Газета «Правда» публикует воспоминания однополчанки Зои Космодемьянской М.М. Паншиной
Типовая застройка в Конькове, стандартный подъезд, обычный лифт. Но на пороге квартиры меня встречает необычный человек. Маргарита Михайловна Паншина — однополчанка Зои Космодемьянской и Веры Волошиной по войсковой части особого назначения 9903. Вместе с ними она защищала Москву в роковом 1941-м...
ЭТА ЧАСТЬ под командованием Артура Спрогиса была
организована через пять дней после начала войны и немедленно приступила к своей
работе на Западном фронте. В её задачи входили прифронтовая разведка и диверсии
в тылу врага. Необходимо было остановить или хотя бы задержать наступление
немцев, а для этого требовалось лишать их продовольствия, оружия и связи,
создавать как можно более тревожную обстановку во вражеских рядах. Отряды
Спрогиса обстреливали машины и обозы оккупантов, минировали дороги, рвали
связь.
Вместе с отступающими войсками Красной Армии подходила к
Москве и часть 9903. Сначала она остановилась в домиках пустующего детского
сада на станции Жаворонки, но после очередного рывка немецких войск вынуждена
была перебазироваться в Кунцево. И всё это время диверсионные отряды части,
сформированные из военнослужащих, не переставали активно действовать в тылу
врага. А с 15 октября для пополнения в/ч в Москве начал проводиться отбор
добровольцев из комсомола.
Спрогис лично беседовал с комсомольцами, желавшими защищать
свою столицу. Среди них были не только парни, но и много девчат. Именно тогда в
часть были зачислены студентка Московского кооперативного института Вера
Волошина и десятиклассница столичной школы №201 Зоя Космодемьянская. На четыре
дня раньше Зои Спрогис принял в часть восемнадцатилетнюю Риту Каравай — ныне
Маргариту Михайловну Паншину. До войны она жила на Большой Полянке с мамой,
братом и сестрой. Училась в Московском институте инженеров транспорта.
* * *
— Когда война началась, — рассказывает мне Маргарита
Михайловна, — мы только что экзамен сдали за первый курс. И сразу же поехали на
рытьё противотанковых рвов в сторону Вязьмы. Пробыли там месяца полтора, а
когда вернулись, я уже не пошла в институт, устроилась работать на военный
завод: это был филиал Завода имени Владимира Ильича на Серпуховской. Оттуда в
конце октября и ушла на фронт.
Часть 9903 находилась тогда в Кунцеве, раньше в этом
одноэтажном здании было какое-то учреждение, вроде канцелярии. Улицы никакой не
было — просто дом на опушке. Тир рядом находился небольшой, а спали мы в доме с
несколькими комнатами, и отдельно стояла кухня. Помню, мы с девчонками
дежурили, картошку чистили. Было 7 ноября, праздник. Как раз в тот день с задания
вернулась Вера Волошина, вот тогда-то я её и видела немного — всего три дня,
потому что 10-го наша группа ушла во вражеский тыл.
При первой встрече с Верой я поразилась: ну такая красавица!
Потом ещё с девчонками спорила: «У неё же на голове корона была из косы!» «Что
ты, у неё была стрижка!» — отвечали мне. А оказалось, что Вера только после
первого задания постриглась, а до этого у неё не косы были, а просто длинные
волосы, она брала небольшие пряди над ушами, заплетала вверх и укрепляла возле
лба. Золотистые волосы были, и сама вся она словно светилась! Я ещё подумала:
«Надо же, ведь только вчера с трудного задания вернулась, уставшая, промёрзшая,
голодная, а выглядит — как со свадьбы!»
Помню, она выходила из основного нашего здания, где были
спальни. А ещё у нас был «красный уголок», где все собирались. Наша группа жила
в одной комнате (не все десять человек — двое в других комнатах спали), там мы
и общались: щебетали, что-нибудь друг другу рассказывали, пели! Лида Новикова у
нас была, она в университете на химическом факультете училась, по-моему, даже
два курса окончила, а перед самой войной замуж вышла: он ушёл воевать, и она
ушла. Как она пела! «Вот и всё, так коротко и просто, / Что ж ещё, счастливого
пути. / Но пока я здесь, на перекрёстке, / Не успела я ещё уйти — / Оглянись!»
— это она так запевала. Мы потом подружились с сёстрами Лиды, они её, младшую,
погибшую в Белоруссии, очень любили… Но вот и муж её с войны не вернулся.
Лида тоже с длинными волосами ходила на первое задание в
Подмосковье, а потом постриглась, когда поняла, как тяжело в лесу, где ни
помыться, ни расчесаться. Когда давались обязательные дни отдыха после задания,
девушки ехали в Москву, чтобы помыться, переодеться и подстричь волосы.
* * *
— Как прошло ваше первое задание?
— У нас сразу сформировалась девичья группа, без ребят.
Командиром стала Катя Пожарская. Мы решили, что так проще будет работать в тылу
у немцев. Меньше подозрений у них будет, если кто-то столкнётся с ними под
видом местных жительниц. Вояки из нас, конечно, поначалу были неважные. Катя до
войны работала делопроизводителем в институте. Она постарше нас была и поумней.
Но тоже ведь никакой военной специальности не имела, никакого военного опыта.
Через линию фронта нас разведчики перевели, а дальше мы уже
пошли самостоятельно — двенадцать человек вдоль оврага, по склону, рюкзаки на
спине, полуавтоматы наготове. Причём на склоне этом даже не деревья растут, а
кустарнички разные. И вдруг: «Хальт!» — раздаётся сверху. А мы же все на виду!
И Катя кричит: «Огонь!»
Мы валимся и стреляем. А те, наверное, глаза вытаращили, не
сразу отреагировали. Хотя стрелять начали, несколько залпов было. И нет их. И
мы подумали, что справились. Катя, конечно, сообразила, что нехорошо мы тут
идём, тогда мы перешли овраг и в лес углубились по тропинке. А когда
возвращались с задания, уже дней через десять, то встретили ребят-разведчиков,
которые нас через линию фронта перевели. И вот они нам говорят: «Мы тех немцев
из пулемёта как саданули!» Ведь при первой встрече посмотрели на нас и,
наверное, подумали: кто идёт-то, зелёные совсем, подростки, кто с 23-го года,
кто с 24-го. Вот и прикрыли огнём. Смотрят на нас и смеются. И мы смеёмся: «А
мы решили, что сами тех немцев прогнали».
— Какое у вас было задание?
— Дороги минировали. Связь я не рвала, этим занимались
ребята — кстати, тогда мы тоже встретились с их группой в лесу. И, конечно,
ходили мы в разведку в деревни. Эти данные передавали начальству, с их помощью
строилась оборона и готовилось контрнаступление. Одеты мы были поначалу в свою
одежду. Потом уже нас одели потеплее. Снега в первых заданиях было немного, а
потом-то спали прямо на снегу, проваливались даже. Спали все вместе, чтобы
теплее. Один человек был часовым, ходил вокруг нас, чтобы не замёрзнуть, и к
утру вытаптывал широкую тропу. А из спящих то один, то другой вскочит,
попрыгает-попрыгает, согреется немного — и снова спать. И костёр зачастую
нельзя было зажечь.
— Невероятно… Как же вы это переносили?
— А вот я и сама думаю. Помню, что прыгала, что было
холодно, но чтобы сильно переживала из-за этого… Больших переживаний на сей
счёт не помню.
Вот ещё какой случай на первом задании был. Перешли мы линию
фронта, идём по лесу. Вдруг Катя-командир остановилась (потому что близко уже
были поля) и говорит строго: «Идём след в след, и чтобы ни одного звука». И вот
мы идём тихо-тихо! И вдруг в этой тишине Милочка Хотовицкая кричит вперёд с
хвоста: «Катюш! А сколько в ППШ патронов?» Очень уж боялась она забыть то, чему
нас научили за неделю.
После этого задания у Милочки пальцы на ногах отняли —
обморозила. Ждали очень долго, чтобы перейти шоссе, а немецкие машины шли и
шли. И Мила уснула. Мы-то немножко двигались, а она уснула... Но, знаете, после
госпиталя вернулась к Спрогису и попала на задание в Белоруссию, и прыгала с
парашютом! Но когда ходила там в разведку, угодила к предателю, тот сдал её
немцам, а немцы отправили Милу в концлагерь.
К счастью, всё-таки выжила. После войны она вернулась в
Москву, в свой институт, вышла замуж. А какая она нежная, ласковая, это просто
прелесть, наша Милочка! Хорошо воспитанная, красивая, загляденье…
— Что тогда было для вас главным?
— Суметь как можно лучше выполнить задание. Обучение у нас
было недельное, правда, по многу часов, но всё равно: ту же мину поставить не
так-то просто. У нас в первые месяцы подорвались на мине трое.
А мы так старались, когда мины ставили! Случай был такой:
Елена Фомина, когда стала ставить мину на дороге, никак не могла выкопать в
мёрзлой земле ямку одной рукой. А в другой руке был запал. Тогда она губами взяла
запал, стала копать обеими руками. Сделала какое-то усилие — и случайно зубами
задела запал. Он взорвался у неё во рту. И что ты думаешь? Наша Елена Павловна
попала в какой-то далёкий госпиталь. А месяца через два она к Спрогису
вернулась! И тоже десантировалась в Белоруссии, почти год там проработала. Она
и сейчас жива — в Ясеневе живёт.
Что ещё вспоминаю? Больше всего людей. Какие были люди! Я
ночью во время бессонницы вижу всех, как живых. Особенно ярко Лизу Беневскую.
Очень хорошо, что про её подвиг «Правда» недавно рассказала (в номере за 21—27
февраля с.г. — Ред.). Она сначала выходила в других группах, но её перевели к
нам — наверное, для усиления. Она такая была: ух! Хорошо сложенная, высокая! И
чаще не тогда её вижу, когда мы стреляли, а когда ехали к линии фронта, стоя в
кузове грузовика. Мороз был за 30 градусов, грузовик открытый. А Лиза у кабины
стояла, не улыбалась, и такие были у неё глаза! Сразу вспоминались слова песни:
«Пусть ярость благородная вскипает, как волна». Такое одухотворённое лицо —
счастливое тем, что она едет защищать свою Родину. А 19 января 1942-го Лиза
была тяжело ранена в бою и, как теперь выяснилось, попала на мучение к
фашистам…
Мы тогда решили обстрелять немецкий обоз. Захватчики уже
отходили на запад по нашим дорогам, здесь начиналась калужская земля. У меня
близорукость, и, чтобы пули зря не растратить, я решила подобраться к лесной
дороге ближе, чем остальные, залезла в кустарник. А мы все были на лыжах, и
морозы стояли страшные. Появился обоз, мы начали стрелять. Какая паника среди
фашистов началась от неожиданности! Но потом, в конце упорного боя в лесу, к
немцам подоспело подкрепление…
Получилось так, что я последней осталась на месте боя. Был
приказ отступить к Красному посёлку. Пока вылезала из своего укрытия, запуталась
лыжным креплением в кустарнике и пошла потом другой тропой. А девушек, шедших
левее, обошли и обстреляли немцы. Две девушки были убиты разрывными пулями, две
тяжело ранены, а ещё две легко: у одной пуля попала в пряжку на ремне, у другой
в книжку на груди. И вот Катя Пожарская нам после рассказала, как увидела она
Лизу Беневскую. Та стояла между двух берёз, наклонившись: в это время услышала,
что раненая Надя Жеглова просит пить...
Немедленно отправились за санями, чтобы довезти раненых.
Раненую Катю Елину сразу нашли, а Лизы и Нади уже не было. Когда позже их тела
подобрали жители, они были раздетые: видимо, немцы постарались и одежду
забрали. А Лизу, ещё живую, судя по всему, и пытали жестоко…
Когда освободили деревню Дунино, похоронили девушек на
местном кладбище. А раненная в ноги Лия Кутакова ползла всю ночь, вставив руки
в крепления лыж, к утру добралась до деревни, уже занятой нашими, два месяца
пробыла на излечении в госпитале, и — на фронт снова. Никто не мог её удержать!
Но состояние здоровья не позволило Лие вернуться к Спрогису: слишком тяжкие там
задания. Она попала в другую армейскую часть и дошла до Берлина, а окончила
войну на фронте против Японии.
— Ваш легендарный командир Спрогис каким был в жизни?
— Мы все его очень любили. Как разведчик, он, безусловно,
был выдающимся. Про него девчонки друг другу рассказывали много героического.
Он же и латышский стрелок — активный участник Октябрьской революции и
Гражданской войны, и в Испании потом воевал.
А человеком был отзывчивым, всегда старался внимательно
выслушать и каждого из нас понять. Когда направлял на задание, подробно
рассказывал, что в конкретной ситуации самое главное: хотелось ему всё
предупредить и от чего-то предостеречь. Очень заботливым был командиром! И сам
участвовал в рейдах, но это уже позже, в Белоруссии, там он был ранен…
* * *
— А Зою Космодемьянскую вы запомнили?
— На общих занятиях по подрывному делу Зоя всегда задавала
много вопросов. Я потому её и запомнила, что она дотошная была и очень
серьёзная. Когда в тире упражнялись в стрельбе в одной группе и нам командовали
заканчивать, она не соглашалась уходить и продолжала стрелять. Ну а разве
запретишь, если человек хочет тренироваться? И на задание Зоя ушла раньше
многих, кто приехал с ней в часть в один день. Но вот поговорить мне с ней не
довелось.
Помню, как мы читали в «Правде» очерк Лидова «Таня». Тогда,
в конце января 1942-го, часть базировалась уже в Москве на Красноказарменной
улице. В комнате нашей все девчонки были вместе, человек шесть. Клава
Милорадова пела: «Вiє вiтер, вiє буйний» (она любила украинские песни и
украинскому языку выучила дочь и внучку). И вот тут кто-то пришёл к нам с
газетой и сказал: «Девочки, послушайте!» — и начал читать про партизанку Таню.
Все замерли. А затем Клава взглянула на фотографию казнённой девушки в газете и
говорит: «Так это же наша Зоя!»
Спрогис, конечно, обо всём знал раньше нас — у него было
донесение Зоиного командира Бориса Крайнова. Может, и не знал, как с ней
фашисты обошлись, но всё остальное совпало: и место — деревня Петрищево, и
бутылки зажигательные. Их, кстати, не всем давали, а только тем группам, где
были ребята — бутылки ведь тяжёлые. Нашей девичьей группе этих бутылок не
выдавали ни разу. Так же с оружием было: кому полуавтоматы, кому пистолеты.
Конечно же, это была Зоя! И по тому, какой я её запомнила, и
по тому, что довелось услышать про неё в дальнейшем, я отчётливо вижу: и на
виселицу идёт — она, и на снегу лежит с верёвкой на шее — она...
* * *
Маргарита Михайловна не воевала в знаменитой части до конца
войны. Из-за тяжёлой болезни матери её демобилизовали, и ей пришлось вернуться
домой. В том же 1942 году она поступила на завод «Красный пролетарий» и
одновременно на вечернее отделение Московского машиностроительного института,
где встретила будущего мужа. С заводом замечательным связана вся её дальнейшая
трудовая биография.
А когда вышла на пенсию, начала работать над архивом части
9903: собирала информацию о погибших и пропавших без вести бойцах, искала их
родственников и близких. Лишь полгода довелось ей носить оружие в руках, но
сохранение памяти о подругах и товарищах по войне, о бойцах и командирах
легендарной воинской части легло в том числе и на её плечи.
Полгода — это совсем немного, но полгода войны, стоившие жизней, здоровья, счастья многих, полгода во имя свободы и независимости Советской Родины, которую все они горячо любили, — такие полгода значат больше, чем иные десятилетия.