но… в посмертном издании имя Сталина исчезло из списка вместе с цитатой из его работы «Вопросы ленинизма», которую приводит Платонов в своей статье: «Суть нашего положения заключается в нескольких словах Сталина: «Да, товарищи, мы обязаны своими успехами тому, что работали и боролись под знаменем Маркса, Энгельса, Ленина». В «перестроечные» годы сталинские строки из платоновского текста изъяли! Интересно, что в другой редакции (сигнального экземпляра сборника «Размышления читателя») Платонов использовал иные сталинские слова: «Мы победили, потому что остались верны ленинизму», но и их не оказалось в тексте трёхтомного собрания сочинений! Будем надеяться, что в Полном собрании сочинений, которое в настоящее время готовится, идеологических купюр всё-таки не допустят...

«... Я против тех, кто губит нашу страну»

Да, крайне важно, чтобы в современных изданиях все строки Платонова вернулись на своё место, чтобы не было купюр при хвалёной свободе слова. Именно из-за вырванных из контекста слов у некоторых исследователей, а тем более рядовых читателей, может сложиться неверное впечатление о писателе как якобы противнике социалистических идей. А это, конечно, совсем не так.

В материале «Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ 1930—1945» (публ. В. Гончарова и В. Нехотина) в четвёртом выпуске сборника «Страна философов» Андрея Платонова» приведены слова самого писателя по этому поводу, которые и являются ответом на вопрос читательницы: «Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце моё болит. Ах, как болит!»