Кавказский узел

Правящий в России путинский режим – это откровенно прозападный, проамериканский, марионеточный режим, режим неолибералов, проводящий политику МВФ и выступающий в роли стратегического союзника Вашингтона в «борьбе с мировым терроризмом». Это режим, сознательно уничтожающий все остатки советской «сверхдержавности», то есть военно-стратегической самостоятельности. Разве не этот режим ликвидировал базу в Камрани и центр слежения в Лурдесе? Разве не этот режим принял такую военно-морскую стратегию, которая исключает стратегическую роль ВМФ России, выводит его из Мирового океана и превращает российские военно-морские силы в силы, которые способны выполнять только задачи контроля за побережьем, и то с трудом? Разве не режим Путина упорно просится в НАТО - просто его пока не берут? Разве не режим Путина упрашивает Вашингтон создать какой-нибудь совместный военный блок в Азии и регионе Тихого океана? Разве не режим Путина сдал США Среднюю Азию – прекрасно понимая, что таким образом и среднеазиатские республики, и в перспективе территория России превращаются в плацдарм против основного потенциального военно-политического противника США – Китайской Народной Республики? Разве не режим Путина выступил основным стратегическим союзником США в Афганистане, вооружая и снабжая войска Исламского фронта? Хоть его и переименовали для западной аудитории в «Северный альянс», он остался главным производителем опия-сырца в мире. Разве не режим Путина – в точности как режим Буша – насаждает шовинизм, расизм, ксенофобию, практикует терроризм, фабрикует уголовные дела против своих политических противников? Разве не режим Путина навязывает стране - в специфическом "кондово-православном" варианте – вслед за режимом Буша – крайне правую, радикально-консервативную идеологию?

Режим Путина даже не скрывает своего марионеточного характера. Отвечая в декабре в ходе шоу «Президент общается со своим народом» на заранее просеянные и подготовленные вопросы, Путин с предельным цинизмом на вопрос о бедственном положении в России науки и образования заявил: всё, дескать, в порядке – ведь находят себе работу наши ученые и выпускники наших вузов на Западе! Президент формально независимой страны публично заявляет, что наука и образование в его стране существуют для того, чтобы обеспечивать научными кадрами страны Запада, то есть, очевидно, метрополию. Какие еще доказательства колониальной зависимости России и марионеточности ее правящего режима нужны?

Этот режим – политический, идеологический и военный враг всякого истинного социалиста. Любое ослабление и поражение этого режима надо приветствовать. Любое усиление этого режима ударит по всем сторонникам социалистической идеи.

Если мы хотим остаться на социалистических позициях, то мы должны использовать классовый анализ и подходить к Чеченской войне с классовых позиций.

Поэтому не нужно бессмысленно повторять весь арсенал античеченской путинской пропаганды: чеченцы – звери, террористы; за их спиной стоят Вашингтон и «международный исламский терроризм» одновременно; в Чечне при Дудаеве русское население подвергалось геноциду и изгонялось; чеченцы создали «криминальное государство», не умеют работать, а умеют только грабить и похищать людей; и т.п.

Джохар Дудаев был вовсе не засланным из-за границы антисоветчиком, а, напротив, был советским генералом, командовавшим дивизией дальней стратегической авиации. На такие должности дураков и авантюристов не брали – к ядерному оружию кого ни попадя в СССР все-таки не подпускали. Сам Дудаев неоднократно публично осуждал развал Советского Союза советской номенклатурой и говорил, что если бы не Беловежская пьянка, то он бы, Дудаев, никогда бы никакой национальной независимостью Ичкерии не занялся бы.

Другое дело, что Дудаев не контролировал территорию республики – и даже временами не контролировал значительные районы Грозного. И реальную власть на местах осуществляли отряды вооруженных людей, по сути, банды. Например, Лабазанова или Гантамирова. Того самого Гантамирова, которого Дудаев хотел расстрелять, а российские власти посадили сначала за бандитизм в тюрьму, что логично, а затем наоборот – выпустили и назначили фактически министром внутренних дел Чечни, что еще более логично. И он «боролся с преступностью», пока он не поцапался с Кадыровым, тоже, между прочим, не кем-нибудь, а верховным муфтием в дудаевской Ичкерии, провозгласившим «газават».

Изгонялись ли русские из «независимой» Чечни? Изгонялись. Но только не официальной дудаевской властью, а местными бандитскими группировками. И изгонялись не русские, а люди, не входившие в тейпы (то есть те, за кого их тейп не мог отомстить). Это были и русские, и армяне, и украинцы, и евреи, и осетины, и т.д. Странно, почему ни разу не задались вопросом: а почему эти «страшные» чеченцы не изгнали полностью население казачьих станиц равнинной Чечни? – это же куда больше имущества можно захватить, чем в отдельных квартирах в Грозном. А ответ прост: потому что живущие в равнинной Чечне терские казаки включены в систему тейпов.

Наши шовинисты повторяют слово «тейп», не понимая и не стремясь понять, что это такое. А тейп (тайп) в первую очередь – крестьянская община, хотя и возникшая, как все соседские общины, на основе общины родовой. И, как в каждую общину, в тейп могут принять «со стороны» – в том числе и «инородцев». Чеченские терские казаки, например, входят в тейп гуной. В тейп варандой традиционно принимались русские крестьяне, бежавшие в Чечню от крепостной зависимости; их было немало – вся артиллерия Шамиля обслуживалась именно этими беглыми, почему варандой до сих пор в Чечне дразнят «русским тейпом».

Чечня – социально уникальное явление. На всем Кавказе царизм по мере покорения кавказских народов прибегал к тактике подкупа и интеграции местных феодалов, князей, беков и т.д. – их «аристократическое происхождение» признавалось, они уравнивались в правах с российским дворянством и аристократией, их наделяли специальными привилегиями - религиозной и судебной автономиями и т.п. И только в Чечне это оказалось невозможным, почему Чечня и стала оплотом Шамиля. В Чечне в XVII–XVIII вв. произошла своеобразная «крестьянская революция»: крестьяне прогнали феодалов (и своих, и пришлых – дагестанских и кабардинских) и зажили самоуправляющимися общинами. Это и есть тейпы. Фактически чеченцы вернулись ко временам «военной демократии». Специалисты называют общественное устройство Чечни «горскими демократиями». В XIX в. их называли также «республиками», «конфедерациями общин» и т.д. – отдельные общины, действительно, часто – особенно в случае военной опасности – объединялись в конфедерации; «горские демократии» существовали также в нескольких соседних с Чечней районах Дагестана и у части адыгских племен, но там они почти везде были не результатом «крестьянской революции», а, напротив, следствием не произошедшего еще перехода от общинного строя к феодализму. Чеченские «горские демократии» были чем-то вроде воплощенного идеала народников и эсеров. Частная собственность за землю была отменена, земля принадлежала всей общине, тейпу – и даже имам Шамиль позже вынужден был с этим считаться: он запрещал, чтобы кто-нибудь из его назначенцев (наибов) называл землю «своей»; леса, пастбища, воды находились в общей собственности; пахотные земли община (джамаат) передавала отдельным семьям в пользование, тейп каждую весну перераспределял земли. Все члены общины (уздени) были равны, все основные вопросы решались общим собранием мужчин-узденей, все должности носили выборный характер. Позже Шамиль, конечно, назначал наибов – но он ни разу не рискнул назначить наиба в Чечне вопреки воле тейпов.

Уравнительные тенденции в чеченском обществе после «крестьянской революции» носили настолько «агрессивный» характер, что даже вылились в обычай «байталвакхар». В соответствии с этим обычаем в том случае, если у какой-то семьи в тейпе поголовье скота начинало превышать некую «среднюю норму», старейшины собирали совет тейпа, который устанавливал, действительно ли имело место такое превышение. Если совет решал, что да, собирался весь тейп и делил имущество «провинившегося» между членами тейпа, оставляя разумную долю и самому хозяину.

Как часто бывает при феодализме, «крестьянская революция» в Чечне носила религиозную окраску: протекала под лозунгами суннитского тариката Накшбандийя, вылившегося на Северном Кавказе в «мюридизм», про который мы все учили в школе – во всяком случае, те из нас, кто учился в советской школе, - истолкованными в радикально-уравнительном ключе : все мусульмане равны, ни один мусульманин не может быть чьим-либо рабом. Именно потому Чечня была последним оплотом Шамиля, что свободные чеченцы рассматривали царскую оккупацию еще и как насаждение феодальных порядков. Этим еще до провозглашения имамата успешно воспользовался знаменитый шейх Мансур, который, конечно, никаким «шейхом» не был – чеченцы, напоминаю, всех своих «шейхов» прогнали. Чеченцы его так не именовали: они его называли его настоящим именем Ушурма; Ушурма был узденем из села Андара из тейпа элистанджи; когда царские войска захватили в плен Мансура-Ушурму, они с изумлением обнаружили, что все имущество этого «шейха» было таким: два коня, два быка и жалкая хижина!

«Горская демократия» сформировала особый тип личности чеченца-мужчины, который исследователи пытались определить терминами «горский аристократизм», «крестьянский аристократизм», «демократический аристократизм». Чеченец-уздень превыше всего ценил свой статус свободного, свое достоинство, а нормы тейповой «горской демократии» прямо предписывали ему защищать это достоинство силой оружия, что автоматические делало сообщество мужчин-чеченцев сообществом воинов, – и их с детства воспитывали как воинов, подобно сословию рыцарей в средневековой Европе или самураев в средневековой Японии. Каждый чеченец считал себя равным князю – поскольку над ним не было князя, в отличие от соседних народов. Само слово «уздени» – оьзди нах – первоначально значило «благородные люди» (условно говоря, «дворяне»), после «крестьянской революции» оно стало означать «свободные и равные» (то есть «дворянами» стали все).

Это делало менталитет чеченского крестьянина очень похожим на менталитет средневекового дворянина. Включая и соответствующие отрицательные черты – например, презрение к несвободным, впрочем, любой несвободный, осмелившийся восстать против хозяина, автоматически в глазах чеченца возвышался до равного. Личное достоинство и достоинство семьи обеспечивались не только поведением каждого узденя, но и поддержкой большой семьи и тейпа (включая обычай кровной мести), а также затем и религиозной общины. Неизбежный в такой ситуации «заносчивый» индивидуализм как раз уравновешивался мюридизмом, поскольку каждый мюрид добровольно выбирал себе наставника и добровольно налагал на себя ограничения. Кстати, так же, как и в представлении средневековых феодалов, в представлении чеченцев война и захват собственности противника рассматривались как «молодечество», а захват пленника с целью выкупа – как норма. А если за пленника не хотели платить выкуп, это означало, что такой пленник не нужен своей семье, роду, тейпу, – и, значит, его можно продать в рабство за пределы Чечни. При этом степень «корыстности» чеченцев по отношению к пленным не стоит преувеличивать: тех пленных, за которых заведомо нельзя было получить выкуп или продать «на сторону» (в основном тяжело раненых и увечных), чеченцы оставляли у себя и, подлечив, как правило, определяли в пастухи. Со временем практически все пленные этой категории находили себе жен среди чеченских женщин и принимались в тейпы.

Как все сообщества «военной демократии», чеченские самоуправляющиеся общины жили частично за счет военной добычи. Даже в имамате Шамиля основу государственной казны составлял «кумс» – отходящая имаму пятая часть военной добычи; интересно, что обложить налогом самоуправляющиеся чеченские общины Шамиль так и не осмелился. В коллективном сознании чеченцев поэтому захват частной собственности противника во время военных действий считался не преступлением, а наоборот – хотя уголовное право и царской России, и современной буржуазной России, конечно, рассматривает такие действия как «грабеж» и «бандитизм» и, соответственно, называло и называет чеченцев «грабителями» и «бандитами» (в XIX в. – «разбойниками»).

Между тем, никакой исключительно «набеговой экономики» никогда на Кавказе не существовало – ни у одного народа. Основой экономики всегда было сельское хозяйство – горное животноводство и земледелие. «Набеговая система» (не экономика!) возникла в XVIII в., до XVIII в. все горские сообщества Кавказа были слишком слабы и бедны для того, чтобы практиковать такую систему, они опирались на малоэффективное животноводство и еще менее эффективное земледелие (в Чечне – в значительной степени террасное). Основной земледельческой культурой было просо, основным объектом животноводства – козы, в суровых горных условиях это давало возможность в лучшем случае выживать и поддерживать неизменную численность населения, не больше. Но в XVIII в. на Северный Кавказ пришли новые сельскохозяйственные культуры и были выведены местные высокопродуктивные породы скота. Это быстро привело к расширенному воспроизводству населения, а затем и к относительному перенаселению. Сельскохозяйственных земель стало катастрофически не хватать, так же как наличного скота, инвентаря и других ресурсов, причем купить их «на стороне» горцы не могли – для этого нужно было продать какие-то излишки, а никаких излишков не было. Относительное перенаселение породило, строго по Энгельсу, движение вовне, но не «великое переселение народов», а набеги. Набеги стали частью (хотя и не главной, главным по-прежнему было сельское хозяйство) экономики региона – причем набеги осуществляли все народы, проживавшие на Кавказе, в том числе и терско-гребенские казаки. Они совершали набеги в основном за Терек, в Предкавказье.

«Набеговость» вообще связана с военной демократией – и присуща практически всем народам на этой стадии развития (это еще Энгельс выяснил на примере древних германцев, ирокезов и т.д.). Тем более, повторю, если это совпадает с относительным перенаселением. «Набеговость» чеченцев в дореволюционной литературе сильно преувеличивалась – потому, в первую очередь, что чеченские набеги были обращены в значительной степени на север, на контролируемые Россией территории или на территории зависимых от России местных феодалов. А вот дагестанцы совершали набеги в основном на территорию Грузии, почему в Грузии несколько веков существует устойчивое мнение, что набегами жили в основном дагестанцы, в первую очередь, Аварское ханство и вообще аварцы.

Отчасти дело здесь и в том, что сами чеченцы расценивали русские военные экспедиции на чеченскую территорию именно как набеги (никаких принципиальных отличий между такой экспедицией и набегом действительно не было). Первые крупные экспедиции такого рода были проведены еще в 1718 и 1722 гг., а в 1758 г. Россией была предпринята военная экспедиция вглубь Чечни.

Вообще же, чеченская «набеговость» отличилась от «набеговости» соседних народов. Дело в том, что именно у чеченцев «набеговость» носила в основном форму переселенческую: резко возросшее население, которому не хватало сельскохозяйственных земель, стало переселяться на равнину (сегодняшняя равнинная Чечня) и осваивать тамошние земли (до того это были в основном леса и лесостепи). Так в равнинной Чечне столкнулись военно-политическая, территориальная и в меньшей степени хозяйственная экспансия России с сельскохозяйственной переселенческой экспансией чеченцев. Недостаток земель в горной Чечне к тому времени дошел до того, что некоторые тейпы остались вообще без земли – эту землю отняли у них более сильные тейпы. Именно безземельные тейпы (махк-бацу) и начали переселяться на равнину. Стремясь на новых местах сохранить независимость, они вели себя исключительно воинственно, давая отпор всяким попыткам установить над ними феодальный контроль и отвечая ударом на удар – то есть набегом на набег. Особенное возмущение у дореволюционных авторов вызывало то, что даже в случаях, когда чеченских переселенцев удавалось поставить «под контроль» (то есть в феодальную зависимость), они, окрепнув и увеличившись численно, неизменно восставали и воссоздавали на новых местах структуру «горской демократии». Исключительный же рост населения именно в Чечне объяснялся, видимо, тем, что именно чеченцам удалось добиться больших, чем у соседей, успехов в выращивании ячменя, что позволило, помимо прочего, увеличить поголовье лошадей – а к тому времени чеченцы прекрасно освоили такую породу, как кабардинская лошадь, практически полностью перейти с коз на крупный рогатый скот - чеченцы освоили такие местные, идеально приспособленные для кавказского высокогорья, породы, как хевсурская корова и балкарский бык – а где бык, там и плуг; и, наконец, более, чем соседям, преуспеть в садоводстве и пчеловодстве. В результате рождаемость увеличилась, а детская смертность сократилась. Когда дети этого «бэби-бума» выросли, им в горной Чечне уже не хватало ни земли, ни скота, ни еды, ни денег для калыма.

А поскольку положение женщины в чеченском обществе было и остается неравноправным. Особенно со времени введения ислама; в доисламский период, насколько можно судить, женщины, если в семье не оставалось мужчин, брали на себя мужские функции, в том числе функции воина, женщины-воины в чеченских преданиях назывались «мехкари», мехкари даже командовали отрядами. На женатого мужчину возлагалась обязанность содержать и кормить семью – даже и криминальным, с точки зрения современных законов, способом. Однако эта функция – вторичная, вынужденная; первично чеченский мужчина (неженатый) – воин, свободный вооруженный человек, защитник. С этими национально-психологическими особенностями связано распространение в Чечне абречества и то исключительное уважение, которым в Чечне пользовались абреки, считавшиеся народными героями. Абреки вели индивидуальную войну с царскими властями десятилетия спустя после поражения Шамиля – знаменитейший Зелимхан Харачоевский (для чеченцев – символ сопротивления царской администрации), погиб только в ноябре 1913 г. После революции 1905 г. абречество в Чечне приобрело массовость и открыто социальный характер. По сути это была, в соответствии с определением Ленина, партизанская война в условиях отступления революции.

Именно абреки возглавили в Чечне первые повстанческие отряды во время Революции 1917 г. и Гражданской войны. Асланбек Шерипов возглавил отдельную Чеченскую Красную Армию, которая вместе с войсками Терской Советской Республики разгромила в ноябре 1918 г. под Грозным белогвардейцев-бичераховцев, а с приходом Деникина ушла в горы и развернула партизанскую борьбу. К слову, эмблемой полковника Бичерахова - после прихода войск колонизаторов он получил от англичан чин бригадного генерала - был медведь. Чеченцы считались на Северном Кавказе оплотом Советской власти. В 20-е гг. советское руководство выселяло из северной Чечни антисоветски настроенных казаков и селило на их землях просоветски настроенных чеченцев из горных районов. Вся «новая интеллигенция» Чечни была настроена революционно и просоветски.

Первый удар по благоприятному отношению чеченцев к Советской власти нанесла коллективизация. Как раз против собственно коллективизации чеченцы совершенно не возражали, обобществление земли было ими воспринято с одобрением: по чеченским представлениям, земельные угодья и так являлись коллективной (общинной, тейповой) собственностью. Тем более что сплошь и рядом тозы и колхозы в Чечне складывались по тейповому признаку (это называлось «кубы»). В Чечне были распространены не только тейповые колхозы, но даже тейповые райкомы партии!

Однако коллективизацию скота, птицы и – особенно – садов и огородов, с последующим вывозом полученного продукта неизвестно куда, население горной Чечни восприняло с ужасом: все знали, что в суровых условиях горной зимы это означает смерть. В ответ вспыхнула целая серия стихийных восстаний, крупнейшим из которых было восстание под руководством Шиты Истамулова. Восставшие в целом добились своего: власти пошли на попятный, заключили с повстанцами в 1930 г. официальное соглашение о прекращении боевых действий, пообещали «исправить ошибки» и «прекратить произвол» и не преследовать участников восстания. Однако власть обманула повстанцев: сложившие оружие крестьяне были репрессированы, Ш. Истамулов был застрелен сотрудниками ОГПУ. После этого его брат Хасан Истамулов организовал партизанский отряд, который действовал с 1931 по 1935 г.

В прессе, оправдывающей депортацию чеченцев, наворочена также масса измышлений о Чечне в годы Великой Отечественной войны. Чеченцы, дескать, уклонялись от мобилизации на фронт, массами добровольно сдавались в плен фашистам, поголовно сотрудничали с оккупационными властями и даже подарили Гитлеру белого жеребца.

Между тем, на фронте воевало 40 тыс. чеченцев – и никаких «массовых переходов» на сторону Гитлера не было и не могло быть: нарушение воинской присяги противоречило традиционным представлениям чеченцев о мужском поведении. Даже в Афганистане, где чеченцы вынуждены были воевать с единоверцами, не было случая, чтобы чеченец – военнослужащий Советской Армии перешел на сторону врага. 10 тыс. чеченцев ушло в народное ополчение. Дважды в 1942 г. и еще раз в мае 1943 г. в Чечне объявлялся добровольный призыв в Красную Армию – и каждый призыв давал 2 тыс. бойцов. 50 тыс. человек, в основном чеченцев, работало на создании оборонных рубежей Грозного. Чеченцы дали стране 50 Героев Советского Союза.

Более того, достаточно просто посмотреть на карты Великой Отечественной, чтобы установить, что ни с какими фашистскими оккупантами чеченцы сотрудничать не могли, потому что… территория Чечни никогда не была оккупирована фашистами (гитлеровцы смогли захватить лишь незначительную часть Ингушетии – Малгобековский район)!

Точно таким же вымыслом, удивительно живучим и много раз тиражировавшимся и после смерти Сталина - в последний раз – Н. Горбачевым в романе, опубликованном в журнале «Москва» в 1989 г., является легенда о белом коне, якобы подаренном чеченцами Гитлеру. Поскольку Чечня, повторю, оккупирована гитлеровцами не была, чеченцы просто физически не могли ничего преподносить в дар оккупантам. На самом же деле белого скакуна по кличке Шоулох собирался преподнести в дар Гитлеру назначенный оккупантами «верховным правителем Кабарды» Якуб Бештоев. При этом неизвестно, получил ли Гитлер этот подарок – по некоторым данным, местные подпольщики коня отравили.

Если мы не хотим быть шовинистами, а напротив, хотим строго научно подходить к чеченскому конфликту, мы должны понимать и учитывать специфичность и уникальность чеченской истории, чеченской культуры, чеченской ментальности.

Если мы хотим строго научно подходить к чеченскому вопросу, то мы должны подвергнуть тему диалектическому и классовому анализу и, в частности, ответить самим себе на следующие вопросы:

1) каков характер Чеченской войны, является ли она войной между разными классами и разными социальными системами, и если нет – является ли она войной справедливой, и с чьей стороны. То есть является ли она войной империалистической, колониальной, или национально-освободительной;

2) в чьих интересах ведется война; кому, каким классам и социальным слоям, она выгодна;

3) кто является классовым врагом трудящихся России.

Итак, является ли война в Чечне войной между разными классами или разными социальными системами? Очевидно, нет. В Чечне не существует ни «Коммуны», ни «Чеченской Социалистической Республики» – но и в России тоже. Чеченцы не выступают под флагом классового освобождения от власти капитала – но и российская армия тоже.

Далее, является ли война в Чечне со стороны чеченцев империалистической и колониальной? Всем понятно, что чеченское руководство не ставило и не ставит себе целью захватить Россию, провозгласить у себя в горах Великую Чеченскую империю и превратить Нечерноземье, Поморье, Сибирь и Дальний Восток в свои колонии. А вот со стороны российской власти война как раз носит империалистический и колониальный характер (как во времена царской России). Российские власти хотят принудить весь чеченский народ жить в составе российского буржуазного государства, притом Чечня неопределенное время должна существовать в качестве неравноправного, контролируемого вооруженной силой субъекта федерации.

Между тем, чеченцы являются автохтонным населением Чечни: уже в армянских источниках VII в. сообщалось, что территорию современной Чечни населяет народ «нахчаматьян» (самоназвание чеченцев – нахчо). Чеченцы были насильно – после долгой и кровопролитной Кавказской войны – включены в состав Российской империи. Прославляемый в советских исторических трудах за свободомыслие и близость к декабристам генерал Ермолов покорял Чечню при помощи чудовищных по жестокости, типично колонизаторских методов: вырубал леса, уничтожал скот, сжигал посевы, разрушал до основания аулы и вырезал поголовно их жителей – а те, которые не мог разрушить, блокировал и дожидался, когда все население умрет от голода. Царская армия, видимо, первой в мире придумала в ходе «замирения» Чечни стратегические деревни – население «немирных» районов сгонялось на равнину (или на Черноморское побережье) – и блокировалось армией, после чего оккупанты наблюдали, как «немирные» вымирали от голода и болезней.

Только в 1917–1918 гг. чеченцы получили возможность сознательного выбора – и, естественно, разделились по классовому признаку на сторонников Советов (Чеченская Красная Армия) и противников Советской власти (грозненские нефтепромышленники, горское духовенство, равнинное кулачество и их приспешники). Позже – ни когда Сталин депортировал целый народ, ни когда Хрущев возвращал его на Северный Кавказ – никто не спрашивал мнения чеченского народа. Бюрократ-буржуазное руководство постсоветской России также не спрашивало чеченцев, хотят ли они жить в такой России. Когда оказалось, что в большинстве своем (на тот момент) не хотят, – Чечню решили вернуть силой оружия. Это – типичная империалистическая колониалистская тактика, тактика Британской империи в Малайе и в Кении, Французской колониальной империи в Алжире и Индокитае.

Далее: в чьих интересах ведется война, каким классам, социальным слоям, группам она выгодна? Ну уж никак не наемным работникам России и Чечни – они от этой войны ничего не получают. Кто же получает прибыль от Чеченской войны? Во-первых, российское политическое, экономическое и военное руководство: в Кремле, Москве и Чечне разворовываются грандиозные государственные деньги – пока идет война, практически невозможно наладить учет и контроль. Поэтому российская буржуазия без всякого страха присваивает государственные кредиты на закупку оружия, на материально-техническое обеспечение войск, на «восстановление Чечни». Это легальная кормушка: сам Путин, придя к власти, публично посетовал, что неизвестно, куда делись 5 млрд долларов, направленных на восстановление Чечни, – и развел руками - дескать, и искать не будем: что с воза упало то пропало, амнистия! Разворовываются и перепродаются «налево» и материальные ценности: ГСМ, обмундирование, продукты, медикаменты, наконец, оружие – кто-то же продает чеченским боевикам новейшие, только что с завода, вооружение и боеприпасы. Разворовывается нефть, собственно, война и началась в значительной степени из-за нефти. Наконец, война создает возможность просто грабить местное население и облагать его незаконными поборами. Кончится война – исчезнет эта кормушка. Однако всё, что украдено из госбюджета, – украдено из кармана наемных работников, рядовых налогоплательщиков: именно с них государство сдерет деньги на возмещение расхищенного.

Второй заинтересованной стороной является марионеточное руководство Кадырова. Оно не только разворовывает государственные средства, но и присваивает нефтяные деньги. Делится ими с Москвой и с армейским руководством – именно поэтому командующий Северо-Кавказским ВО генерал Геннадий Трошев отказался – в нарушение всей мыслимой субординации – переходить на должность командующего Сибирским округом: в Сибири никто не стал бы с ним делиться доходами от нефти!

Наконец, третья заинтересованная сторона: руководство чеченских боевиков, Масхадов, Басаев и др. С прекращением войны они лишатся поддержки международных исламских центров, да и просто их политическое влияние резко упадет, не говоря уже о том, что у многих из них есть кровники.

Итак, в продолжении войны экономически, финансово заинтересованы военно-политические и бизнес-«элиты» как в Москве, так и в Чечне. Но не рядовые труженики России и Чечни.

Далее: кто является классовым врагом трудящихся России? То есть кто является их эксплуататором, кто присваивает производящийся ими прибавочный продукт, кто насаждает социальное неравенство, кто ограничивает их в социальных и гражданских правах. Очевидно, не чеченцы. Ни Ельцин, ни Путин, ни Абрамович, ни Потанин, ни Черномырдин, ни Дерипаска, ни Коган, ни Чубайс – и т.д., и т.д., и т.д. – не являются чеченцами. Враг трудящихся России – российская буржуазия. Точно так же она - враг трудящихся Чечни. То есть рядовой чеченец в настоящий момент экономически, социально и политически испытывает двойной гнет: от своих «начальников» и от московских. Свои собирают с него налоги – и за каждый шаг и чих требуют мзду, а потом приходят российская армия и ОМОН – и отнимают все, что осталось.

За две Чеченские войны в Чечне убито самое меньшее 170 тыс. человек. Из них тех, кто погиб с оружием в руках, – тысяч 17–18 (с обеих сторон). Остальные – мирные жители, жертвы массированных бомбардировок, артобстрелов, «зачисток». Действительно ли в число классовых интересов российских наемных работников входят массовые убийства по национальному признаку и уничтожение промышленного производства и инфраструктуры в Чечне?

Репрессивные структуры российского буржуазного государства не только осуществляют в Чечне геноцид. Они ежедневно творят самый натуральный произвол и ведут себя так, как могут себя вести только оккупанты – и оккупанты фашиствующие.

Их деятельность крайне напоминает поведение «силовых структур» в самых отсталых странах Африки и Латинской Америки – и даже, пожалуй, не официальных «силовых структур», а «эскадронов смерти».

Зачем все это делается? Затем, что в Чечне режим совершенно сознательно создает, формирует, обучает новую репрессивную машину буржуазного государства. Существующие милиция и армия все еще недостаточно, с точки зрения власти, оторваны от народа, они еще не готовы с удовольствием грабить, убивать, пытать, насиловать своих сограждан, они еще недостаточно идентифицируют себя с правящими классами. А вот представители «силовых структур», побывавшие в Чечне, и вернувшиеся в Россию, ведут себя по-другому: они уже дома с удовольствием пытают, убивают, грабят, вымогают деньги с задержанных – они не идентифицируют себя с согражданами, они ведут себя дома, в Тюмени, в Хабаровске, в Саранске, как оккупанты - существует масса свидетельств, в том числе печатных, на этот счет.

Российская власть еще и поэтому не заинтересована в прекращении Чеченской войны: Чечня – полигон по созданию чисто репрессивных, фашистско-бандитских «силовых структур», которые смогут завтра – в случае необходимости – осуществлять массовые расправы над недовольным населением собственно в России. С этой же целью принято решение о создании в России контрактной армии: армию хотят сделать кастовой, призывники слишком связаны с населением, а властям буржуазной России нужны солдаты и офицеры, которые не чувствовали бы своей связи с «гражданскими», презирали «гражданских» и всегда готовы были их унизить, ограбить, избить, изнасиловать.

Кое-кто любит порассуждать о том, что армия в России сегодня стала «чисто рабоче-крестьянской», поскольку только представители этих групп населения не могут сегодня уклониться от службы. Между тем, характер армии в классовом обществе определяется не социальным происхождением солдат, а тем, какие задачи и в интересах каких классов эти солдаты выполняют. Сегодня армия в России, как и в любой капиталистической стране, есть аппарат подавления и инструмент поддержания классового превосходства правящих классов и слоев (в нашем случае – буржуазии). И от того, что этой армии Путин выдал красные знамена, ничего не меняется. Можно опозорить какое угодно знамя.

Напомню, что Ленин отличал национализм малой нации от национализма великодержавного. Всякий национализм плох, всякий национализм отвратителен, но сегодняшний чеченский национализм – это национализм униженной и угнетенной нации, его можно если не оправдать, то хотя бы понять. А вот у российского великодержавного шовинизма никаких оправданий нет.

Я готов уважать чеченцев (пусть «жестоких», пусть «исламских фанатиков») уже за одно то, что когда все остальное население России покорно терпело, как ельцины, гайдары, чубайсы и путины его насиловали, чеченцы взяли в руки оружие – и стали отстаивать с оружием в руках свое достоинство так, как они его понимают.