ЦС РУСО
Российские ученые социалистической ориентации
Открытый академический теоретический семинар
«Марксовские чтения» Института философии Российской Академии Наук
Карл Маркс – Фридрих Энгельс
Первая программа Союза коммунистов «Манифест Коммунистической
партии» в контексте истории
Посвящается:
170-летию выхода
в свет «Манифеста»,
150-летию
«Капитала»
100-летию
Великой Октябрьской социалистической революции,
200-летию со дня
рождения Карла Маркса
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Г.А. Багатурия, И.М.
Братищев, Л.Л. Васина, Д.В. Джохадзе, А.Т. Дробан, И.И. Никитчук, М.Н.
Перфильев, К.М. Федоров, А.В. Чижиков.
Предисловие
«Манифест
Коммунистической партии» – важнейший программный документ научного коммунизма.
В свое время, оценивая значение «Манифеста», Ленин писал: «Эта небольшая
книжечка стоит целых томов: духом ее живет и движется до сих пор весь
организованный и борющийся пролетариат цивилизованного мира». Конечно, мир
изменился, и та роль, которую играл этот выдающийся документ на протяжении
многих десятилетий, сегодня тоже стала иной. Но непреходящее историческое и
теоретическое значение его – и по прошествии более полутора веков – неоспоримый
факт. «Манифест» – одно из самых распространенных произведений научной и
политической мысли. По числу изданий он может сравниться, пожалуй, только с
Библией. Он издавался, по меньшей мере, в 70 странах, более чем на 100 языках
мира, более 1000 раз, общим тиражом более 30 млн. экз. Почти 120 лет назад Энгельс
уже имел все основания констатировать, что «история «Манифеста» в значительной
степени отражает историю современного рабочего движения; в настоящее время он,
несомненно, является самым распространенным, наиболее международным
произведением всей социалистической литературы, общей программой, признанной
миллионами рабочих от Сибири до Калифорнии» (см. Предисловие к английскому
изданию 1888 года). О современном отношении в мире к теоретическому наследию
авторов «Манифеста» свидетельствуют масштабные опросы общественного мнения,
проводившиеся в последние годы авторитетными средствами массовой информации. В
сентябре 2000 г. в связи с приближающимся началом третьего тысячелетия
корпорация ВВС провела через Интернет всемирный опрос: кого считают величайшими
мыслителями второго тысячелетия. Результат был такой:
1. Карл Маркс.
2. Альберт Эйнштейн (он лидировал до последнего момента). 3. Исаак Ньютон. 4.
Чарлз Дарвин. 5. Фома Аквинский. 6. Стефен Хоскинг (британский астрофизик,
автор научного бестселлера «Краткая история Времени»). 7. Иммануил Кант. 8.
Рене Декарт. 9. Джеймс Максвелл. 10. Фридрих Ницше.
Осенью 2003 г. одна из двух крупнейших
телевизионных компаний Германии ZDF провела аналогичный опрос: кого телезрители
считают величайшими немцами всех времен. Результат:
1. Конрад
Аденауэр (канцлер Германии). 2. Мартин Лютер (основатель лютеранства). 3. Карл
Маркс. 4. Ганс и Софи Шолл (мюнхенские студенты-антифашисты, казненные в 1943
г.) 5. Вилли Бранд (канцлер Германии). 6. Иоганн Себастьян Бах. 7. Иоганн Вольфганг
Гёте. 8. Иоганн Гутенберг (изобретатель книгопечатания). 9. Отто Бисмарк
(канцлер Германии). 10. Альберт Эйнштейн.
Среди ученых и здесь Маркс занял первое место,
за него проголосовали более полумиллиона телезрителей, Лютер опередил его на
10%, Аденауэр в полтора раза. Летом 2005 г. одна из британских радиостанций
провела среди радиослушателей опрос: кого они считают самыми великими
философами всех времен. Маркс занял первое место, Платон пятое, Сократ восьмое.
Конечно, эти результаты определялись не содержанием и значением «Манифеста
Коммунистической партии», а всей теоретической деятельностью Карла Маркса. Но
отношение к его роли в истории человеческой мысли достаточно симптоматично, а
важным моментом в научной и политической деятельности основоположников
марксизма явилось и их первое публичное выступление в качестве теоретиков
международного коммунистического движения, в качестве авторов первой программы
Союза коммунистов – «Манифеста Коммунистической партии». И все-таки,
симптоматичный факт: еще пару десятилетий назад, когда редкие экземпляры
первого издания «Манифеста» (во всем мире известны около 30, три из них в нашей
стране) появлялись на аукционах Западной Европы, они стоили 100 000
западногерманских марок в одном случае, 36 000 фунтов стерлингов в другом; в
мае 2001 году на аукционе в Гамбурге первое издание было продано уже за 195 000
марок, а в июне 2006 году на аукционе в Лондоне (Сотби) первое издание
«Манифеста» было продано почти за 180 000 долларов.
«Задачей
«Коммунистического манифеста», – писали Маркс и Энгельс в предисловии к
русскому изданию 1882 года, – было провозгласить неизбежно предстоящую гибель
современной буржуазной собственности». Это перекликается с важнейшим положением
самого «Манифеста»: «коммунисты могут выразить свою теорию одним положением:
уничтожение частной собственности». В первом предисловии к новому немецкому
изданию, написанном после смерти Маркса, Энгельс, выделяя основную мысль
«Манифеста», подчеркивал решающую роль Маркса в теоретическом обосновании этой
политической программы: «Основная мысль, проходящая красной нитью через весь
«Манифест», мысль, что экономическое производство и неизбежно вытекающее из
него строение общества любой исторической эпохи образуют основу ее политической
и умственной истории; что в соответствии с этим (со времени разложения
первобытного общинного землевладения) вся история была историей классовой
борьбы, борьбы между эксплуатируемыми и эксплуатирующими, подчиненными и
господствующими классами на различных ступенях общественного развития, и что
теперь эта борьба достигла ступени, на которой эксплуатируемый и угнетенный
класс (пролетариат) не может уже освободиться от эксплуатирующего и угнетающего
его класса (буржуазии), не освобождая в то же время всего общества навсегда от
эксплуатации, угнетения и классовой борьбы, – эта основная мысль принадлежит
всецело и исключительно Марксу». При наличии многочисленных публикаций
«Манифеста» естественно возникает вопрос: для чего надо издавать его еще раз.
Две причины позволяют предложить современному читателю новый вариант этого
широко известного произведения.
В 1968 г. была
сделана одна из самых сенсационных находок в истории марксоведения последних
десятилетий. Швейцарский марксовед Берт Андреас обнаружил в одной из библиотек
Гамбурга ряд документов, относящихся к первому конгрессу Союза коммунистов, и
среди них – написанный Энгельсом «Проект Коммунистического символа веры». В
1969 г. эти документы были впервые опубликованы на языке оригинала, а в 1970 г.
«Проект Коммунистического символа веры» был опубликован на русском языке. В
наши руки попал первоначальный вариант «Принципов коммунизма» и, следовательно,
в конечном счете – первый набросок будущего «Манифеста». Теперь стало ясно, что
процесс выработки марксистской программы возникающей пролетарской,
коммунистической партии прошел через три основные фазы: 1) Начало июня 1847 г.
Энгельс: «Проект Коммунистического символа веры». 2) Конец октября 1847 г.
Энгельс: «Принципы коммунизма». 3) Декабрь 1847 – январь 1848 г. Маркс и
Энгельс: «Манифест Коммунистической партии». Сравнительный анализ этих трех
документов позволяет глубже понять содержание самого «Манифеста». Поэтому
публикация всех трех вариантов программы Союза коммунистов позволяет по-новому
взглянуть на, казалось бы, хорошо известное произведение основоположников
марксизма. При первом немецком переиздании «Манифеста Коммунистической партии»,
почти четверть века спустя после его появления, авторы специально подчеркивали
его исторический характер и поэтому считали невозможным какую-то модернизацию
его текста: «ʺМанифестʺ, – писали они, – является историческим документом,
изменять который мы уже не считаем себя вправе». Тем более это невозможно
теперь, более полутора веков спустя. Но для более глубокого понимания
исторического характера этого документа мы можем прослеживать, как процесс
становления его теоретического содержания, так и – по крайней мере в некоторых
существенных моментах – дальнейшее развитие взглядов его авторов (часть важных
изменений отмечают и сами авторы в семи позднее написанных предисловиях).
Первая задача представлена в прилагаемой статье о становлении теоретического
содержания и логической структуры «Манифеста». Попытка решения второй делается
в ряде примечаний и в комментариях к ряду важных положений «Манифеста».
Принципиально
новые возможности для изучения теоретического наследия основоположников
марксизма дает осуществляемое с 1975 года Международным фондом Маркса и
Энгельса международное историко-критическое полное издание всего их
теоретического наследия на языках оригинала Marx-EngelsGesamtausgabe (MEGA).
Уже издано 111 книг (58 с текстами Маркса и Энгельса и 53 с комментариями к
ним). Все издание планируется в настоящее время в объеме около 250 книг, не
считая так называемых маргиналий (пометок Маркса и Энгельса на книгах),
публикация которых в традиционной форме потребовала бы 30–40 томов, но может
быть осуществлена в будущем на электронных носителях. Соответствующий том
данного издания, в котором должен быть опубликован «Манифест Коммунистической
партии», к сожалению еще не вышел. «Манифест Коммунистической партии», –
разумеется, не последнее слово основоположников марксизма. Энгельс неоднократно
говорил, что в основе превращения социализма из утопии в науку лежат два
главных открытия Маркса: материалистическое понимание истории и теория
прибавочной стоимости. Первое из них можно условно датировать 1845 годом,
второе – 1857 годом. При разработке программы Союза коммунистов авторы могли
опираться только на первое из них, второе предстояло сделать почти десятилетие
спустя. Поэтому теоретическое обоснование «Манифеста Коммунистической партии»
носило еще ограниченный характер. Не могли еще быть учтены результаты двух
важнейших исторических событий – европейской революции 1848–1849 гг. и
Парижской коммуны 1871 года. Все это необходимо учитывать читателям XXI века.
Необходимо иметь в виду и общие условия эпохи, которые определяли характер и
содержание программы Союза коммунистов – этой первой международной
коммунистической организации, основанной на принципах научного коммунизма
(1848– 1852). Марксизм, как его теоретическая основа, возник в эпоху
промышленной революции, которая началась в Англии в последней трети XVIII века
и развертывалась в наиболее развитых странах XIX века. Марксизм возник в эпоху,
политический характер которой в значительной степени определяла великая
французская революция конца XVIII века. Перед мысленным взором основоположников
марксизма постоянно стоял опыт этой революции, наиболее ясно выражавшей переход
от одной общественной формации к другой; по примеру этой революции они
моделировали предстоящее преобразование буржуазного общества. Ряд исторических
событий первой половины XIX века свидетельствовал о приближении новой эпохи в
истории человеческого общества. Начались периодически происходящие и нарастающие
экономические кризисы, они свидетельствовали о глубоких внутренних
противоречиях развивающегося капитализма. Лионские восстания ткачей 1831 и 1834
гг. во Франции, кульминация чартистского движения в 1838–1842 гг. в Англии,
силезское восстание ткачей 1844 г. в Германии стали проявление того важнейшего
факта, что на арену истории выступил новый класс – промышленный пролетариат.
Дальнейшие исторические события: европейская революция 1848–1849 годов,
восстание парижского пролетариата в июне 1848 года, впечатляющие успехи
рабочего и социалистического движения, выразившиеся в возникновении первой
массовой международной организации пролетариата Международного Товарищества
Рабочих (I Интернационала, 1864–1876), возникновении массовых социалистических
партий во многих странах, Парижская Коммуна 1871 года и многое другое – все это
свидетельствовало о приближении радикальных перемен в развитии человеческого
общества и создавало убеждение в близости его радикального преобразования.
«Манифест Коммунистической партии», как и марксизм в целом, возник в этом
определенном контексте середины XIX века. Не следует, конечно, забывать, что в
конкретной обстановке выработки программы Союза коммунистов ожидания близкой
революции были отнюдь не совсем беспочвенными. Ведь почти одновременно с
выходом «Манифеста Коммунистической партии» в свет в Европе началась революция,
охватившая Францию, Германию, Италию и Австрию. Но опыт крупнейших исторических
событий XIX века – европейской буржуазно-демократической революции 1848– 1849
гг. и Парижская Коммуны 1871 г., – как и дальнейшее углубленное изучение
реальной действительности и развитие марксистской теории привели ее
основоположников к существенному пересмотру первоначальных представлений при
сохранении и углублении принципов созданного ими нового мировоззрения. И в
принципиальном содержании такого исторического документа, как «Манифест
Коммунистической партии», основное сохранило свое непреходящее значение:
диалектико-материалистическое понимание общества и его истории как фундаментальная
основа программы борьбы класса производителей за свое освобождение от
эксплуатации и угнетения; анализ противоречий общества, основанного на частной
собственности на общественные средства производства, противоречий, ведущих к
его радикальному преобразованию в бесклассовое коммунистическое общество;
необходимость политической организации рабочего класса и его политического
господства для осуществления такого преобразования; создание условий для
свободного развития каждого члена общества и всего общества в целом как
конечная цель перехода к новой общественной формации. Для понимания эволюции
«программных» взглядов Маркса и Энгельса необходимо принять во внимание ряд их
позднейших документов этого рода: «Требования Коммунистической партии в
Германии» (март 1848 г.), «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов»
(март 1850 г.), «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов» (июнь
1850 г.), «Учредительный Манифест Международного Товарищества Рабочих» и
«Временный Устав Товарищества» (октябрь 1864 г.), «Критика Готской программы»
(май 1875 г.), «Введение к программе французской Рабочей партии» (май 1880 г.),
«К критике проекта социал-демократической программы 1891 года» (июнь 1891 г.).
Фридрих Энгельс
Проект Коммунистического символа веры
июнь 1847
Вопрос 1. Ты коммунист?
– Да.
Вопрос 2. Какова цель коммунистов?
– Преобразовать
общество так, чтобы каждый его член мог совершенно свободно развивать и
применять все свои способности и силы, не посягая при этом на основные условия
этого общества;
Вопрос 3. Как вы намерены достигнуть этой цели?
– Путем
уничтожения частной собственности, место которой займет общность имущества.
Вопрос 4. Чем вы обосновываете вашу общность
имущества?
– Во-первых,
тем, что развитие промышленности, земледелия, торговли и колонизации породило
массу производительных сил и жизненных средств, и тем, что бесконечные
возможности их неограниченного увеличения заложены в машинах, химических и
других вспомогательных приспособлениях. Во-вторых, тем, что в сознании или
чувстве каждого человека известные положения существуют как непоколебимые принципы,
положения которые являются результатом всего исторического развития и не
нуждаются в доказательстве.
Вопрос 5. Что это за положения?
– Например,
каждый человек стремится к тому, чтобы быть счастливым. Счастье отдельного
человека неотделимо от счастья всех, и т. д.
Вопрос 6. Каким, образом вы намерены подготовить
вашу общность имущества?
– Посредством
просвещения и объединения пролетариата.
Вопрос 7. Что такое пролетариат?
– Пролетариат –
это тот класс общества, который живет исключительно за счет своего труда, а не
за счет прибыли с какого-нибудь капитала; тот класс, счастье и горе, жизнь и
смерть которого зависит поэтому от смены хорошего и плохого состояния дел,
одним словом, от колебаний конкуренции.
Вопрос 8. Значит, пролетарии существовали не
всегда?
– Не всегда.
Бедные и трудящиеся классы существовали всегда; и обычно трудящиеся почти
всегда были бедняками. Пролетарии же существовали не всегда, так же, как не
всегда конкуренция была свободной.
Вопрос 9. Как возник пролетариат?
– Пролетариат
возник в результате введения машин, которые начали изобретать с середины
прошлого столетия и из которых главнейшими являются: паровая машина, прядильная
машина и механический ткацкий станок. Эти машины, которые стоили очень дорого и
поэтому могли быть доступны только богатыми людям, вытеснили тогдашних рабочих,
ибо при помощи машин можно было изготовлять товары дешевле и быстрее, чем это в
состоянии были делать прежние рабочие на своих несовершенных прялках и ткацких
станках. Таким путем машины целиком отдали промышленность в руки крупных
капиталистов и совершенно обесценили ту незначительную собственность, которая
принадлежала рабочим и состояла главным образом из их инструментов, ткацких
станков и т. п., так что капиталист получил все, а рабочий ничего. Тем самым
было положено начало фабричной системе. Когда капиталисты увидели, насколько
это им выгодно, они стали стремиться распространить фабричную систему на все
большее количество отраслей труда. Они все больше и больше осуществляли
разделение труда между рабочими, так что тот, кто раньше выполнял всю работу
целиком, отныне стал делать только какую-то часть ее. Упрощенная таким образом
работа позволяла изготовлять изделия быстрее и поэтому дешевле, и лишь после
этого почти в каждой отрасли труда обнаруживали, что и здесь можно было бы
применить машины. Как только в какой-нибудь отрасли труда утверждалось
фабричное производство, подобно тому, как это имело место в прядении и ткачестве,
она переходила в руки крупных капиталистов, и рабочие лишались последних
остатков самостоятельности. Постепенно мы пришли к тому, что почти во всех
отраслях труда утвердилось фабричное производство. Вследствие этого тогдашнее
среднее сословие, в особенности мелкие ремесленные мастера, все более и более
разорялось, прежнее положение работника совершенно изменилось и образовалось
два новых класса, постепенно поглощающие все прочие. А именно: I. Класс крупных
капиталистов, которые во всех передовых странах являются почти единственными
владельцами жизненных средств, а также тех средств (машин, фабрик, мастерских и
т. п.), при помощи которых эти жизненные средства производятся. Это класс
буржуа или буржуазия. II. Класс совершенно неимущих, которые вследствие этого
вынуждены продавать первому классу, буржуа, свой труд, чтобы за это получать от
них одни лишь жизненные средства. Так как при этой торговле трудом стороны
находятся не в равном положении, а буржуа – в более выгодном, то неимущие
вынуждены мириться с плохими условиями, которые им ставит буржуа. Этот
зависимый от буржуа класс называется классом пролетариев или пролетариатом.
Вопрос 10. Чем отличается пролетарий от раба?
– Раб продан раз
и навсегда. Пролетарий вынужден сам продавать себя ежедневно и ежечасно. Раб
является собственностью одного господина и именно поэтому существование раба
обеспечено, как бы жалко оно ни было. Пролетарий, так сказать, раб всего класса
буржуазии, а не одного господина, и поэтому его существование не обеспечено,
когда никто его труд не покупает, когда никто в его труде не нуждается. Раб
считается вещью, а не членом гражданского общества. Пролетарий признается
личностью, членом гражданского общества. Следовательно, раб может иметь более
сносное существование, чем пролетарий, но последний стоит на более высокой
ступени развития. Раб освобождает себя тем, что становится пролетарием и
упраздняет из всех отношений собственности только отношение рабства. Пролетарий
же может освободить себя, только упразднив собственность вообще.
Вопрос 11. Чем отличается пролетарий от
крепостного?
– В пользовании
крепостного находится участок земли, следовательно, орудие производства, и за
это он отдает большую или меньшую часть дохода. Пролетарий же работает орудиями
производства, которые являются собственностью другого, и тот уступает
пролетарию за его труд долю продукта, определяемую конкуренцией. Доля
крепостного работника определяется его собственным трудом, следовательно, им
самим. Доля пролетария определяется конкуренцией, следовательно, прежде всего
самим буржуа. Существование крепостного обеспечено, существование пролетария не
обеспечено. Крепостной освобождает себя тем, что он изгоняет своего феодала, и
сам становится собственником, следовательно, вступает в сферу конкуренции и
присоединяется до поры до времени к имущему, привилегированному классу.
Пролетарий же освобождает себя тем, что уничтожает собственность, конкуренцию и
все классовые различия.
Вопрос 12. Чем отличается пролетарий от
ремесленника?
– В отличие от
пролетария так называемый ремесленник, который еще в прошлом столетии
существовал почти везде, да и теперь еще кое-где существует, является самое
большее временным пролетарием. Его цель – самому нажить капитал и с его помощью
эксплуатировать других рабочих. Этой цели он нередко может достигнуть там, где
еще существуют цехи, или там, где свобода промысла еще не привела к ведению
ремесла на фабричный лад и к сильной конкуренции. Но как только фабричная
система вводится в ремесло и широко расцветает конкуренция, эта перспектива
отпадает, и ремесленник все больше превращается в пролетария. Ремесленник,
таким образом, освобождает себя тем, что либо становится буржуа, или вообще
переходит в среднее сословие, либо становится пролетарием вследствие конкуренции
(как это теперь большей частью происходит) и присоединяется к движению
пролетариата, т. е. к более или менее сознательному коммунистическому движению.
Вопрос 13. Следовательно, вы не считаете, что
общность имущества была возможна во все времена?
– Нет. Коммунизм
возник только тогда, когда машины и другие изобретения сделали возможной для
всех членов общества перспективу всестороннего образования, счастливого
существования. Коммунизм есть учение об освобождении, которое было невозможно
для рабов, крепостных или ремесленников, а стало возможно только для
пролетариев, и поэтому он неизбежно принадлежит девятнадцатому столетию и был
невозможен когда-либо в прежние времена.
Вопрос 14. Вернемся к шестому вопросу. Если вы,
намерены подготовить общность путем просвещения и объединения пролетариата, то
вы, следовательно, отвергаете революцию?
– Мы убеждены в
том, что всякие заговоры не только бесполезны, но даже вредны. Мы знаем также,
что революции нельзя делать предумышленно и по произволу и что революции везде
и всегда являются необходимым следствием обстоятельств, которые вовсе не
зависят от воли и руководства отдельных партий, равно как и целых классов. Но
вместе с тем мы видим, что развитие пролетариата почти во всех странах мира
насильственно подавляется имущими классами и что тем самым противники
коммунистов изо всех сил работают на революцию. Если все это, в конце концов,
толкнет угнетенный пролетариат на революцию, то мы будем тогда защищать дело
пролетариата действием не хуже, чем сейчас словом.
Вопрос 15. Намерены ли вы вместо теперешнего
общественного порядка сразу ввести общность имущества?
– Мы об этом и
не думаем. Развитие масс не допускает декретирования. Оно обусловливается
развитием отношений, в которых живут эти массы, и происходит поэтому
постепенно.
Вопрос 16. Каким образом вы считаете возможным
осуществить переход от современного состояния к общности имущества?
– Первым
основным условием для введения общности имущества является политическое
освобождение пролетариата путем установления демократического государственного
устройства.
Вопрос 17. Каким будет ваше первое мероприятие,
после того как вы установите демократию?
– Обеспечение
пролетариату средств существования.
Вопрос 18. Как вы намерены осуществить это?
– I. Путем
такого ограничения частной собственности, которое подготовляет постепенное
превращение ее в общественную собственность, например, путем прогрессивных
налогов, ограничения права наследования в пользу государства и т. д. II. Путем
предоставления рабочим работы в национальных мастерских и фабриках, а также в
национальных имениях. III. Путем воспитания всех детей на государственный счет.
Вопрос 19. Как вы организуете это воспитание в переходный период? – Все дети с
того момента, когда они могут обходиться без материнского ухода, будут
воспитываться и обучаться в государственных учреждениях.
Вопрос 20. Не будет ли вместе с введением общности
имущества одновременно провозглашена общность жен?
– Никоим
образом. В личные отношения между мужем и женой, как и в дела семьи вообще, мы
будем вторгаться лишь в той мере, в какой сохранение существующих форм стало бы
препятствовать новому общественному строю. Впрочем, нам очень хорошо известно,
что в ходе истории семейные отношения претерпевали изменения в зависимости от
отношений собственности и периодов развития, и поэтому уничтожение частной
собственности окажет и на них весьма значительное влияние.
Вопрос 21. Сохранятся ли национальности при
коммунизме?
– Национальные
черты народов, объединяющихся на основе принципа общности, именно в результате
этого объединения неизбежно будут смешиваться и таким образом исчезнут точно
так же, как отпадут всевозможные сословные и классовые различия вследствие
уничтожения их основы – частной собственности.
Вопрос 22. Отвергают ли коммунисты существующие
религии?
– Все
существовавшие до сих пор религии являлись выражением исторических ступеней
развития отдельных народов или народных масс. Коммунизм же является той ступенью
исторического развития, которая делает излишними и снимает все существующие
религии.
Фридрих Энгельс
Принципы коммунизма
октябрь 1847
1-й вопрос: Что такое коммунизм?
Ответ: Коммунизм
есть учение об условиях освобождения пролетариата.
2-й вопрос: Что такое пролетариат?
Ответ:
Пролетариатом называется тот общественный класс, который добывает средства к
жизни исключительно путем продажи своего труда, а не живет за счет прибыли с
какого-нибудь капитала, – класс, счастье и горе, жизнь и смерть, все
существование которого зависит от спроса на труд, т.е. от смены хорошего и
плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой конкуренции. Одним
словом, пролетариат, или класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века.
3-й вопрос: Значит, пролетарии существовали не
всегда?
Ответ: Нет, не
всегда. Бедные и трудящиеся классы существовали всегда, и обычно трудящиеся
классы пребывали в бедности. Но такие бедняки, такие рабочие, которые жили бы в
только что указанных условиях, т.е. пролетарии, существовали не всегда, так же
как не всегда конкуренция была вполне свободной и неограниченной.
4-й вопрос: Как возник пролетариат?
Ответ:
Пролетариат возник в результате промышленной революции, которая произошла в
Англии во второй половине прошлого века и после этого повторилась во всех
цивилизованных странах мира. Эта промышленная революция была вызвана
изобретением паровой машины, различных прядильных машин, механического ткацкого
станка и целого ряда других механических приспособлений. Эти машины, которые
стоили очень дорого и поэтому были доступны только крупным капиталистам,
изменили весь существовавший до тех пор способ производства и вытеснили прежних
рабочих, ибо машины изготовляли товары дешевле и лучше, чем могли их сделать
рабочие с помощью своих несовершенных прялок и ткацких станков. Таким путем эти
машины отдали промышленность целиком в руки крупных капиталистов и совершенно
обесценили ту ничтожную собственность, которая принадлежала рабочим
(инструменты, ткацкие станки и т. д.), так что капиталисты вскоре все захватили
в свои руки, а у рабочих не осталось ничего. Тем самым в области изготовления
тканей введена была фабричная система. – Как только был дан толчок к введению
машин и фабричной системы, последняя быстро распространилась и во всех остальных
отраслях промышленности, особенно в области набивки тканей, в книгопечатании, в
гончарном производстве и в производстве металлических изделий. Труд стал все
больше и больше разделяться между отдельными рабочими, так что рабочий, который
раньше выполнял всю работу целиком, теперь стал делать только часть ее. Это
разделение труда позволило изготовлять продукты быстрее, а потому и дешевле.
Оно свело деятельность каждого рабочего к одному какому-нибудь, весьма
простому, постоянно повторяющемуся, механическому приему, который с таким же
успехом, и даже значительно лучше, мог выполняться машиной. Таким путем все эти
отрасли промышленности, одна за другой, подпали под власть пара, машин и
фабричной системы, точно так же, как это имело место в прядильном и ткацком
производстве. Но тем самым они целиком переходили в руки крупных капиталистов,
и рабочие также и здесь лишались последних остатков своей самостоятельности.
Постепенно фабричная система распространила свое господство не только на
мануфактуру в собственном смысле этого слова, но стала все более и более
завладевать также и ремеслом, так как и в этой области крупные капиталисты все
более вытесняли мелких мастеров, устраивая большие мастерские, в которых можно
было достигнуть экономии на многих расходах и также ввести детальное разделение
труда. В результате, мы пришли теперь к тому, что в цивилизованных странах
почти во всех отраслях труда утвердилось фабричное производство и почти во всех
этих отраслях ремесло и мануфактура вытеснены крупной промышленностью. –
Вследствие этого прежнее среднее сословие, в особенности мелкие ремесленные
мастера, все более разоряется, прежнее положение работника совершенно меняется
и создаются два новых класса, которые постепенно поглощают все прочие. А
именно: I. Класс крупных капиталистов, которые во всех цивилизованных странах
уже в настоящее время являются почти единственными владельцами всех жизненных
средств, а также сырья и орудий (машин, фабрик и т. п.), необходимых для их
производства. Это класс буржуа, или буржуазия. II. Класс совершенно неимущих,
которые вследствие этого вынуждены продавать буржуа свой труд, чтобы взамен
получать необходимые для их существования средства к жизни. Этот класс
называется классом пролетариев, или пролетариатом.
5-й вопрос: При каких условиях совершается эта
продажа труда пролетариев буржуа?
Ответ: Труд –
такой же товар, как и всякий другой, и цена его определяется теми же законами,
как и цена всякого другого товара. При господстве крупной промышленности или
свободной конкуренции, – что, как мы увидим дальше, есть одно и то же, – цена
товара в среднем всегда равняется издержкам производства этого товара.
Следовательно, цена труда тоже равна издержкам производства труда, а издержки
производства труда состоят именно из того количества жизненных средств, которое
необходимо, чтобы рабочий был в состоянии сохранять свою трудоспособность и
чтобы рабочий класс не вымер. Более, чем нужно для этой цели, рабочий за свой
труд не получит; цена труда, или заработная плата, будет, следовательно, самой
низкой, составит тот минимум, который необходим для поддержания жизни. Но так
как в делах бывают то лучшие, то худшие времена, рабочий будет получать то
больше, то меньше, совершенно так же, как фабрикант получает то больше, то
меньше за свой товар. И как фабрикант в среднем, если взять хорошие и плохие
времена, все таки получает за свой товар не больше и не меньше, чем издержки
производства, так и рабочий в среднем получит не больше и не меньше этого
минимума. Этот экономический закон заработной платы будет осуществляться тем
строже, чем больше крупная промышленность будет овладевать всеми отраслями
труда.
6-й вопрос: Какие трудящиеся классы существовали до
промышленной революции?
Ответ:
Трудящиеся классы, в зависимости от различных ступеней общественного развития,
жили в различных условиях и занимали различное положение по отношению к имущим
и господствующим классам. В древности трудящиеся были рабами своих хозяев,
подобно тому как они являются рабами еще и теперь во многих отсталых странах и
даже в южной части Соединенных Штатов. В средние века они были крепостными
дворян-землевладельцев, каковыми остаются и по сей день еще в Венгрии, Польше и
России. Кроме того, в городах в средние века, вплоть до промышленной революции,
существовали ремесленные подмастерья, работавшие у мелкобуржуазных мастеров, а
с развитием мануфактуры стали постепенно появляться мануфактурные рабочие,
которых нанимали уже более крупные капиталисты.
7-й вопрос: Чем отличается пролетарий от раба?
Ответ: Раб
продан раз и навсегда, пролетарий должен сам продавать себя ежедневно и
ежечасно. Каждый отдельный раб является собственностью определенного господина,
и, уже вследствие заинтересованности последнего, существование раба обеспечено,
как бы жалко оно ни было. Отдельный же пролетарий является, так сказать,
собственностью всего класса буржуазии. Его труд покупается только тогда, когда
кто-нибудь в этом нуждается, и поэтому его существование не обеспечено.
Существование это обеспечено только классу пролетариев в целом. Раб стоит вне
конкуренции, пролетарий находится в условиях конкуренции и ощущает на себе все
ее колебания. Раб считается вещью, а не членом гражданского общества.
Пролетарий признается личностью, членом гражданского общества. Следовательно,
раб может иметь более сносное существование, чем пролетарий, но пролетарий
принадлежит к обществу, стоящему на более высокой ступени развития, и сам стоит
на более высокой ступени, чем раб. Раб освобождает себя тем, что из всех
отношений частной собственности уничтожает одно только отношение рабства и
благодаря этому тогда только становится пролетарием; пролетарий же может
освободить себя, только уничтожив частную собственность вообще.
8-й вопрос: Чем отличается пролетарий от
крепостного?
Ответ: Во
владении и пользовании крепостного находится орудие производства, клочок земли,
и за это он отдает часть своего дохода или выполняет ряд работ. Пролетарий же
работает орудиями производства, принадлежащими другому, и производит работу в
пользу этого другого, получая взамен часть дохода. Крепостной отдает,
пролетарию дают. Существование крепостного обеспечено, существование пролетария
не обеспечено. Крепостной стоит вне конкуренции, пролетарий находится в
условиях конкуренции. Крепостной освобождает себя либо тем, что убегает в город
и становится там ремесленником, либо тем, что доставляет своему помещику вместо
работы или продуктов деньги, становясь свободным арендатором, либо тем, что он
прогоняет своего феодала, сам становясь собственником. Словом, он освобождает
себя тем, что так или иначе входит в ряды класса, владеющего собственностью, и
вступает в сферу конкуренции. Пролетарий же освобождает себя тем, что
уничтожает конкуренцию, частную собственность и все классовые различия.
9-й вопрос: Чем отличается пролетарий от
ремесленника?
Ответ. Остается
10-й вопрос: Чем отличается пролетарий от
мануфактурного рабочего?
Ответ:
Мануфактурный рабочий XVI–XVIII веков почти повсюду владел еще орудиями
производства: своим ткацким станком, прялкой для своей семьи и маленьким
участком земли, который он возделывал в свободные от работы часы. У пролетария
ничего этого нет. Мануфактурный рабочий живет почти всегда в деревне и
находится в более или менее патриархальных отношениях со своим помещиком или
работодателем. Пролетарий большей частью живет в больших городах и с
работодателем его связывают чисто денежные отношения. Крупная промышленность
вырывает мануфактурного рабочего из его патриархальных условий; он теряет
последнее имущество, каким еще обладал, и только тогда превращается в силу
этого в пролетария.
11-й вопрос: Каковы были ближайшие последствия
промышленной революции и разделения общества на буржуа и пролетариев?
Ответ:
Во-первых, вследствие того, что машинный труд все более понижал цены на изделия
промышленности, во всех странах света прежняя система мануфактуры, или
промышленности, основанной на ручном труде, была целиком разрушена. Все
полуварварские страны, которые до сих пор оставались более или менее чуждыми
историческому развитию и промышленность которых до сих пор покоилась на
мануфактуре, были таким путем насильственно вырваны из своего состояния
замкнутости. Они стали покупать все более дешевые товары англичан и обрекли на
гибель своих собственных мануфактурных рабочих. Таким образом, страны, которые
в течение тысячелетий не знали прогресса, как, например, Индия, подверглись
полной революции, и даже Китай в настоящее время идет навстречу революции.
Дошло до того, что новая машина, которая сегодня изобретается в Англии, за один
год лишает хлеба миллионы рабочих в Китае. Таким образом, крупная
промышленность связала между собой все народы земли, объединила все маленькие
местные рынки во всемирный рынок, подготовила всюду почву для цивилизации и
прогресса и привела к тому, что все, что совершается в цивилизованных странах,
должно оказывать влияние на все остальные страны; так что, если теперь в Англии
или во Франции рабочие себя освободят, то во всех других странах это должно
вызвать революции, которые рано или поздно приведут также и там к освобождению
рабочих. Во-вторых, всюду, где крупная промышленность сменила мануфактуру,
промышленная революция в чрезвычайной мере умножила богатство и могущество
буржуазии и сделала ее первым классом в стране. Результатом этого было то, что
повсюду, где совершился такой процесс, буржуазия получила в свои руки
политическую власть и вытеснила классы, которые господствовали до тех пор, –
аристократию, цеховое бюргерство и представлявшую тех и других абсолютную
монархию. Буржуазия уничтожила могущество аристократии, дворянства, отменив
майораты, или неотчуждаемость земельных владений, и упразднив все дворянские
привилегии. Она сокрушила могущество цехового бюргерства, упразднив все цехи и
все привилегии ремесленников. На место тех и других она поставила свободную
конкуренцию, т.е. такое состояние общества, при котором каждый имеет право
заниматься любой отраслью промышленной деятельности, причем ничто не может ему
в этом помешать, кроме отсутствия нужного для этого капитала. Введение
свободной конкуренции равносильно, таким образом, открытому заявлению, что отныне
члены общества не равны между собой лишь постольку, поскольку не равны их
капиталы, что капитал становится решающей силой, а капиталисты, буржуа, тем
самым становятся первым классом в обществе. Но свободная конкуренция необходима
для начального периода развития крупной промышленности, потому что она
представляет собой единственное состояние общества, при котором может вырасти
крупная промышленность. Буржуазия, уничтожив таким путем общественное
могущество дворянства и цехового бюргерства, уничтожила также и их политическую
власть. Став первым классом в обществе, она провозгласила себя первым классом и
в политической области. Она сделала это путем введения представительной
системы, которая основана на буржуазном равенстве перед законом, на
законодательном признании свободной конкуренции. Эта система была введена в
европейских странах в виде конституционной монархии. В конституционных
монархиях правами избирателей пользуются лишь те, кто обладает известным
капиталом, т. е. только буржуа. Эти буржуа-избиратели выбирают депутатов, а эти
буржуа-депутаты, используя право отказа в налогах, избирают буржуазное
правительство. В-третьих, промышленная революция всюду способствовала развитию
пролетариата в той же мере, как и развитию буржуазии. Чем богаче становилась буржуазия,
тем многочисленнее становились пролетарии. Так как работу пролетариям может
предоставить только капитал, а капитал увеличивается только тогда, когда
применяет труд, то рост пролетариата происходит в точном соответствии с ростом
капитала. В то же время промышленная революция собирает буржуа и пролетариев в
большие города, где всего выгоднее развивать промышленность, и этим скоплением
огромных масс в одном месте внушает пролетариям сознание их силы. Затем, по
мере того как развивается промышленная революция, по мере дальнейшего
изобретения новых машин, вытесняющих ручной труд, крупная промышленность
оказывает все большее давление на заработную плату и снижает ее, как мы уже
сказали, до минимума, вследствие чего положение пролетариата становится все более
невыносимым. Так, с одной стороны, вследствие роста недовольства пролетариата,
а с другой – вследствие роста его мощи, промышленная революция подготовляет
социальную революцию, которую произведет пролетариат.
12-й вопрос: Каковы были дальнейшие последствия
промышленной революции?
Ответ: Крупная
промышленность создала, в виде паровой и других машин, средства, позволяющие в
короткое время и с небольшими затратами до бесконечности увеличивать
промышленное производство. Благодаря такой легкости расширения производства
свободная конкуренция, являющаяся необходимым следствием этой крупной
промышленности, вскоре приняла чрезвычайно острый характер; масса капиталистов
бросилась в промышленность, и очень скоро произведено было больше, чем могло
быть потреблено. В результате этого произведенные товары невозможно было
продать и наступил так называемый торговый кризис. Фабрики должны были
остановиться, фабриканты обанкротились и рабочие лишились хлеба. Повсюду
наступила ужасная нищета. По истечении некоторого времени избыточные продукты
были проданы, фабрики снова начали работать, заработная плата поднялась, и
постепенно дела пошли лучше, чем когда-либо. Но не надолго, ибо вскоре снова
было произведено слишком много товаров, наступил новый кризис, протекавший совершенно
так же, как и предыдущий. Таким образом, с начала этого столетия в положении
промышленности беспрестанно происходили колебания между периодами процветания и
периодами кризиса, и почти регулярно через каждые пять-семь лет наступал такой
кризис, причем каждый раз он вызывал величайшие бедствия среди рабочих,
всеобщее революционное возбуждение и величайшую опасность для всего
существующего строя.
13-й вопрос: Что следует из этих регулярно
повторяющихся торговых кризисов?
Ответ:
Во-первых, что хотя крупная промышленность в первую эпоху своего развития сама
создала свободную конкуренцию, но в настоящее время она уже переросла свободную
конкуренцию; что конкуренция и вообще ведение промышленного производства
отдельными лицами превратились для крупной промышленности в оковы, которые она
должна разбить и разобьет; что крупная промышленность, пока она ведется на
нынешних началах, не может существовать, не приводя к повторяющемуся каждые
семь лет всеобщему расстройству, а это всякий раз ставит под угрозу всю цивилизацию
и не только бросает на дно нищеты пролетариев, но и разоряет многих буржуа;
что, следовательно, необходимо либо отказаться от крупной промышленности, – а
это абсолютно невозможно, – либо признать, что она делает безусловно
необходимым создание совершенно новой организации общества, при которой
руководство промышленным производством осуществляется не отдельными
конкурирующими между собой фабрикантами, а всем обществом по твердому плану и
соответственно потребностям всех членов общества. Во-вторых, что крупная
промышленность и обусловленная ею возможность бесконечного расширения
производства позволяют создать такой общественный строй, в котором всех
необходимых для жизни предметов будет производиться так много, что каждый член
общества будет в состоянии совершенно свободно развивать и применять все свои
силы и способности. Итак, именно то свойство крупной промышленности, которое в
современном обществе порождает всю нищету и все торговые кризисы, явится при
другой общественной организации как раз тем свойством, которое уничтожит эту
нищету и эти приносящие бедствия колебания. Таким образом, вполне убедительно
доказано: 1) что в настоящее время все эти бедствия объясняются только
общественным строем, который уже не соответствует условиям времени; 2) что уже
имеются средства для окончательного устранения этих бедствий путем создания
нового общественного строя.
14-й вопрос: Каков должен быть этот новый
общественный строй?
Ответ: Прежде
всего, управление промышленностью и всеми отраслями производства вообще будет
изъято из рук отдельных, конкурирующих друг с другом индивидуумов. Вместо этого
все отрасли производства будут находиться в ведении всего общества, т.е. будут
вестись в общественных интересах, по общественному плану и при участии всех
членов общества. Таким образом, этот новый общественный строй уничтожит
конкуренцию и поставит на ее место ассоциацию. Так как ведение промышленности
отдельными лицами имеет своим необходимым следствием частную собственность и
так как конкуренция есть не что иное, как такой способ ведения промышленности,
когда она управляется отдельными частными собственниками, то частная
собственность неотделима от индивидуального ведения промышленности и от
конкуренции. Следовательно, частная собственность должна быть также ликвидирована,
а ее место заступит общее пользование всеми орудиями производства и
распределение продуктов по общему соглашению, или так называемая общность
имущества. Уничтожение частной собственности даже является самым кратким и
наиболее обобщающим выражением того преобразования всего общественного строя,
которое стало необходимым вследствие развития промышленности. Поэтому
коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение
частной собственности.
15-й вопрос: Значит, уничтожение частной собственности
раньше было невозможно?
Ответ: Да,
невозможно. Всякое изменение общественного строя, всякий переворот в отношениях
собственности являлись необходимым следствием создания новых производительных
сил, которые перестали соответствовать старым отношениям собственности. Так
возникла и сама частная собственность. Дело в том, что частная собственность
существовала не всегда; когда в конце средних веков в виде мануфактуры возник
новый способ производства, не укладывавшийся в рамки тогдашней феодальной и цеховой
собственности, эта мануфактура, уже переросшая старые отношения собственности,
создала для себя новую форму собственности – частную собственность. Для
мануфактуры и для первой стадии развития крупной промышленности не была
возможна никакая другая форма собственности, кроме частной собственности, не
был возможен никакой другой общественный строй, кроме строя, основанного на
частной собственности. Пока нельзя производить в таких размерах, чтобы не
только хватало на всех, но чтобы еще оставался избыток продуктов для увеличения
общественного капитала и дальнейшего развития производительных сил, до тех пор
должен всегда оставаться господствующий класс, распоряжающийся
производительными силами общества, и другой класс – бедный и угнетенный. Каковы
эти классы, это зависит от ступени развития производства. В средневековье,
зависевшем от земледелия, – перед нами помещик и крепостной; в городах позднего
средневековья – цеховой мастер, подмастерье и поденщик; в XVII веке – владелец
мануфактуры и мануфактурный рабочий; в XIX веке – крупный фабрикант и
пролетарий. Вполне очевидно, что до настоящего времени производительные силы не
были еще развиты в такой степени, чтобы можно было производить достаточное для
всех количество продуктов и чтобы частная собственность уже сделалась оковами,
преградой для развития этих производительных сил. Но теперь благодаря развитию
крупной промышленности, во-первых, созданы капиталы и производительные силы в
размерах, ранее неслыханных, и имеются средства для того, чтобы в короткий срок
до бесконечности увеличить эти производительные силы. Вовторых, эти
производительные силы сосредоточены в руках немногих буржуа, тогда как широкие
народные массы все более превращаются в пролетариев, причем положение их
становится тем более бедственным и невыносимым, чем больше увеличиваются
богатства буржуа. В-третьих, эти могучие, легко поддающиеся увеличению
производительные силы до такой степени переросли частную собственность и
буржуа, что они непрерывно вызывают сильнейшие потрясения общественного строя.
Поэтому лишь теперь уничтожение частной собственности стало не только
возможным, но даже совершенно необходимым.
16-й вопрос: Возможно ли уничтожение частной
собственности мирным путем?
Ответ: Можно
было бы пожелать, чтобы это было так, и коммунисты, конечно, были бы
последними, кто стал бы против этого возражать. Коммунисты очень хорошо знают,
что всякие заговоры не только бесполезны, но даже вредны. Они очень хорошо
знают, что революции нельзя делать предумышленно и по произволу и что революции
всегда и везде являлись необходимым следствием обстоятельств, которые
совершенно не зависели от воли и руководства отдельных партий и целых классов.
Но, вместе с тем, они видят, что развитие пролетариата почти во всех
цивилизованных странах насильственно подавляется и что тем самым противники
коммунистов изо всех сил работают на революцию. Если все это, в конце концов,
толкнет угнетенный пролетариат на революцию, то мы, коммунисты, будем тогда
защищать дело пролетариата действием не хуже, чем сейчас словом.
17-й вопрос: Возможно ли уничтожить частную
собственность сразу?
Ответ: Нет,
невозможно, точно так же, как нельзя сразу увеличить имеющиеся производительные
силы в таких пределах, какие необходимы для создания общественного хозяйства.
Поэтому надвигающаяся по всем признакам революция пролетариата сможет только
постепенно преобразовать нынешнее общество и только тогда уничтожит частную
собственность, когда будет создана необходимая для этого масса средств
производства.
18-й вопрос: Каков будет ход этой революции?
Ответ: Прежде
всего, она создаст демократический строй и тем самым, прямо или косвенно,
политическое господство пролетариата. Прямо – в Англии, где пролетарии уже
теперь составляют большинство народа, косвенно – во Франции и Германии, где
большинство народа состоит не только из пролетариев, но также из мелких
крестьян и городских мелких буржуа, которые находятся еще только в стадии
перехода в пролетариат, в осуществлении всех своих политических интересов все
более зависят от пролетариата и потому вскоре должны будут присоединиться к его
требованиям. Для этого, может быть, понадобится еще новая борьба, которая,
однако, непременно закончится победой пролетариата Демократия была бы
совершенно бесполезна для пролетариата, если ею не воспользоваться немедленно,
как средством для проведения широких мероприятий, непосредственно посягающих на
частную собственность и обеспечивающих существование пролетариата. Главнейшие
мероприятия эти, с необходимостью вытекающие из существующих ныне условий, суть
следующие: 1) Ограничение частной собственности: прогрессивный налог, высокий
налог на наследства, отмена наследования в боковых линиях (братьев, племянников
и т. д.), принудительные займы и т. д. 2) Постепенная экспроприация земельных
собственников, фабрикантов, владельцев железных дорог и судовладельцев, частью
посредством конкуренции со стороны государственной промышленности, частью
непосредственно путем выкупа ассигнатами. 3) Конфискация имущества всех
эмигрантов и бунтовщиков, восставших против большинства народа. 4) Организация
труда или предоставление занятий пролетариям в национальных имениях, фабриках и
мастерских, благодаря чему будет устранена конкуренция рабочих между собой, и
фабриканты, поскольку они еще останутся, будут вынуждены платить такую же
высокую плату, как и государство. 5) Одинаковая обязательность труда для всех
членов общества до полного уничтожения частной собственности. Образование
промышленных армий, в особенности для сельского хозяйства. 6) Централизация
кредитной системы и торговли деньгами в руках государства посредством
национального банка с государственным капиталом. Закрытие всяких частных банков
и банкирских контор. 7) Увеличение числа национальных фабрик, мастерских,
железных дорог, судов, обработка всех земель, остающихся невозделанными, и
улучшение обработки возделанных уже земель соответственно тому, как
увеличиваются капиталы и растет число рабочих, которыми располагает нация. 8)
Воспитание всех детей с того момента, как они могут обходиться без материнского
ухода, в государственных учреждениях и на государственный счет. Соединение
воспитания с фабричным трудом. 9) Сооружение больших дворцов в национальных
владениях, в качестве общих жилищ для коммун граждан, которые будут заниматься
промышленностью, сельским хозяйством и соединять преимущества городского и
сельского образа жизни, не страдая от их односторонности и недостатков. 10)
Разрушение всех нездоровых и плохо построенных жилищ и кварталов в городах. 11)
Одинаковое право наследования для брачных и внебрачных детей. 12) Концентрация
всего транспортного дела в руках нации. Все эти мероприятия нельзя, разумеется,
провести в один прием, но одно из них повлечет за собой другое. Стоит только
произвести первую радикальную атаку на частную собственность, и пролетариат
будет вынужден идти все дальше, все больше концентрировать в руках государства
весь капитал, все сельское хозяйство, всю промышленность, весь транспорт и весь
обмен. К этому ведут все перечисленные мероприятия. Осуществимость этих
мероприятий и порождаемая ими централизация будут возрастать точно в такой же
степени, в какой производительные силы страны будут умножаться трудом
пролетариата. Наконец, когда весь капитал, все производство, весь обмен будут
сосредоточены в руках нации, тогда частная собственность отпадет сама собой,
деньги станут излишними, и производство увеличится в такой степени, а люди
настолько изменятся, что смогут отпасть и последние формы отношений старого
общества.
19-й вопрос: Может ли эта революция произойти в
одной какой-нибудь стране?
Ответ: Нет. Крупная
промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой
все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них
зависит от того, что происходит у другого. Затем крупная промышленность так
уравняла общественное развитие во всех цивилизованных странах, что всюду
буржуазия и пролетариат стали двумя решающими классами общества и борьба между
ними – главной борьбой нашего времени. Поэтому коммунистическая революция будет
не только национальной, но произойдет одновременно во всех цивилизованных
странах, т. е., по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии. В
каждой из этих стран она будет развиваться быстрее или медленнее, в зависимости
от того, в какой из этих стран более развита промышленность, больше накоплено
богатств и имеется более значительное количество производительных сил. Поэтому
она осуществится медленнее и труднее всего в Германии, быстрее и легче всего в
Англии. Она окажет также значительное влияние на остальные страны мира и
совершенно изменит и чрезвычайно ускорит их прежний ход развития. Она есть
всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную арену.
20-й вопрос: Каковы будут последствия окончательного
устранения частной собственности?
Ответ: Тем, что
общество изымет из рук частных капиталистов пользование всеми производительными
силами и средствами общения, а также обмен и распределение продуктов, тем, что
оно будет управлять всем этим сообразно плану, вытекающему из наличных ресурсов
и потребностей общества в целом, – будут прежде всего устранены все пагубные
последствия, связанные с нынешней системой ведения крупной промышленности.
Кризисы прекратятся, расширенное производство, которое при существующем
общественном строе вызывает перепроизводство и является столь могущественной
причиной нищеты, тогда окажется далеко не достаточным и должно будет принять
гораздо более широкие размеры. Избыток производства, превышающий ближайшие
потребности общества, вместо того чтобы порождать нищету, будет обеспечивать
удовлетворение потребностей всех членов общества, будет вызывать новые
потребности и одновременно создавать средства для их удовлетворения. Он явится
условием и стимулом для дальнейшего прогресса и будет осуществлять этот
прогресс, не приводя при этом, как раньше, к периодическому расстройству всего
общественного порядка. Крупная промышленность, освобожденная от оков частной
собственности, разовьется в таких размерах, по сравнению с которыми ее нынешнее
состояние будет казаться таким же ничтожным, каким нам представляется
мануфактура по сравнению с крупной промышленностью нашего времени. Это развитие
промышленности даст обществу достаточное количество продуктов, чтобы
удовлетворять потребности всех его членов. Точно так же земледелие, для которого,
вследствие гнета частной собственности и вследствие дробления участков,
затруднено внедрение уже существующих усовершенствований и достижений науки,
тоже вступит в совершенно новую полосу расцвета и предоставит в распоряжение
общества вполне достаточное количество продуктов. Таким образом, общество будет
производить достаточно продуктов для того, чтобы организовать распределение,
рассчитанное на удовлетворение потребностей всех своих членов. Тем самым станет
излишним деление общества на различные, враждебные друг другу классы. Но оно не
только станет излишним, оно будет даже несовместимо с новым общественным
строем. Существование классов вызвано разделением труда, а разделение труда в
его теперешнем виде совершенно исчезнет, так как, чтобы поднять промышленное и
сельскохозяйственное производство на указанную высоту, недостаточно одних
только механических и химических вспомогательных средств. Нужно также
соответственно развить и способности людей, приводящих в движение эти средства.
Подобно тому как в прошлом столетии крестьяне и рабочие мануфактур после
вовлечения их в крупную промышленность изменили весь свой жизненный уклад и
сами стали совершенно другими людьми, точно так же общее ведение производства
силами всего общества и вытекающее отсюда новое развитие этого производства
будет нуждаться в совершенно новых людях и создаст их. Общественное ведение
производства не может осуществляться такими людьми, какими они являются сейчас,
– людьми, из которых каждый подчинен одной какой-нибудь отрасли производства,
прикован к ней, эксплуатируется ею, развивает только одну сторону своих
способностей за счет всех других и знает только одну отрасль или часть
какой-нибудь отрасли всего производства. Уже нынешняя промышленность все меньше
оказывается в состоянии применять таких людей. Промышленность же, которая
ведется сообща и планомерно всем обществом, тем более предполагает людей со
всесторонне развитыми способностями, людей, способных ориентироваться во всей
системе производства. Следовательно, разделение труда, подорванное уже в
настоящее время машиной, превращающее одного в крестьянина, другого в
сапожника, третьего в фабричного рабочего, четвертого в биржевого спекулянта,
исчезнет совершенно. Воспитание даст молодым людям возможность быстро осваивать
на практике всю систему производства, оно позволит им поочередно переходить от
одной отрасли производства к другой, в зависимости от потребностей общества или
от их собственных склонностей. Воспитание освободит их, следовательно, от той
односторонности, которую современное разделение труда навязывает каждому
отдельному человеку. Таким образом, общество, организованное на
коммунистических началах, даст возможность своим членам всесторонне применять
свои всесторонне развитые способности. Но вместе с тем неизбежно исчезнут и
различные классы. Стало быть, с одной стороны, общество, организованное на
коммунистических началах, несовместимо с дальнейшим существованием классов, а,
с другой стороны, само строительство этого общества дает средства для
уничтожения классовых различий. Отсюда вытекает, что противоположность между
городом и деревней тоже исчезнет. Одни и те же люди будут заниматься
земледелием и промышленным трудом, вместо того чтобы предоставлять это делать
двум различным классам. Это является необходимым условием коммунистической
ассоциации уже в силу весьма материальных причин. Распыленность занимающегося
земледелием населения в деревнях, наряду со скоплением промышленного населения
в больших городах, соответствует только недостаточно еще высокому уровню
развития земледелия и промышленности и является препятствием для всякого
дальнейшего развития, что уже в настоящее время дает себя сильно чувствовать.
Всеобщая ассоциация всех членов общества в целях совместной и планомерной
эксплуатации производительных сил; развитие производства в такой степени, чтобы
оно удовлетворяло потребности всех; ликвидация такого положения, когда
потребности одних людей удовлетворяются за счет других; полное уничтожение
классов и противоположностей между ними; всестороннее развитие способностей
всех членов общества путем устранения прежнего разделения труда, путем
производственного воспитания, смены родов деятельности, участия всех в
пользовании благами, которые производятся всеми же, и, наконец, путем слияния
города с деревней – вот главнейшие результаты ликвидации частной собственности.
21-й вопрос: Какое влияние окажет коммунистический
общественный строй на семью?
Ответ: Отношения
полов станут исключительно частным делом, которое будет касаться только
заинтересованных лиц и в которое обществу нет нужды вмешиваться. Это возможно
благодаря устранению частной собственности и общественному воспитанию детей,
вследствие чего уничтожаются обе основы современного брака, связанные с частной
собственностью, – зависимость жены от мужа и детей от родителей. В этом и
заключается ответ на вопли высоконравственных мещан по поводу коммунистической
общности жен. Общность жен представляет собою явление, целиком принадлежащее
буржуазному обществу и в полном объеме существующее в настоящее время в виде
проституции. Но проституция основана на частной собственности и исчезнет вместе
с ней. Следовательно, коммунистическая организация вместо того, чтобы вводить
общность жен, наоборот, уничтожит ее.
22-й вопрос: Как будет относиться коммунистическая
организация к существующим национальностям?
Ответ. Остается
23-й вопрос: Как будет она относиться к существующим
религиям?
Ответ. Остается
24-й вопрос: Чем отличаются коммунисты от
социалистов?
Ответ: Так
называемые социалисты делятся на три категории. Первая категория состоит из
сторонников феодального и патриархального общества, которое уничтожалось и
уничтожается с каждым днем крупной промышленностью, мировой торговлей и
созданным ими буржуазным обществом. Эта категория из бедствий современного
общества делает вывод о том, что следует восстановить феодальное и
патриархальное общество, так как оно было свободно от этих бедствий. Все ее
предложения, прямыми или обходными путями, направлены к этой цели. Коммунисты
всегда будут решительно бороться с этой категорией реакционных социалистов,
несмотря на ее мнимое сочувствие нищете пролетариата и на проливаемые по этому
поводу горючие слезы. Ибо эти социалисты: 1) стремятся к чему-то совершенно
невозможному; 2) пытаются восстановить господство аристократии, цеховых
мастеров и владельцев мануфактур, с их свитой абсолютных или феодальных
монархов, чиновников, солдат и попов; они хотят восстановить общество, которое,
правда, было бы свободно от пороков современного общества, но зато принесло бы
с собой, по меньшей мере, столько же других бедствий, а к тому же не открывало
бы никаких перспектив к освобождению угнетенных рабочих посредством
коммунистической организации; 3) свои подлинные намерения они всегда обнаруживают,
когда пролетариат становится революционным и коммунистическим. В этих случаях
они немедленно объединяются с буржуазией против пролетариев. Вторая категория
состоит из сторонников нынешнего общества, которых неизбежно порождаемые этим
обществом бедствия заставляют опасаться за его существование. Они стремятся,
следовательно, сохранить нынешнее общество, но устранить связанные с ним
бедствия. Для этого одни предлагают меры простой благотворительности, другие –
грандиозные планы реформ, которые, под предлогом реорганизации общества, имеют
целью сохранить устои нынешнего общества и тем самым само нынешнее общество.
Против этих буржуазных социалистов коммунисты тоже должны будут вести
неустанную борьбу, потому что их деятельность идет на пользу врагам коммунистов
и они защищают тот общественный строй, который коммунисты хотят разрушить.
Наконец, третья категория состоит из демократических социалистов. Идя по пути с
коммунистами, они хотят осуществления части мероприятий, указанных в ...
вопросе, но не в качестве переходных мер, ведущих к коммунизму, а в качестве
мероприятий, достаточных для уничтожения нищеты и устранения бедствий нынешнего
общества. Эти демократические социалисты являются либо пролетариями, которые
еще недостаточно уяснили себе условия освобождения своего класса, либо
представителями мелкой буржуазии, т. е. класса, который вплоть до завоевания
демократии и осуществления вытекающих из нее социалистических мероприятий во
многих отношениях имеет те же интересы, что и пролетарии. Поэтому, коммунисты в
моменты действий будут заключать соглашения с демократическими социалистами и
вообще на это время должны придерживаться по возможности общей с ними политики,
если только эти социалисты не пойдут в услужение к господствующей буржуазии и
не станут нападать на коммунистов. Разумеется, совместные действия не исключают
обсуждения тех разногласий, которые существуют между ними и коммунистами.
25-й вопрос: Как относятся коммунисты к остальным
политическим партиям нашего времени?
Ответ: Отношение
это различно в разных странах. В Англии, Франции и Бельгии, где господствует
буржуазия, коммунисты пока еще имеют общие интересы с различными
демократическими партиями, причем эта общность интересов тем значительнее, чем
больше демократы приближаются к целям коммунистов в тех социалистических
мероприятиях, которые демократы повсюду теперь отстаивают, т. е. чем яснее и
определеннее они отстаивают интересы пролетариата и чем больше они опираются на
пролетариат. В Англии, например, чартисты, состоящие из рабочих, неизмеримо
ближе к коммунистам, чем демократические мелкие буржуа или так называемые
радикалы. В Америке, где введена демократическая конституция, коммунисты должны
будут поддерживать партию, которая хочет обратить эту конституцию против
буржуазии и использовать ее в интересах пролетариата, т.е. партию сторонников
национальной аграрной реформы. В Швейцарии радикалы, хотя и представляют еще
собой партию с очень смешанным составом, являются, однако, единственными, с
которыми коммунисты могут вступать в соглашение, а среди этих радикалов
опять-таки наиболее прогрессивными являются ваадтские и женевские. Наконец, в
Германии решительная борьба между буржуазией и абсолютной монархией еще
впереди. Но так как коммунисты не могут рассчитывать, что им придется вступить
в решающий бой с буржуазией прежде, чем буржуазия достигнет господства, то в
интересах коммунистов помочь буржуазии возможно скорее достичь господства,
чтобы затем как можно скорее в свою очередь свергнуть ее. Таким образом, в
борьбе либеральной буржуазии с правительствами коммунисты должны быть всегда на
стороне первой, остерегаясь, однако, того самообмана, в который впадает
буржуазия, и не доверяя ее соблазнительным заверениям о тех благодетельных
последствиях, которые якобы повлечет за собой для пролетариата победа
буржуазии. Единственные преимущества от победы буржуазии для коммунистов будут
заключаться: 1) в разного рода уступках, которые облегчат коммунистам защиту,
обсуждение и распространение своих принципов и тем самым облегчат объединение
пролетариата в тесно сплоченный, готовый к борьбе и организованный класс, и 2)
в уверенности, что с того дня, как падут абсолютистские правительства, наступит
черед для борьбы между буржуа и пролетариями. С этого дня партийная политика
коммунистов будет здесь такой же, как и в странах, где буржуазия уже
господствует
Карл Маркс и Фридрих Энгельс
Манифест Коммунистической партии
декабрь 1847 – январь 1848
Призрак бродит по Европе – призрак
коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого
призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие
полицейские. Где та оппозиционная партия, которую ее противники, стоящие у
власти, не ославили бы коммунистической? Где та оппозиционная партия, которая в
свою очередь не бросала бы клеймящего обвинения в коммунизме как более
передовым представителям оппозиции, так и своим реакционным противникам? Два
вывода вытекают из этого факта. Коммунизм признается уже силой всеми
европейскими силами. Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить
свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма
противопоставить манифест самой партии. С этой целью в Лондоне собрались
коммунисты самых различных национальностей и составили следующий «Манифест»,
который публикуется на английском, французском, немецком, итальянском,
фламандском и датском языках
I. Буржуа и пролетарии
История всех до сих пор существовавших обществ
была историей борьбы классов. Под буржуазией понимается класс современных
капиталистов, собственников средств общественного производства, применяющих
наемный труд. Под пролетариатом понимается класс современных наемных рабочих,
которые, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для
того чтобы жить, продавать свою рабочую силу. (Примечание Энгельса к
английскому изданию 1888 г.) То есть вся история, дошедшая до нас в письменных
источниках. В 1847 г. предистория общества, общественная организация,
предшествовавшая всей писаной истории, почти совсем еще не была известна. За
истекшее с тех пор время Гакстгаузен открыл общинную собственность на землю в
России, Маурер доказал, что она была общественной основой, послужившей исходным
пунктом исторического развития всех германских племен, и постепенно выяснилось,
что сельская община с общим владением землей является или являлась в прошлом
повсюду первобытной формой общества, от Индии до Ирландии. Внутренняя
организация этого первобытного коммунистического общества, в ее типической
форме, была выяснена Морганом, увенчавшим дело своим открытием истинной
сущности рода и его положения в племени. С разложением этой первобытной общины
начинается расслоение общества на особые и в конце концов антагонистические
классы.
Свободный и раб,
патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче,
угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели
непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным
переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.
В предшествующие исторические эпохи мы находим почти повсюду полное расчленение
общества на различные сословия, – целую лестницу различных общественных
положений. В Древнем Риме мы встречаем патрициев, всадников, плебеев, рабов; в
средние века – феодальных господ, вассалов, цеховых мастеров, подмастерьев,
крепостных, и к тому же почти в каждом из этих классов – еще особые градации.
Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество
не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые
условия угнетения и новые формы борьбы на место старых. Наша эпоха, эпоха
буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия:
общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на
два большие, стоящие друг против друга, класса – буржуазию и пролетариат. Из
крепостных средневековья вышло свободное население первых городов; из этого
сословия горожан развились первые элементы буржуазии. Открытие Америки и
морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле
деятельности. Остиндский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с
колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали
неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем
самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие
революционного элемента. Прежняя феодальная, или цеховая, организация
промышленности более не могла удовлетворить спроса, возраставшего вместе с
новыми рынками. Место ее заняла мануфактура. Цеховые мастера были вытеснены
промышленным средним сословием; разделение труда между различными корпорациями
исчезло, уступив место разделению труда внутри отдельной мастерской. Но рынки
все росли, спрос все увеличивался. Удовлетворить его не могла уже и
мануфактура. Тогда пар и машина произвели революцию в промышленности. Место
мануфактуры заняла современная крупная промышленность, место промышленного среднего
сословия заняли миллионеры-промышленники, предводители целых промышленных
армий, современные буржуа. Крупная промышленность создала всемирный рынок,
подготовленный открытием Америки. Всемирный рынок вызвал колоссальное развитие
торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения. Это в свою очередь
оказало воздействие на расширение промышленности, и в той же мере, в какой
росли промышленность, торговля, мореплавание, железные дороги, развивалась
буржуазия, она увеличивала свои капиталы и оттесняла на задний план все классы,
унаследованные от средневековья. Мы видим, таким образом, что современная
буржуазия сама является продуктом длительного процесса развития, ряда
переворотов в способе производства и обмена. Каждая из этих ступеней развития
буржуазии сопровождалась соответствующим политическим успехом. Угнетенное
сословие при господстве феодалов, вооруженная и самоуправляющаяся ассоциация в
коммуне, тут – независимая городская республика, там – третье, податное
сословие монархии, затем, в период мануфактуры, – противовес дворянству в
сословной или в абсолютной монархии и главная основа крупных монархий вообще,
наконец, со времени установления крупной промышленности и всемирного рынка, она
завоевала себе исключительное политическое господство в современном
представительном государстве. Современная государственная власть – это только
комитет, управляющий общими делами всего класса буржуазии. Буржуазия сыграла в
истории чрезвычайно революционную роль. Буржуазия, повсюду, где она достигла
господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения.
Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его
«естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи,
кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического
расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского
энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство
человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и
благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом,
эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила
эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой. Буржуазия лишила
священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными
и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника,
поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников.
Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно-сентиментальный покров и
свела их к чисто денежным отношениям. Буржуазия показала, что грубое проявление
силы в средние века, вызывающее такое восхищение у реакционеров, находило себе
естественное дополнение в лени и неподвижности. Она впервые показала, чего
может достигнуть человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства, но
совсем иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические
соборы; она совершила совсем иные походы, чем переселение народов и крестовые
походы. Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в
орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных
отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив,
первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение
старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в
производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная
неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. Все застывшие,
покрывшиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными
представлениями и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь оказываются
устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и застойное исчезает,
все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть
трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения.
Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по
всему земному шару. Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду
установить связи. Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала
производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению
реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные
национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с
каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых
становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, – отрасли,
перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных
областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не
только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых
потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для
удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых
различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и
существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя
связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере
относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной
деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная
односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и
из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная
литература.
Буржуазия
быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением
средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации.
Дешевые цены ее товаров – вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она
разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную
ненависть варваров к иностранцам. Под страхом гибели заставляет она все нации
принять буржуазный способ производства, заставляет их вводить у себя так
называемую цивилизацию, т.е. становиться буржуа. Словом, она создает себе мир
по своему образу и подобию. Буржуазия подчинила деревню господству города. Она
создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского
населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть
населения из идиотизма деревенской жизни. Так же как деревню она сделала
зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в
зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы – от буржуазных
народов, Восток – от Запада. Буржуазия все более и более уничтожает
раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила
население, централизовала средства производства, концентрировала собственность
в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация.
Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными
интересами, законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались
сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с
одним национальным классовым интересом, с одной таможенной границей. Буржуазия
менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные
и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения,
вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в
промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический
телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для
судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения, – какое из
прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в
недрах общественного труда! Итак, мы видели, что средства производства и
обмена, на основе которых сложилась буржуазия, были созданы в феодальном
обществе. На известной ступени развития этих средств производства и обмена
отношения, в которых происходили производство и обмен феодального общества,
феодальная организация земледелия и промышленности, одним словом, феодальные
отношения собственности, уже перестали соответствовать развившимся
производительным силам. Они тормозили производство, вместо того чтобы его
развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были
разбиты. Место их заняла свободная конкуренция, с соответствующим ей
общественным и политическим строем, с экономическим и политическим господством
класса буржуазии. Подобное же движение совершается на наших глазах. Современное
буржуазное общество, с его буржуазными отношениями производства и обмена,
буржуазными отношениями собственности, создавшее как бы по волшебству столь
могущественные средства производства и обмена, походит на волшебника, который
не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его
заклинаниями. Вот уже несколько десятилетий история промышленности и торговли
представляет собой лишь историю возмущения современных производительных сил
против современных производственных отношений, против тех отношений
собственности, которые являются условием существования буржуазии и ее
господства. Достаточно указать на торговые кризисы, которые, возвращаясь
периодически, все более и более грозно ставят под вопрос существование всего
буржуазного общества25. Во время торговых кризисов каждый раз уничтожается
значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже
производительных сил. Во время кризисов разражается общественная эпидемия,
которая всем предшествующим эпохам показалась бы нелепостью, – эпидемия
перепроизводства. Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию
внезапно наступившего варварства, как будто голод, всеобщая опустошительная
война лишили его всех жизненных средств; кажется, что промышленность, торговля
уничтожены, – и почему? Потому, что общество обладает слишком большой
цивилизацией, имеет слишком много жизненных средств, располагает слишком
большой промышленностью и торговлей. Производительные силы, находящиеся в его
распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности;
напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения
задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать
эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под
угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали
слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство. – Каким путем
преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения
целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых
рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем,
что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и
уменьшает средства противодействия им. Оружие, которым буржуазия ниспровергла
феодализм, направляется теперь против самой буржуазии. Но буржуазия не только
выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят
против нее это оружие, – современных рабочих, пролетариев. В той же самой
степени, в какой развивается буржуазия, т.е. капитал, развивается и
пролетариат, класс современных рабочих, которые только тогда и могут
существовать, когда находят работу, а находят ее лишь до тех пор, пока их труд
увеличивает капитал. Эти рабочие, вынужденные продавать себя поштучно,
представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а
потому в равной мере подвержены всем случайностям конкуренции, всем колебаниям
рынка. Вследствие возрастающего применения машин и разделения труда, труд
пролетариев утратил всякий самостоятельный характер, а вместе с тем и всякую
привлекательность для рабочего. Рабочий становится простым придатком машины, от
него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего
усваиваемые приемы. Издержки на рабочего сводятся поэтому почти исключительно к
жизненным средствам, необходимым для его содержания и продолжения его рода. Но
цена всякого товара, а следовательно и труда26, равна издержкам его
производства. Поэтому в той же самой мере, в какой растет непривлекательность
труда, уменьшается заработная плата. Больше того: в той же мере, в какой
возрастает применение машин и разделение труда, возрастает и количество труда,
за счет ли увеличения числа рабочих часов, или же вследствие увеличения количества
труда, требуемого в каждый данный промежуток времени, ускорения хода машин и т.
д. Современная промышленность превратила маленькую мастерскую патриархального
мастера в крупную фабрику промышленного капиталиста. Массы рабочих, скученные
на фабрике, организуются по-солдатски. Как рядовые промышленной армии, они
ставятся под надзор целой иерархии унтер-офицеров и офицеров. Они – рабы не
только класса буржуазии, буржуазного государства, ежедневно и ежечасно
порабощает их машина, надсмотрщик и прежде всего сам отдельный
буржуа-фабрикант. Эта деспотия тем мелочнее, ненавистнее, она тем больше
ожесточает, чем откровеннее ее целью провозглашается нажива. Чем менее
искусства и силы требует ручной труд, т.е. чем более развивается современная
промышленность, тем более мужской труд вытесняется женским и детским. По
отношению к рабочему классу различия пола и возраста утрачивают всякое
общественное значение. Существуют лишь рабочие инструменты, требующие различных
издержек в зависимости от возраста и пола. Когда заканчивается эксплуатация
рабочего фабрикантом и рабочий получает, наконец, наличными свою заработную
плату, на него набрасываются другие части буржуазии – домовладелец, лавочник,
ростовщик и т. п. Низшие слои среднего сословия: мелкие промышленники, мелкие
торговцы и рантье, ремесленники и крестьяне – все эти классы опускаются в ряды
пролетариата, частью оттого, что их маленького капитала недостаточно для
ведения крупных промышленных предприятий и он не выдерживает конкуренции с
более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство
обесценивается в результате введения новых методов производства. Так
рекрутируется пролетариат из всех классов населения. Пролетариат проходит
различные ступени развития. Его борьба против буржуазии начинается вместе с его
существованием. Сначала борьбу ведут отдельные рабочие, потом рабочие одной
фабрики, затем рабочие одной отрасли труда в одной местности против отдельного
буржуа, который их непосредственно эксплуатирует. Рабочие направляют свои удары
не только против буржуазных производственных отношений, но и против самих
орудий производства; они уничтожают конкурирующие иностранные товары, разбивают
машины, поджигают фабрики, силой пытаются восстановить потерянное положение
средневекового рабочего. На этой ступени рабочие образуют рассеянную по всей
стране и раздробленную конкуренцией массу. Сплочение рабочих масс пока является
еще не следствием их собственного объединения, а лишь следствием объединения
буржуазии, которая для достижения своих собственных политических целей должна,
и пока еще может, приводить в движение весь пролетариат. На этой ступени
пролетарии борются, следовательно, не со своими врагами, а с врагами своих
врагов – с остатками абсолютной монархии, земле владельцами, непромышленными
буржуа, мелкими буржуа. Все историческое движение сосредоточивается, таким
образом, в руках буржуазии; каждая одержанная в таких условиях победа является
победой буржуазии. Но с развитием промышленности пролетариат не только
возрастает численно; он скопляется в большие массы, сила его растет, и он все
более ее ощущает. Интересы и условия жизни пролетариата все более и более
уравниваются по мере того, как машины все более стирают различия между
отдельными видами труда и почти всюду низводят заработную плату до одинаково
низкого уровня. Возрастающая конкуренция буржуа между собою и вызываемые ею
торговые кризисы ведут к тому, что заработная плата рабочих становится все
неустойчивее; все быстрее развивающееся, непрерывное совершенствование машин
делает жизненное положение пролетариев все менее обеспеченным; столкновения
между отдельным рабочим и отдельным буржуа все более принимают характер
столкновений между двумя классами. Рабочие начинают с того, что образуют
коалиции* против буржуа; они выступают сообща для защиты своей заработной
платы. Они основывают даже постоянные ассоциации для того, чтобы обеспечить
себя средствами на случай возможных столкновений. Местами борьба переходит в
открытые восстания. Рабочие время от времени побеждают, но эти победы лишь преходящи.
Действительным результатом их борьбы является не непосредственный успех, а все
шире распространяющееся объединение рабочих. Ему способствуют все растущие
средства сообщения, создаваемые крупной промышленностью и устанавливающие связь
между рабочими различных местностей. Лишь эта связь и требуется для того, чтобы
централизовать многие местные очаги борьбы, носящей повсюду одинаковый
характер, и слить их в одну национальную, классовую борьбу. А всякая классовая
борьба есть борьба политическая. И объединение, для которого средневековым
горожанам с их проселочными дорогами требовались столетия, достигается
современными пролетариями, благодаря железным дорогам, в течение немногих лет.
Эта организация пролетариев в класс, и тем самым – в политическую партию,
ежеминутно вновь разрушается конкуренцией между самими рабочими. Но она
возникает снова и снова, становясь каждый раз сильнее, крепче, могущественнее.
Она заставляет признать отдельные интересы рабочих в законодательном порядке,
используя для этого раздоры между отдельными слоями буржуазии. Например, закон
о десятичасовом рабочем дне в Англии. Вообще столкновения внутри старого
общества во многих отношениях способствуют процессу развития пролетариата.
Буржуазия ведет непрерывную борьбу: сначала против аристократии, позднее против
тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с
прогрессом промышленности, и постоянно – против буржуазии всех зарубежных
стран. Во всех этих битвах она вынуждена обращаться к пролетариату, призывать его
на помощь и вовлекать его таким образом в политическое движение. Она,
следовательно, сама передает пролетариату элементы своего собственного
образования*, т.е. оружие против самой себя. Далее, как мы видели, прогресс
промышленности сталкивает в ряды пролетариата целые слои господствующего класса
или, по крайней мере, ставит под угрозу условия их жизни. Они также приносят
пролетариату большое количество элементов образования. Наконец, в те периоды,
когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри
господствующего класса, внутри всего старого общества принимает такой бурный,
такой резкий характер, что небольшая часть господствующего класса отрекается от
него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит
будущее. Вот почему, как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так
теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно – часть буржуа-идеологов,
которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического
движения. Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только
пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие
классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности,
пролетариат же есть ее собственный продукт. Средние сословия: мелкий
промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин – все они борются с
буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних
сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они
реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории. Если они
революционны, то постольку, поскольку им предстоит переход в ряды пролетариата,
поскольку они защищают не свои настоящие, а свои будущие интересы, поскольку
они покидают свою собственную точку зрения для того, чтобы встать на точку
зрения пролетариата. Люмпен-пролетариат, этот пассивный продукт гниения самых
низших слоев старого общества, местами вовлекается пролетарской революцией в
движение, но в силу всего своего жизненного положения он гораздо более склонен
продавать себя для реакционных козней. Жизненные условия старого общества уже
уничтожены в жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности;
его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными
семейными отношениями; современный промышленный труд, современное иго капитала,
одинаковое как в Англии, так и во Франции, как в Америке, так и в Германии,
стерли с него всякий на циональный характер. Законы, мораль, религия – все это
для него не более как буржуазные предрассудки, за которыми скрываются
буржуазные интересы. Все прежние классы, завоевав себе господство, стремились
упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя все общество
условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные
производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ
присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в
целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, они
должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную
собственность. Все до сих пор происходившие движения были движениями
меньшинства или совершались в интересах меньшинства. Пролетарское движение есть
самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного
большинства. Пролетариат, самый низший слой современного общества, не может
подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух
вся возвышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих официальное общество.
Если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии
является сначала борьбой национальной. Пролетариат каждой страны, конечно,
должен сперва покончить со своей собственной буржуазией. Описывая наиболее
общие фазы развития пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую
гражданскую войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда
она превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство
посредством насильственного ниспровержения буржуазии. Все доныне существовавшие
общества основывались, как мы видели, на антагонизме между классами угнетающими
и угнетенными. Но, чтобы возможно было угнетать какой-либо класс, необходимо
обеспечить условия, при которых он мог бы влачить, по крайней мере, свое
рабское существование. Крепостной в крепостном состоянии выбился до положения
члена коммуны так же, как мелкий буржуа под ярмом феодального абсолютизма
выбился до положения буржуа. Наоборот, современный рабочий с прогрессом
промышленности не поднимается, а все более опускается ниже условий
существования своего собственного класса. Рабочий становится паупером, и
пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это ясно показывает,
что буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества и
навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве
регулирующего закона. Она неспособна господствовать, потому что неспособна
обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования, потому что вынуждена
дать ему опуститься до такого положения, когда она сама должна его кормить,
вместо того чтобы кормиться за его счет. Общество не может более жить под ее
властью, т. е. ее жизнь несовместима более с обществом. Основным условием
существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в
руках частных лиц, образование и увеличение капитала. Условием существования
капитала является наемный труд. Наемный труд держится исключительно на
конкуренции рабочих между собой. Прогресс промышленности, невольным носителем
которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место
разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством
ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног
буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает
продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель
и победа пролетариата одинаково неизбежны.
II. Пролетарии и коммунисты
В каком
отношении стоят коммунисты к пролетариям вообще? Коммунисты не являются особой
партией, противостоящей другим рабочим партиям. У них нет никаких интересов,
отдельных от интересов всего пролетариата в целом. Они не выставляют никаких
особых принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение.
Коммунисты отличаются от остальных пролетарских партий лишь тем, что, с одной
стороны, в борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие,
не зависящие от национальности интересы всего пролетариата; с другой стороны,
тем, что на различных ступенях развития, через которые проходит борьба
пролетариата с буржуазией, они всегда являются представителями интересов
движения в целом. Коммунисты, следовательно, на практике являются самой
решительной, всегда побуждающей к движению вперед частью рабочих партий всех стран,
а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата
преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского
движения. Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских
партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии,
завоевание пролетариатом политической власти.
Теоретические
положения коммунистов ни в какой мере не основываются на идеях, принципах,
выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира. Они являются лишь
общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы,
выражением совершающегося на наших глазах исторического движения. Уничтожение
ранее существовавших отношений собственности не является чем-то присущим
исключительно коммунизму. Все отношения собственности были подвержены
постоянной исторической смене, постоянным историческим изменениям. Например,
французская революция отменила феодальную собственность, заменив ее
собственностью буржуазной. Отличительной чертой коммунизма является не отмена
собственности вообще, а отмена буржуазной собственности. Но современная
буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого
производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых
антагонизмах, на эксплуатации одних другими. В этом смысле коммунисты могут
выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности. Нас,
коммунистов, упрекали в том, что мы хотим уничтожить собственность, лично
приобретенную, добытую своим трудом, собственность, образующую основу всякой
личной свободы, деятельности и самостоятельности. Заработанная,
благоприобретенная, добытая своим трудом собственность! Говорите ли вы о
мелкобуржуазной, мелкокрестьянской собственности, которая предшествовала
собственности буржуазной? Нам нечего ее уничтожать, развитие промышленности ее
уничтожило и уничтожает изо дня в день. Или, быть может, вы говорите о
современной буржуазной частной собственности? Но разве наемный труд, труд
пролетария, создает ему собственность? Никоим образом. Он создает капитал, т.е.
собственность, эксплуатирующую наемный труд, собственность, которая может
увеличиваться лишь при условии, что она порождает новый наемный труд, чтобы
снова его эксплуатировать. Собственность в ее современном виде движется в противоположности
между капиталом и наемным трудом. Рассмотрим же обе стороны этой
противоположности. Быть капиталистом – значит занимать в производстве не только
чисто личное, но и общественное положение. Капитал – это коллективный продукт и
может быть приведен в движение лишь совместной деятельностью многих членов
общества, а в конечном счете – только совместной деятельностью всех членов
общества. Итак, капитал – не личная, а общественная сила. Следовательно, если
капитал будет превращен в коллективную, всем членам общества принадлежащую,
собственность, то это не будет превращением личной собственности в
общественную. Изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет
свой классовый характер. Перейдем к наемному труду. Средняя цена наемного труда
есть минимум заработной платы, т. е. сумма жизненных средств, необходимых для
сохранения жизни рабочего как рабочего. Следовательно, того, что наемный
рабочий присваивает в результате своей деятельности, едва хватает для
воспроизводства его жизни. Мы вовсе не намерены уничтожить это личное
присвоение продуктов труда, служащих непосредственно для воспроизводства жизни,
присвоение, не оставляющее никакого избытка, который мог бы создать власть над
чужим трудом. Мы хотим уничтожить только жалкий характер такого присвоения,
когда рабочий живет только для того, чтобы увеличивать капитал, и живет лишь
постольку, поскольку этого требуют интересы господствующего класса. В
буржуазном обществе живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд.
В коммунистическом обществе накопленный труд – это лишь средство расширять,
обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих. Таким образом, в буржуазном
обществе прошлое господствует над настоящим, в коммунистическом обществе –
настоящее над прошлым. В буржуазном обществе капитал обладает
самостоятельностью и индивидуальностью, между тем как трудящийся индивидуум
лишен самостоятельности и обезличен. И уничтожение этих отношений буржуазия
называет упразднением личности и свободы! Она права. Действительно, речь идет
об упразднении буржуазной личности, буржуазной самостоятельности и буржуазной
свободы. Под свободой, в рамках нынешних буржуазных производственных отношений,
понимают свободу торговли, свободу купли и продажи. Но с падением торгашества
падет и свободное торгашество. Разговоры о свободном торгашестве, как и все
прочие высокопарные речи наших буржуа о свободе, имеют вообще смысл лишь по
отношению к несвободному торгашеству, к порабощенному горожанину средневековья,
а не по отношению к коммунистическому уничтожению торгашества, буржуазных
производственных отношений и самой буржуазии. Вы приходите в ужас от того, что
мы хотим уничтожить частную собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная
собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно
благодаря тому, что не существует для девяти десятых. Вы упрекаете нас,
следовательно, в том, что мы хотим уничтожить собственность, предполагающую в
качестве необходимого условия отсутствие собственности у огромного большинства
общества.
Одним словом, вы
упрекаете нас в том, что мы хотим уничтожить вашу собственность. Да, мы
действительно хотим это сделать. С того момента, когда нельзя будет более
превращать труд в капитал, в деньги, в земельную ренту, короче – в общественную
силу, которую можно монополизировать, т.е. с того момента, когда личная
собственность не сможет более превращаться в буржуазную собственность, – с
этого момента, заявляете вы, личность уничтожена. Вы сознаетесь, следовательно,
что личностью вы не признаете никого, кроме буржуа, т. е. буржуазного
собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена. Коммунизм ни
у кого не отнимает возможности присвоения общественных продуктов, он отнимает
лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд. Выдвигали
возражение, будто с уничтожением частной собственности прекратится всякая
деятельность и воцарится всеобщая леность. В таком случае буржуазное общество
должно было бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего
не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится. Все эти опасения сводятся
к тавтологии, что нет больше наемного труда, раз не существует больше капитала.
Все возражения, направленные против коммунистического способа присвоения и
производства материальных продуктов, распространяются также на присвоение и
производство продуктов умственного труда. Подобно тому как уничтожение
классовой собственности представляется буржуа уничтожением самого производства,
так и уничтожение классового образования для него равносильно уничтожению
образования вообще. Образование, гибель которого он оплакивает, является для
громадного большинства превращением в придаток машины.
Но не спорьте с
нами, оценивая при этом отмену буржуазной собственности с точки зрения ваших
буржуазных представлений о свободе, образовании, праве и т. д. Ваши идеи сами
являются продуктом буржуазных производственных отношений и буржуазных отношений
собственности, точно так же как ваше право есть лишь возведенная в закон воля
вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями
жизни вашего класса. Ваше пристрастное представление, заставляющее вас
превращать свои производственные отношения и отношения собственности из
отношений исторических, преходящих в процессе развития производства, в вечные законы
природы и разума, вы разделяете со всеми господствовавшими прежде и погибшими
классами. Когда заходит речь о буржуазной собственности, вы не смеете более
понять того, что кажется вам понятным в отношении собственности античной или
феодальной. Уничтожение семьи! Даже самые крайние радикалы возмущаются этим
гнусным намерением коммунистов. На чем основана современная, буржуазная семья?
На капитале, на частной наживе. В совершенно развитом виде она существует
только для буржуазии; но она находит свое дополнение в вынужденной
бессемейности пролетариев и в публичной проституции. Буржуазная семья
естественно отпадает вместе с отпадением этого ее дополнения, и обе вместе
исчезнут с исчезновением капитала. Или вы упрекаете нас в том, что мы хотим
прекратить эксплуатацию детей их родителями? Мы сознаемся в этом преступлении.
Но вы утверждаете, что, заменяя домашнее воспитание общественным, мы хотим
уничтожить самые дорогие для человека отношения. А разве ваше воспитание не
определяется обществом? Разве оно не определяется общественными отношениями, в
которых вы воспитываете, не определяется прямым или косвенным вмешательством
общества через школу и т. д.? Коммунисты не выдумывают влияния общества на
воспитание; они лишь изменяют характер воспитания, вырывают его из-под влияния
господствующего класса. Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о
нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения, чем
более разрушаются все семейные связи в среде пролетариата благодаря развитию
крупной промышленности, чем более дети превращаются в простые предметы торговли
и рабочие инструменты. Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жен, – кричит
нам хором вся буржуазия. Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие
производства. Он слышит, что орудия производства предполагается предоставить в
общее пользование, и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин
постигнет та же участь. Он даже и не подозревает, что речь идет как раз об
устранении такого положения женщины, когда она является простым орудием
производства. Впрочем, нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа
по поводу мнимой официальной общности жен у коммунистов. Коммунистам нет
надобности вводить общность жен, она существовала почти всегда. Наши буржуа, не
довольствуясь тем, что в их распоряжении находятся жены и дочери их рабочих, не
говоря уже об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы
соблазнять жен друг у друга. Буржуазный брак является в действительности
общностью жен. Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто
они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жен официальную, открытую.
Но ведь само собой разумеется, что с уничтожением нынешних производственных
отношений исчезнет и вытекающая из них общность жен, т. е. официальная и
неофициальная проституция. Далее, коммунистов упрекают, будто они хотят
отменить отечество, национальность. Рабочие не имеют отечества. У них нельзя
отнять то, чего у них нет. Так как пролетариат должен прежде всего завоевать
политическое господство, подняться до положения национального класса,
конституироваться как нация, он сам пока еще национален, хотя совсем не в том
смысле, как понимает это буржуазия. Национальная обособленность и
противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии,
со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного
производства и соответствующих ему условий жизни. Господство пролетариата еще
более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере
цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата. В
той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим,
уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой. Вместе с антагонизмом
классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой. Обвинения
против коммунизма, выдвигаемые с религиозных, философских и вообще
идеологических точек зрения, не заслуживают подробного рассмотрения. Нужно ли
особое глубокомыслие, чтобы понять, что вместе с условиями жизни людей, с их
общественными отношениями, с их общественным бытием изменяются также и их
представления, взгляды и понятия, – одним словом, их сознание?
Что же
доказывает история идей, как не то, что духовное производство преобразуется
вместе с материальным? Господствующими идеями любого времени были всегда лишь
идеи господствующего класса28. Говорят об идеях, революционизирующих все
общество; этим выражают лишь тот факт, что внутри старого общества образовались
элементы нового, что рука об руку с разложением старых условий жизни идет и
разложение старых идей. Когда древний мир клонился к гибели, древние религии
были побеждены христианской религией. Когда христианские идеи в XVIII веке
гибли под ударом просветительных идей, феодальное общество вело свой смертный
бой с революционной в то время буржуазией. Идеи свободы совести и религии
выражали в области знания лишь господство свободной конкуренции. «Но», скажут
нам, «религиозные, моральные, философские, политические, правовые идеи и т. д.,
конечно, изменялись в ходе исторического развития. Религия же, нравственность,
философия, политика, право всегда сохранялись в этом беспрерывном изменении. К
тому же существуют вечные истины, как свобода, справедливость и т. д., общие
всем стадиям общественного развития. Коммунизм же отменяет вечные истины, он
отменяет религию, нравственность, вместо того чтобы обновить их; следовательно,
он противоречит всему предшествовавшему ходу исторического развития». К чему
сводится это обвинение? История всех доныне существовавших обществ двигалась в
классовых противоположностях, которые в разные эпохи складывались различно. Но
какие бы формы они ни принимали, эксплуатация одной части общества другою
является фактом, общим всем минувшим столетиям. Неудивительно поэтому, что
общественное сознание всех веков, несмотря на все разнообразие и все различия,
движется в определенных общих формах, в формах сознания, которые вполне
исчезнут лишь с окончательным исчезновением противоположности классов.
Коммунистическая
революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого
отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым
решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого. Оставим,
однако, возражения буржуазии против коммунизма. Мы видели уже выше, что первым
шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий
класс, завоевание демократии. Пролетариат использует свое политическое
господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал,
централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата,
организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить
сумму производительных сил. Это может, конечно, произойти сначала лишь при
помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные
производственные отношения, т. е. при помощи мероприятий, которые экономически
кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения
перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе
производства. Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.
Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены
следующие меры: 1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной
ренты на покрытие государственных расходов. 2. Высокий прогрессивный налог. 3.
Отмена права наследования. 4. Конфискация имущества всех эмигрантов и
мятежников. 5. Централизация кредита в руках государства посредством
национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
6. Централизация всего транспорта в руках государства. 7. Увеличение числа
государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение
земель по общему плану. 8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение
промышленных армий, в особенности для земледелия. 9. Соединение земледелия с
промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и
деревней. 10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение
фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с
материальным производством и т. д. Когда в ходе развития исчезнут классовые
различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда
публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в
собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для
подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно
объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий
класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые
производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он
уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы
вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса. На место старого
буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит
ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного
развития всех.
III. Социалистическая и коммунистическая литература
1.
РЕАКЦИОННЫЙ СОЦИАЛИЗМ
а) Феодальный
социализм
Французская и
английская аристократия по своему историческому положению была призвана к тому,
чтобы писать памфлеты против современного буржуазного общества. Во французской
июльской революции 1830 г. и в английском движении в пользу парламентской
реформы ненавистный выскочка еще раз нанес ей поражение. О серьезной
политической борьбе не могло быть больше и речи. Ей оставалась только
литературная борьба. Но и в области литературы старые фразы времен Реставрации**
стали уже невозможны. Чтобы возбудить сочувствие, аристократия должна была
сделать вид, что она уже не заботится о своих собственных интересах и
составляет свой обвинительный акт против буржуазии только в интересах
эксплуатируемого рабочего класса. Она доставляла себе удовлетворение тем, что
сочиняла пасквили на своего нового властителя и шептала ему на ухо более или
менее зловещие пророчества. Так возник феодальный социализм: наполовину
похоронная песнь – наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого –
наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим
горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое
впечатление полной неспособностью понять ход современной истории. Аристократия
размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою
народ. Но всякий раз, когда он следовал за нею, он замечал на ее заду старые
феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом. Разыгрыванием
этой комедии занималась часть французских легитимистов и «Молодая Англия». Если
феодалы доказывают, что их способ эксплуатации был иного рода, чем буржуазная
эксплуатация, то они забывают только, что они эксплуатировали при совершенно
других, теперь уже отживших, обстоятельствах и условиях. Если они указывают,
что при их господстве не существовало современного пролетариата, то забывают,
что как раз современная буржуазия была необходимым плодом их общественного
строя. Впрочем, они столь мало скрывают реакционный характер своей критики, что
их главное обвинение против буржуазии именно в том и состоит, что при ее
господстве развивается класс, который взорвет на воздух весь старый
общественный порядок. Они гораздо больше упрекают буржуазию в том, что она
порождает революционный пролетариат, чем в том, что она порождает пролетариат
вообще. Поэтому в политической практике они принимают участие во всех
насильственных мероприятиях против рабочего класса, а в обыденной жизни,
вопреки всей своей напыщенной фразеологии, не упускают случая подобрать золотые
яблоки и променять верность, любовь, честь на барыш от торговли овечьей
шерстью, свекловицей и водкой. Подобно тому как поп всегда шел рука об руку с
феодалом, поповский социализм идет рука об руку с феодальным. Нет ничего легче,
как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок. Разве
христианство не ратовало тоже против частной собственности, против брака,
против государства? Разве оно не проповедовало вместо этого благотворительность
и нищенство, безбрачие и умерщвление плоти, монастырскую жизнь и церковь?
Христианский социализм – это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление
аристократа.
b) Мелкобуржуазный социализм
Феодальная
аристократия – не единственный ниспровергнутый буржуазией класс, условия жизни
которого в современном буржуазном обществе ухудшались и отмирали. Средневековое
сословие горожан и сословие мелких крестьян были предшественниками современной
буржуазии. В странах, менее развитых в промышленном и торговом отношении, класс
этот до сих пор еще прозябает рядом с развивающейся буржуазией. В тех странах,
где развилась современная цивилизация, образовалась – и как дополнительная
часть буржуазного общества постоянно вновь образуется – новая мелкая буржуазия,
которая колеблется между пролетариатом и буржуазией. Но конкуренция постоянно
сталкивает принадлежащих к этому классу лиц в ряды пролетариата, и они начинают
уже видеть приближение того момента, когда с развитием крупной промышленности
они совершенно исчезнут как самостоятельная часть современного общества и в торговле,
промышленности и земледелии будут замещены надзирателями и наемными служащими.
В таких странах, как Франция, где крестьянство составляет гораздо более
половины всего населения, естественно было появление писателей, которые,
становясь на сторону пролетариата против буржуазии, в своей критике буржуазного
строя прикладывали к нему мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую мерку и защищали
дело рабочих с мелкобуржуазной точки зрения. Так возник мелкобуржуазный
социализм. Сисмонди стоит во главе этого рода литературы не только во Франции,
но и в Англии. Этот социализм прекрасно умел подметить противоречия в
современных производственных отношениях. Он разоблачил лицемерную апологетику
экономистов. Он неопровержимо доказал разрушительное действие машинного производства
и разделения труда, концентрацию капиталов и землевладения, перепроизводство,
кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету пролетариата,
анархию производства, вопиющее неравенство в распределении богатства,
истребительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов,
старых семейных отношений и старых национальностей. Но по. своему
положительному содержанию этот социализм стремится или восстановить старые
средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности
и старое общество, или – вновь насильственно втиснуть современные средства
производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений,
которые были уже ими взорваны и необходимо должны были быть взорваны. В обоих
случаях он одновременно и реакционен и утопичен. Цеховая организация
промышленности и патриархальное сельское хозяйство – вот его последнее слово. В
дальнейшем своем развитии направление это вылилось в трусливое брюзжание.
с) Немецкий, или «истинный» социализм
Социалистическая
и коммунистическая литература Франции, возникшая под гнетом господствующей
буржуазии и являющаяся литературным выражением борьбы против этого господства,
была перенесена в Германию в такое время, когда буржуазия там только что начала
свою борьбу против феодального абсолютизма. Немецкие философы, полуфилософы и
любители красивой фразы жадно ухватились за эту литературу, позабыв только, что
с перенесением этих сочинений из Франции в Германию туда не были одновременно
перенесены и французские условия жизни. В немецких условиях французская
литература утратила все непосредственное практическое значение и приняла вид
чисто литературного течения. Она должна была приобрести характер досужего
мудрствования об осуществлении человеческой сущности. Так, требования первой
французской революции для немецких философов XVIII века имели смысл лишь как
требования «практического разума» вообще, а проявления воли революционной
французской буржуазии в их глазах имели значение законов чистой воли, воли,
какой она должна быть, истинно человеческой воли. Вся работа немецких
литераторов состояла исключительно в том, чтобы примирить новые французские
идеи со своей старой философской совестью или, вернее, в том, чтобы усвоить
французские идеи со своей философской точки зрения. Это усвоение произошло
таким же образом, каким вообще усваивают чужой язык, путем перевода. Известно,
что на манускриптах, содержавших классические произведения языческой древности,
монахи поверх текста писали нелепые жизнеописания католических святых. Немецкие
литераторы поступили с нечестивой французской литературой как раз наоборот. Под
французский оригинал они вписали свою философскую чепуху. Например, под
французскую критику денежных отношений они вписали «отчуждение человеческой
сущности», под французскую критику буржуазного государства – «упразднение
господства Абстрактно-Всеобщего» и т. д. Это подсовывание под французские
теории своей философской фразеологии они окрестили «философией действия»,
«истинным социализмом», «немецкой наукой социализма», «философским обоснованием
социализма» и т. д. Французская социалистическо-коммунистическая литература
была таким образом совершенно выхолощена. И так как в руках немца она перестала
выражать борьбу одного класса против другого, то немец был убежден, что он
поднялся выше «французской односторонности», что он отстаивает, вместо истинных
потребностей, потребность в истине, а вместо интересов пролетариата – интересы
человеческой сущности, интересы человека вообще, человека, который не
принадлежит ни к какому классу и вообще существует не в действительности, а в
туманных небесах философской фантазии.
Этот немецкий
социализм, считавший свои беспомощные ученические упражнения столь серьезными и
важными и так крикливо их рекламировавший, потерял мало-помалу свою
педантическую невинность. Борьба немецкой, особенно прусской, буржуазии против
феодалов и абсолютной монархии – одним словом либеральное движение –
становилась все серьезнее. «Истинному» социализму представился, таким образом,
желанный случай противопоставить политическому движению социалистические
требования, предавать традиционной анафеме либерализм, представительное
государство, буржуазную конкуренцию, буржуазную свободу печати, буржуазное
право, буржуазную свободу и равенство и проповедовать народной массе, что в
этом буржуазном движении она не может ничего выиграть, но, напротив, рискует
все потерять. Немецкий социализм весьма кстати забывал, что французская
критика, жалким отголоском которой он был, предполагала современное буржуазное
общество с соответствующими ему материальными условиями жизни и соответственной
политической конституцией, т.е. как раз все те предпосылки, о завоевании
которых в Германии только еще шла речь. Немецким абсолютным правительствам, с
их свитой попов, школьных наставников, заскорузлых юнкеров и бюрократов, он
служил кстати подвернувшимся пугалом против угрожающе наступавшей буржуазии. Он
был подслащенным дополнением к горечи плетей и ружейных пуль, которыми эти
правительства усмиряли восстания немецких рабочих. Если «истинный» социализм
становился таким образом оружием в руках правительств против немецкой
буржуазии, то он и непосредственно служил выражением реакционных интересов,
интересов немецкого мещанства. В Германии действительную общественную основу
существующего порядка вещей составляет мелкая буржуазия, унаследованная от XVI
века и с того времени постоянно вновь появляющаяся в той или иной форме.
Сохранение ее
равносильно сохранению существующего в Германии порядка вещей. От промышленного
и политического господства буржуазии она со страхом ждет своей верной гибели, с
одной стороны, вследствие концентрации капитала, с другой – вследствие роста
революционного пролетариата. Ей казалось, что «истинный» социализм одним
выстрелом убивает двух зайцев. И «истинный» социализм распространялся как
зараза. Вытканный из умозрительной паутины, расшитый причудливыми цветами
красноречия, пропитанный слезами слащавого умиления, этот мистический покров,
которым немецкие социалисты прикрывали пару своих тощих «вечных истин», только
увеличивал сбыт их товара среди этой публики. Со своей стороны, немецкий
социализм все более понимал свое призвание быть высокопарным представителем
этого мещанства. Он провозгласил немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого
мещанина – образцом человека. Каждой его низости он придавал сокровенный,
возвышенный социалистический смысл, превращавший ее в нечто ей совершенно
противоположное. Последовательный до конца, он открыто выступал против
«груборазрушительного» направления коммунизма и возвестил, что сам он в своем
величественном беспристрастии стоит выше всякой классовой борьбы. За весьма
немногими исключениями все, что циркулирует в Германии в качестве якобы
социалистических и коммунистических сочинений, принадлежит к этой грязной,
расслабляющей литературе.
2. КОНСЕРВАТИВНЫЙ, ИЛИ БУРЖУАЗНЫЙ, СОЦИАЛИЗМ
Известная часть
буржуазии желает излечить общественные недуги для того, чтобы упрочить
существование буржуазного общества. Сюда относятся экономисты, филантропы,
поборники гуманности, радетели о благе трудящихся классов, организаторы
благотворительности, члены обществ покровительства животным, основатели обществ
трезвости, мелкотравчатые реформаторы самых разнообразных видов. Этот
буржуазный социализм разрабатывался даже в целые системы. В качестве примера приведем
«Философию нищеты» Прудона. Буржуа-социалисты хотят сохранить условия
существования современного общества, но без борьбы и опасностей, которые
неизбежно из них вытекают. Они хотят сохранить современное общество, однако,
без тех элементов, которые его революционизируют и разлагают. Они хотели бы
иметь буржуазию без пролетариата. Тот мир, в котором господствует буржуазия,
конечно, кажется ей самым лучшим из миров. Буржуазный социализм разрабатывает
это утешительное представление в более или менее цельную систему. Приглашая
пролетариат осуществить его систему и войти в новый Иерусалим, он в сущности
требует только, чтобы пролетариат оставался в теперешнем обществе, но отбросил
свое представление о нем, как о чем-то ненавистном. Другая, менее систематическая,
но более практическая форма этого социализма стремилась к тому, чтобы внушить
рабочему классу отрицательное отношение ко всякому революционному движению,
доказывая, что ему может быть полезно не то или другое политическое
преобразование, а лишь изменение материальных условий жизни, экономических
отношений. Однако под изменением материальных условий жизни этот социализм
понимает отнюдь не уничтожение буржуазных производственных отношений,
осуществимое только революционным путем, а административные улучшения,
осуществляемые на почве этих производственных отношений, следовательно, ничего
не изменяющие в отношениях между капиталом и наемным трудом, в лучшем же случае
– лишь сокращающие для буржуазии издержки ее господства и упрощающие ее
государственное хозяйство. Самое подходящее для себя выражение буржуазный
социализм находит только тогда, когда превращается в простой ораторский оборот
речи. Свободная торговля! в интересах рабочего класса; покровительственные
пошлины! в интересах рабочего класса; одиночные тюрьмы! в интересах рабочего
класса – вот последнее, единственно сказанное всерьез, слово буржуазного
социализма. Социализм буржуазии заключается как раз в утверждении, что буржуа
являются буржуа, – в интересах рабочего класса.
3.
КРИТИЧЕСКИ-УТОПИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ И КОММУНИЗМ
Мы не говорим
здесь о той литературе, которая во всех великих революциях нового времени
выражала требования пролетариата (сочинения Бабёфа и т. д.). Первые попытки
пролетариата непосредственно осуществить свои собственные классовые интересы во
время всеобщего возбуждения, в период ниспровержения феодального общества,
неизбежно терпели крушение вследствие неразвитости самого пролетариата, а также
вследствие отсутствия материальных условий его освобождения, так как эти
условия являются лишь продуктом буржуазной эпохи. Революционная литература,
сопровождавшая эти первые движения пролетариата, по своему содержанию неизбежно
является реакционной. Она проповедует всеобщий аскетизм и грубую
уравнительность. Собственно социалистические и коммунистические системы,
системы Сен-Симона, Фурье, Оуэна и т. д., возникают в первый, неразвитый период
борьбы между пролетариатом и буржуазией, изображенный нами выше (см. «Буржуазия
и пролетариат»). Изобретатели этих систем, правда, видят противоположность
классов, так же как и действие разрушительных элементов внутри самого
господствующего общества. Но они не видят на стороне пролетариата никакой
исторической самодеятельности, никакого свойственного ему политического
движения. Так как развитие классового антагонизма идет рука об руку с развитием
промышленности, то они точно так же не могут еще найти материальных условий
освобождения пролетариата и ищут такой социальной науки, таких социальных
законов, которые создали бы эти условия. Место общественной деятельности должна
занять их личная изобретательская деятельность, место исторических условий
освобождения – фантастические условия, место постепенно подвигающейся вперед
организации пролетариата в класс – организация общества по придуманному ими
рецепту. Дальнейшая история всего мира сводится для них к пропаганде и
практическому осуществлению их общественных планов. Правда, они сознают, что в
этих своих планах защищают главным образом интересы рабочего класса как
наиболее страдающего класса. Только в качестве этого наиболее страдающего
класса и существует для них пролетариат. Однако неразвитая форма классовой
борьбы, а также их собственное положение в жизни приводят к тому, что они
считают себя стоящими высоко над этим классовым антагонизмом. Они хотят
улучшить положение всех членов общества, даже находящихся в самых лучших
условиях. Поэтому они постоянно апеллируют ко всему обществу без различия и
даже преимущественно – к господствующему классу. По их мнению, достаточно
только понять их систему, чтобы признать ее самым лучшим планом самого лучшего
из возможных обществ. Они отвергают поэтому всякое политическое, и в
особенности всякое революционное, действие; они хотят достигнуть своей цели
мирным путем и пытаются посредством мелких и, конечно, не удающихся опытов,
силой примера проложить дорогу новому общественному евангелию. Это
фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда
пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии и представляет себе
поэтому свое собственное положение еще фантастически, оно возникает из первого
исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию
общества. Но в этих социалистических и коммунистических сочинениях содержатся
также и критические элементы. Эти сочинения нападают на все основы
существующего общества. Поэтому они дали в высшей степени ценный материал для
просвещения рабочих. Их положительные выводы насчет будущего общества,
например, уничтожение противоположности между городом и деревней*, уничтожение семьи,
частной наживы, наемного труда, провозглашение общественной гармонии,
превращение государства в простое управление производством, – все эти положения
выражают лишь необходимость устранения классовой противоположности, которая
только что начинала развиваться и была известна им лишь в ее первичной
бесформенной неопределенности. Поэтому и положения эти имеют еще совершенно
утопический характер. Значение критически-утопического социализма и коммунизма
стоит в обратном отношении к историческому развитию. По мере того как
развивается и принимает все более определенные формы борьба классов, это
фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление ее
фантастическим путем лишается всякого практического смысла и всякого
теоретического оправдания. Поэтому, если основатели этих систем и были во
многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные
секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на
дальнейшее историческое развитие пролетариата. Поэтому они последовательно
стараются вновь притупить классовую борьбу и примирить противоположности. Они
все еще мечтают об осуществлении, путем опытов, своих общественных утопий, об
учреждении отдельных фаланстеров, об основании внутренних колоний
[«Home-colonies»], об устройстве маленькой Икарии – карманного издания нового
Иерусалима, – и для сооружения всех этих воздушных замков вынуждены обращаться
к филантропии буржуазных сердец и кошельков. Они постепенно опускаются в
категорию описанных выше реакционных или консервативных социалистов, отличаясь
от них лишь более систематическим педантизмом и фанатической верой в
чудодейственную силу своей социальной пауки. Вот почему они с ожесточением
выступают против всякого политического движения рабочих, вызываемого, по их
мнению, лишь слепым неверием в новое евангелие. Оуэнисты в Англии и фурьеристы
во Франции выступают – первые против чартистов, вторые против реформистов.
IV. Отношение коммунистов к различным оппозиционным
партиям
После того, что
было сказано в разделе II, понятно отношение коммунистов к сложившимся уже
рабочим партиям, т.е. их отношение к чартистам в Англии и к сторонникам
аграрной реформы в Северной Америке. Коммунисты борются во имя ближайших целей
и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они
отстаивают и будущность движения. Во Франции, в борьбе против консервативной и
радикальной буржуазии, коммунисты примыкают к социалистическо-демократической
партии, не отказываясь тем не менее от права относиться критически к фразам и
иллюзиям, проистекающим из революционной традиции. В Швейцарии они поддерживают
радикалов, не упуская, однако, из виду, что эта партия состоит из
противоречивых элементов, частью из демократических социалистов во французском
стиле, частью из радикальных буржуа. Среди поляков коммунисты поддерживают
партию, которая ставит аграрную революцию условием национального освобождения,
ту самую партию, которая вызвала краковское восстание 1846 года. В Германии,
поскольку буржуазия выступает революционно, коммунистическая партия борется
вместе с ней против абсолютной монархии, феодальной земельной собственности и
реакционного мещанства, Но ни на минуту не перестает она вырабатывать у рабочих
возможно более ясное сознание враждебной противоположности между буржуазией и
пролетариатом, чтобы немецкие рабочие могли сейчас же использовать общественные
и политические условия, которые должно принести с собой господство буржуазии,
как оружие против нее же самой, чтобы, сейчас же после свержения реакционных
классов в Германии, началась борьба против самой буржуазии. На Германию
коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне
буржуазной революции, потому, что она совершит этот переворот при более
прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым
пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия. Немецкая
буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом
пролетарской революции*. Одним словом, коммунисты повсюду поддерживают всякое
революционное движение, направленное против существующего общественного и
политического строя. Во всех этих движениях они выдвигают на первое место
вопрос о собственности, как основной вопрос движения, независимо от того,
принял ли он более или менее развитую форму.
Наконец,
коммунисты повсюду добиваются объединения и соглашения между демократическими
партиями всех стран. Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды
и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем
насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть
господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией.
Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.
ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
Карл Маркс и Фридрих Энгельс
Предисловие к немецкому изданию «Манифеста
коммунистической партии»
1872 года
Союз
коммунистов, международная рабочая организация, которая при тогдашних условиях,
разумеется, могла быть только тайной, на конгрессе, состоявшемся в ноябре 1847
г. в Лондоне, поручила нижеподписавшимся выработать предназначенную для
опубликования развернутую теоретическую и практическую программу партии. Так
возник нижеследующий «Манифест», рукопись которого была отправлена для
напечатания в Лондон за несколько недель до февральской революции.
Опубликованный впервые по-немецки, «Манифест» выдержал на этом языке в
Германии, Англии и Америке по крайней мере двенадцать различных изданий. На английском
языке он впервые появился в 1850 г. в Лондоне в «Red Republican», в переводе
мисс Элен Макфарлин, затем в 1871 г. не меньше чем в трех различных переводах в
Америке. На французском языке он впервые вышел в Париже незадолго до июньского
восстания 1848 г. и недавно – в нью-йоркском «Socialiste». Подготовляется новый
перевод. На польском языке он появился в Лондоне вскоре после первого немецкого
издания. На русском – в Женеве в шестидесятых годах.
На датский язык
он был переведен тоже вскоре после своего выхода в свет. Как ни сильно
изменились условия за последние двадцать пять лет, однако развитые в этом
«Манифесте» общие основные положения остаются в целом совершенно правильными и
в настоящее время. В отдельных местах следовало бы внести кое-какие исправления.
Практическое применение этих основных положений, как гласит сам «Манифест»,
будет повсюду и всегда зависеть от существующих исторических условий, и поэтому
революционным мероприятиям, предложенным в конце II раздела, отнюдь не
придается самодовлеющего значения. В настоящее время это место во многих
отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности за
последние двадцать пять лет и сопутствующего ему развития партийной организации
рабочего класса; ввиду практического опыта сначала февральской революции, а
потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые политическая власть
в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата, эта программа
теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что «рабочий класс не
может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для
своих собственных целей» (см. «Гражданская война во Франции. Воззвание
Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих», немецкое издание,
стр. 19, где эта мысль развита полнее). Далее, понятно само собой, что критика
социалистической литературы для настоящего времени является неполной, так как
она доведена только до 1847 года; так же понятно, что замечания об отношении
коммунистов к различным оппозиционным партиям (раздел IV), если они в основных
чертах правильны и для сегодняшнего дня, то все же для практического
осуществления устарели уже потому, что политическое положение совершенно
изменилось и большинство перечисленных там партий стерто историческим развитием
с лица земли.
Однако
«Манифест» является историческим документом, изменять который мы уже не считаем
себя вправе. Быть может, следующее издание удастся снабдить введением,
охватывающим промежуток от 1847 г. до наших дней; настоящее издание было
предпринято настолько неожиданно для нас, что у нас не было времени для этой
работы.
Карл Маркс Фридрих Энгельс
Лондон, 24 июня 1872 г.
Карл Маркс и Фридрих Энгельс
Предисловие ко второму русскому изданию «Манифеста
коммунистической партии» 1882 года
Первое русское
издание «Манифеста Коммунистической партии» в переводе Бакунина появилось в
начале 60-х годов; оно было напечатано в типографии «Колокола»43. В то время
русское издание «Манифеста» могло казаться на Западе не более как литературным
курьезом. В настоящее время такой взгляд был бы уже невозможен. До какой
степени ограниченную область распространения имело тогда (декабрь 1847 г.)
движение пролетариата, лучше всего показывает последняя глава «Манифеста»:
«Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям» в различных странах.
В ней недостает как раз России и Соединенных Штатов. Это было время, когда
Россия являлась последним большим резервом всей европейской реакции, когда
эмиграция в Соединенные Штаты поглощала излишек сил европейского пролетариата.
Обе эти страны снабжали Европу сырьем и служили в то же время рынком для сбыта
ее промышленных изделий. Обе они, следовательно, являлись тогда так или иначе
оплотом существующего в Европе порядка. До какой степени изменилось это теперь!
Именно европейская иммиграция сделала возможным колоссальное развитие
земледельческого производства в Северной Америке, которое своей конкуренцией
потрясает европейскую земельную собственность – и крупную и мелкую – в самой ее
основе. Она дала, кроме того, Соединенным Штатам возможность взяться за
эксплуатацию их богатых источников промышленного развития в таких размерах и с
такой энергией, которые в короткое время должны положить конец промышленной
монополии Западной Европы и особенно Англии. Оба эти обстоятельства в свою
очередь воздействуют в революционном смысле и на Америку. Мелкая и средняя
земельная собственность фермеров, основа всего ее политического строя,
побеждается мало-помалу конкуренцией громадных ферм; в то же время в
промышленных округах впервые развивается многочисленный пролетариат и
баснословная концентрация капиталов. Перейдем к России! Во время революции
1848–1849 гг. не только европейские монархи, но и европейские буржуа видели в
русском вмешательстве единственное спасение против пролетариата, который только
что начал пробуждаться. Царя провозгласили главой европейской реакции. Теперь
он – содержащийся в Гатчине военнопленный революции44, и Россия представляет
собой передовой отряд революционного движения в Европе. Задачей
«Коммунистического манифеста» было провозгласить неизбежно предстоящую гибель
современной буржуазной собственности. Но рядом с быстро развивающейся
капиталистической горячкой и только теперь образующейся буржуазной земельной
собственностью мы находим в России большую половину земли в общинном владении
крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская община* – эта, правда, сильно
уже разрушенная форма первобытного общего владения землей – непосредственно
перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна
пережить сначала тот же процесс разложения, который присущ историческому
развитию Запада?
Единственно
возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если
русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что
обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на
землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития.
Карл Маркс. Фридрих Энгельс
Лондон, 21 января 1882 г.
Фридрих Энгельс
Предисловие к немецкому изданию «Манифеста
коммунистической партии»
1883 года
Предисловие к настоящему изданию мне
приходится, к сожалению, подписывать одному. Маркс – человек, которому весь
рабочий класс Европы и Америки обязан более, чем кому бы то ни было, – покоится
на Хайгетском кладбище, и могила его поросла уже первой травой. После его
смерти уж во всяком случае не может быть речи о переделке или дополнении
«Манифеста». Тем более я считаю необходимым с полной ясностью еще раз заявить
здесь следующее. Основная мысль, проходящая красной нитью через весь
«Манифест», мысль, что экономическое производство и неизбежно вытекающее из
него строение общества любой исторической эпохи образуют основу ее политической
и умственной истории; что в соответствии с этим (со времени разложения
первобытного общинного землевладения) вся история была историей классовой
борьбы, борьбы между эксплуатируемыми и эксплуатирующими, подчиненными и
господствующими классами на различных ступенях общественного развития, и что
теперь эта борьба достигла ступени, на которой эксплуатируемый и угнетенный
класс (пролетариат) не может уже освободиться от эксплуатирующего и угнетающего
его класса (буржуазии), не освобождая в то же время всего общества навсегда от
эксплуатации, угнетения и классовой борьбы, – эта основная мысль принадлежит
всецело и исключительно Марксу*. Я это говорил уже неоднократно, но именно
теперь необходимо предпослать это заявление и самому «Манифесту».
Ф. Энгельс
Лондон, 28 июня 1883 г.
Фридрих Энгельс
Предисловие к английскому изданию «Манифеста
коммунистической партии»
1888 года
«Манифест» был опубликован в качестве
программы Союза коммунистов – рабочей организации, которая сначала была
исключительно немецкой, а затем международной организацией и, при
существовавших на континенте до 1848 г. политических условиях, неизбежно должна
была оставаться тайным обществом. На конгрессе Союза, состоявшемся в ноябре
1847 г. в Лондоне, Марксу и Энгельсу было поручено подготовить предназначенную
для опубликования развернутую теоретическую и практическую программу партии.
Эта работа была завершена в январе 1848 г., и рукопись на немецком языке была
отослана для издания в Лондон за несколько недель до французской революции,
начавшейся 24 февраля. Французский перевод вышел в Париже незадолго до
июньского восстания 1848 года. Первый английский перевод, сделанный мисс Элен
Макфарлин, появился в «Red Republican» Джорджа Джулиана Гарни47 в Лондоне в
1850 году. Вышли в свет также датское и польское издания. Поражение парижского
июньского восстания 1848 г. – этой первой крупной битвы между пролетариатом и
буржуазией – на некоторое время вновь отодвинуло социальные и политические
требования рабочего класса Европы на задний план. С тех пор борьбу за власть
снова, как и до февральской революции, вели между собой только различные группы
имущего класса; рабочий класс был вынужден бороться за политическую свободу
действий и занять позицию крайнего крыла радикальной части буржуазии. Всякое
самостоятельное пролетарское движение, поскольку оно продолжало подавать
признаки жизни, беспощадно подавлялось. Так, прусской полиции удалось выследить
Центральный комитет Союза коммунистов, находившийся в то время в Кёльне. Члены
его были арестованы и после восемнадцатимесячного тюремного заключения были
преданы суду в октябре 1852 года. Этот знаменитый «Кёльнский процесс
коммунистов» продолжался с 4 октября по 12 ноября; из числа подсудимых семь
человек были приговорены к заключению в крепости на сроки от трех до шести лет.
Непосредственно после приговора Союз был формально распущен оставшимися
членами. Что касается «Манифеста», то он, казалось, был обречен с этих пор на
забвение. Когда рабочий класс Европы опять достаточно окреп для нового
наступления на господствующие классы, возникло Международное Товарищество
Рабочих. Но это Товарищество, образовавшееся с определенной целью – сплотить
воедино весь борющийся пролетариат Европы и Америки, не могло сразу
провозгласить принципы, изложенные в «Манифесте». Программа Интернационала
должна была быть достаточно широка для того, чтобы оказаться приемлемой и для
английских тред-юнионов и для последователей Прудона во Франции, Бельгии,
Италии и Испании, и для лассальянцев в Германии. Маркс, написавший эту
программу так, что она должна была удовлетворить все эти партии, всецело полагался
на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться
неизбежным плодом совместных действий и взаимного обмена мнениями. Сами по себе
события и перипетии борьбы против капитала – поражения еще больше, чем победы,
– неизбежно должны были довести до сознания рабочих несостоятельность различных
излюбленных ими всеисцеляющих средств и подготовить их к более основательному
пониманию действительных условий освобождения рабочего класса. И Маркс был
прав. Когда в 1874 г. Интернационал прекратил свое существование, рабочие были
уже совсем иными, чем при основании его в 1864 году. Прудонизм во Франции и
лассальянство в Германии дышали на ладан, и даже консервативные английские
тред-юнионы, хотя большинство из них уже задолго до этого порвало связь с
Интернационалом, постепенно приближались к тому моменту, когда председатель их
конгресса, происходившего в прошлом году в Суонси смог сказать от их имени:
«Континентальный социализм больше нас не страшит». Действительно, принципы
«Манифеста» получили значительное распространение среди рабочих всех стран.
Таким образом, и сам «Манифест» вновь выдвинулся на передний план. После 1850
г. немецкий текст переиздавался несколько раз в Швейцарии, Англии и Америке. В
1872 г. он был переведен на английский язык в Нью-Йорке и напечатан там в
«Woodhull and Claflin's Weekly». С этого английского текста был сделан и
напечатан в ньюйоркском «Le Socialiste» французский перевод. После этого в
Америке появилось по меньшей мере еще два в той или иной степени искаженных английских
перевода, причем один из них был переиздан в Англии. Первый русский перевод,
сделанный Бакуниным, был издан около 1863 г. типографией герценовского
«Колокола» в Женеве; второй, принадлежащий героической Вере Засулич, вышел тоже
в Женеве в 1882 году. Новое датское издание появилось в «Socialdemokratisk
Bibliothek» в Копенгагене в 1885 году; новый французский перевод – в парижском
«Le Socialiste» в 1886 году. С этого последнего был сделан испанский перевод,
опубликованный в Мадриде в 1886 году. О повторных немецких изданиях не
приходится и говорить, их было по меньшей мере двенадцать. Армянский перевод,
который должен был быть напечатан в Константинополе несколько месяцев тому
назад, как мне передавали, не увидел света только потому, что издатель боялся
выпустить книгу, на которой стояло имя Маркса, а переводчик не согласился
выдать «Манифест» за свое произведение. О позднейших переводах на другие языки
я слышал, но сам их не видел. Таким образом, история «Манифеста» в значительной
степени отражает историю современного рабочего движения; в настоящее время он
несомненно является самым распространенным, наиболее международным
произведением всей социалистической литературы, общей программой, признанной
миллионами рабочих от Сибири до Калифорнии. И все же, когда мы писали его, мы
не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под именем
социалистов были известны, с одной стороны, приверженцы различных утопических
систем: оуэнисты в Англии, фурьеристы во Франции, причем и те и другие уже
выродились в чистейшие секты, постепенно вымиравшие; с другой стороны, –
всевозможные социальные знахари, обещавшие, без всякого вреда для капитала и
прибыли, устранить все социальные бедствия с помощью всякого рода заплат. В
обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего движения и искавшие
поддержки скорее у «образованных» классов. А та часть рабочего класса, которая
убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и провозглашала
необходимость коренного переустройства общества, называла себя тогда
коммунистической. Это был грубоватый, плохо отесанный, чисто инстинктивный вид
коммунизма; однако он нащупывал самое основное и оказался в среде рабочего
класса достаточно сильным для того, чтобы создать утопический коммунизм: во
Франции – коммунизм Кабе, в Германии – коммунизм Вейтлинга. Таким образом, в
1847 г. социализм был буржуазным движением, коммунизм – движением рабочего
класса. Социализм, по крайней мере на континенте, был «респектабельным»,
коммунизм – как раз наоборот. А так как мы с самого начала придерживались того
мнения, что «освобождение рабочего класса может быть делом только самого
рабочего класса», то для нас не могло быть никакого сомнения в том, какое из
двух названий нам следует выбрать. Более того, нам и впоследствии никогда не
приходило в голову отказываться от него. Хотя «Манифест» – наше общее
произведение, тем не менее я считаю своим долгом констатировать, что основное
положение, составляющее его ядро, принадлежит Марксу. Это положение заключается
в том, что в каждую историческую эпоху преобладающий способ экономического
производства и обмена и необходимо обусловливаемое им строение общества
образуют основание, на котором зиждется политическая история этой эпохи и
история ее интеллектуального развития, основание, исходя из которого она только
и может быть объяснена; что в соответствии с этим вся история человечества (со
времени разложения первобытного родового общества с его общинным
землевладением) была историей борьбы классов, борьбы между эксплуатирующими и
эксплуатируемыми, господствующими и угнетенными классами; что история этой
классовой борьбы в настоящее время достигла в своем развитии той ступени, когда
эксплуатируемый и угнетаемый класс – пролетариат – не может уже освободить себя
от ига эксплуатирующего и господствующего класса – буржуазии, – не освобождая
вместе с тем раз и навсегда всего общества от всякой эксплуатации, угнетения,
классового деления и классовой борьбы. К этой мысли, которая, по моему мнению,
должна для истории иметь такое же значение, какое для биологии имела теория
Дарвина, оба мы постепенно приближались еще за несколько лет до 1845 года. В
какой мере мне удалось продвинуться в этом направлении самостоятельно, лучше
всего показывает моя работа «Положение рабочего класса в Англии». Когда же
весной 1845 г. я вновь встретился с Марксом в Брюсселе, он уже разработал эту
мысль и изложил ее мне почти в столь же ясных выражениях, в каких я привел ее
здесь. Следующие строки я привожу из нашего совместного предисловия к немецкому
изданию 1872 года: «Как ни сильно изменились условия за последние двадцать пять
лет, однако развитые в этом «Манифесте» общие основные положения остаются в
целом совершенно правильными и в настоящее время. В отдельных местах следовало
бы внести кое-какие исправления. Практическое применение этих основных
положений, как гласит сам «Манифест», будет повсюду и всегда зависеть от
существующих исторических условий, и поэтому революционным мероприятиям,
предложенным в конце II раздела, отнюдь не придается самодовлеющего значения. В
настоящее время это место во многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду
огромного развития крупной промышленности с 1848 г. и сопутствующего ему
улучшения и роста организации рабочего класса; ввиду практического опыта
сначала февральской революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны,
когда впервые политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках
пролетариата, эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна
доказала, что «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной
машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей» (см. «Гражданская война
во Франции; воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих».
Лондон, издательство Трулaв, 1871, стр. 15, где эта мысль развита полнее).
Далее, понятно само собой, что критика социалистической литературы для
настоящего времени является неполной, так как она доведена только до 1847 года;
так же понятно, что замечания об отношении коммунистов к различным
оппозиционным партиям (раздел IV), если они в основных чертах правильны и для
сегодняшнего дня, то все же для практического осуществления устарели уже
потому, что политическое положение совершенно изменилось и большинство
перечисленных там партий стерто историческим развитием с лица земли. Однако
«Манифест» является историческим документом, изменять который мы уже не считаем
себя вправе». Предлагаемый перевод сделан г-ном Самюэлом Муром, переводчиком
большей части «Капитала» Маркса. Мы просмотрели его совместно, и я добавил
несколько пояснительных примечаний исторического характера.
Фридрих Энгельс
Лондон, 30 января 1888 г.
Фридрих Энгельс
Предисловие к немецкому изданию «Манифеста
коммунистической партии»
1890 года
С тех пор как были написаны вышеприведенные
строки, потребовалось новое немецкое издание «Манифеста», да и с самим
«Манифестом» произошло многое, о чем следует здесь упомянуть. В 1882 г. в
Женеве появился второй русский перевод, сделанный Верой Засулич; предисловие к
нему было написано Марксом и мной. К сожалению, у меня затерялся оригинал
немецкой рукописи, и мне поэтому приходится переводить обратно с русского, от
чего работа, конечно, мало выигрывает. Вот это предисловие: «Первое русское
издание «Манифеста Коммунистической партии» в переводе Бакунина появилось в
начале 60-х годов; оно было напечатано в типографии «Колокола». В то время
русское издание «Манифеста» могло казаться на Западе не более как литературным
курьезом. В настоящее время такой взгляд был бы уже невозможен. До какой
степени ограниченную область распространения имело тогда, в период первой
публикации «Манифеста» (январь 1848 г.), движение пролетариата, лучше всего
показывает Как известно, последняя глава «Манифеста»: «Отношение коммунистов к
различным оппозиционным партиям». В ней недостает как раз России и Соединенных
Штатов. Это было время, когда Россия являлась последним большим резервом всей
европейской реакции, когда эмиграция в Соединенные Штаты поглощала излишек сил
европейского пролетариата. Обе эти страны снабжали Европу сырьем и служили в то
же время рынком для сбыта ее промышленных изделий. Обе они, следовательно,
являлись тогда так или иначе оплотом существующего в Европе порядка. До какой
степени изменилось это теперь! Именно европейская иммиграция сделала возможным
колоссальное развитие земледельческого производства в Северной Америке, которое
своей конкуренцией потрясает европейскую земельную собственность – и крупную и
мелкую – в самой ее основе. Она дала, кроме того, Соединенным Штатам
возможность взяться за эксплуатацию их богатых источников промышленного
развития в таких размерах и с такой энергией, которые в короткое время должны
положить конец промышленной монополии Западной Европы и особенно Англии. Оба
эти обстоятельства в свою очередь воздействуют в революционном смысле и на
Америку. Мелкая и средняя земельная собственность применяющих собственный труд
фермеров, основа всего ее политического строя, побеждается мало-помалу
конкуренцией громадных ферм; в то же время в промышленных округах впервые
развивается многочисленный пролетариат и баснословная концентрация капиталов.
Перейдем к России! Во время революции 1848–1849 гг. не только европейские
монархи, но и европейские буржуа видели в русском вмешательстве единственное спасение
против пролетариата, который только что начал пробуждаться. Царя провозгласили
главой европейской реакции. Теперь он – содержащийся в Гатчине военнопленный
революции66, и Россия представляет собой передовой отряд революционного
движения в Европе. Задачей «Коммунистического манифеста» было провозгласить
неизбежно предстоящую гибель современной буржуазной собственности. Но рядом с
быстро развивающейся капиталистической горячкой и только теперь образующейся
буржуазной земельной собственностью мы находим в России большую половину земли
в общинном владении крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская
крестьянская община – эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного
общего владения землей – непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму
общего владения? Или, напротив, она должна пережить сначала тот же процесс
разложения, который присущ историческому развитию Запада? Единственно возможный
в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская
революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они
дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю
может явиться исходным пунктом коммунистического развития. Лондон, 21 января
1882 г.». Около того же времени появился в Женеве новый польский перевод:
«Коммунистический манифест». Затем появился новый датский перевод в
«Socialdemokratisk Bibliothek», Копенгаген, 1885. К сожалению, он не полон;
некоторые существенные места, представлявшие, по-видимому, трудность для переводчика,
выпущены, и вообще местами заметны следы небрежности, тем более досадные, что,
судя по работе, переводчик при несколько более внимательном отношении мог бы
достигнуть превосходных результатов. В 1886 г. вышел новый французский перевод
в парижской газете «Le Socialiste»; это – лучший из появившихся до сих пор
переводов. С этого французского перевода был сделан и издан в том же году
испанский перевод, вышедший сначала в мадридской газете «El Socialista», а
потом отдельной брошюрой: «Манифест Коммунистической партии» Карла Маркса и Ф.
Энгельса. Мадрид. Издательство «El Socialista». Улица Эрнана Кортеса, 869. В
качестве курьеза упомяну еще, что в 1887 г. одному константинопольскому
издателю была предложена рукопись армянского перевода «Манифеста»; однако этот
добрый человек не имел мужества напечатать произведение, на котором стояло имя
Маркса, и считал более подходящим, чтобы переводчик назвал в качестве автора
себя, на что последний, однако, не согласился. В Англии не раз переиздавались
разные, в той или иной степени неточные переводы, сделанные в Америке. Наконец,
в 1888 г. появился аутентичный перевод. Он сделан моим другом Самюэлом Муром и
до сдачи в печать еще раз просмотрен совместно нами обоими. Заглавие его:
««Манифест Коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
Авторизованный английский перевод, отредактированный и снабженный примечаниями
Фридрихом Энгельсом, 1888. Лондон. Уильям Ривс, 185. Флитстрит, Истерн
Сентрал». Некоторые из сделанных мной к этому изданию примечаний вошли и в настоящее
издание. «Манифест» имел свою собственную судьбу. При своем появлении он был
(как это доказывают переводы, отмеченные в первом предисловии) восторженно
встречен тогда еще немногочисленным авангардом научного социализма, но вскоре
был оттеснен на задний план реакцией, начавшейся вслед за поражением парижских
рабочих в июне 1848 г., и, наконец, осуждением кёльнских коммунистов в ноябре
1852 г. был «на законном основании» объявлен вне закона. Связанное с
февральской революцией рабочее движение исчезло с общественной арены, а вместе
с ним отошел на задний план и «Манифест». Когда рабочий класс Европы опять
достаточно окреп для нового наступления на власть господствующих классов,
возникло Международное Товарищество Рабочих. Его целью было объединить в одну
великую армию весь борющийся рабочий класс Европы и Америки. Поэтому оно не
могло отправляться непосредственно от принципов, изложенных в «Манифесте». Оно
должно было иметь такую программу, которая не закрывала бы дверей перед
английскими тред-юнионами, французскими, бельгийскими, итальянскими и
испанскими прудонистами и немецкими лассальянцами*. Такая программа –
мотивировочная часть к Уставу Интернационала – была написана Марксом с
мастерством, которое должны были признать даже Бакунин и анархисты74. Что
касается окончательной победы принципов, выдвинутых в «Манифесте», то здесь
Маркс всецело полагается на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое
должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и обмена мнениями.
События и перипетии борьбы против капитала – поражения еще больше, чем победы –
не могли не показать борющимся всю несостоятельность тех всеисцеляющих средств,
на которые они до того времени уповали, и сделать их головы более
восприимчивыми к основательному пониманию действительных условий освобождения
рабочих. И Маркс был прав. В 1874 г., когда Интернационал прекратил свое
существование, рабочий класс был уже совсем иным, чем при основании его в 1864
году. Прудонизм в романских странах и специфическое лассальянство в Германии дышали
на ладан, и даже тогдашние архиконсервативные английские тред-юнионы постепенно
приближались к тому моменту, когда председатель их конгресса в 1887 г. в Суонси
смог сказать от их имени: «Континентальный социализм больше нас не страшит». Но
в 1887 г. континентальным социализмом была почти исключительно теория,
провозглашенная в «Манифесте». Таким образом, история «Манифеста» до известной
степени отражает историю современного рабочего движения с 1848 года. В
настоящее время он несомненно является самым распространенным, наиболее
международным произведением всей социалистической литературы, общей программой
многих миллионов рабочих всех стран от Сибири до Калифорнии. И все же в момент
его появления мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г.
под социалистами понимали двоякого рода людей. С одной стороны, приверженцев
различных утопических систем, в особенности оуэнистов в Англии и фурьеристов во
Франции, причем и те и другие уже выродились тогда в чистейшие секты,
постепенно вымиравшие. С другой стороны, – всевозможных социальных знахарей,
которые намеревались с помощью различных всеисцеляющих средств и всякого рода
заплат устранить социальные бедствия, не причиняя при этом ни малейшего вреда
капиталу и прибыли. В обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего
движения и искавшие поддержки скорее у «образованных» классов. Напротив, та
часть рабочих, которая убедилась в недостаточности чисто политических
переворотов и требовала коренного переустройства общества, называла себя тогда
коммунистической. Это был еще плохо отесанный, лишь инстинктивный, во многом
грубоватый коммунизм; однако он оказался достаточно сильным для того, чтобы
создать две системы утопического коммунизма: во Франции – «икарийский»
коммунизм Кабе, в Германии – коммунизм Вейтлинга. Социализм означал в 1847 г.
буржуазное движение, коммунизм – рабочее движение. Социализм, по крайней мере
на континенте, был вполне благопристойным, коммунизм – как раз наоборот. А так
как мы уже тогда весьма решительно придерживались того мнения, что
«освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса»,
то для нас не могло быть и минутного сомнения в том, какое из двух названий нам
следует выбрать. И впоследствии нам никогда не приходило в голову отказываться
от него. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – Лишь немного голосов
откликнулось, когда мы сорок два года тому назад бросили в мир этот клич
накануне парижской революции – первой революции, в которой пролетариат выступил
с собственными требованиями. Но 28 сентября 1864 г. пролетарии большинства
западноевропейских стран соединились в славной памяти Международное
Товарищество Рабочих. Правда, сам Интернационал прожил всего лишь девять лет.
Но что основанный им вечный союз пролетариев всех стран еще живет и стал сильнее,
чем когда-либо, это лучше всего доказывается нынешним днем. Ибо сегодня, когда
я пишу эти строки, европейский и американский пролетариат производит смотр
своим боевым силам, впервые мобилизованным в одну армию, под одним знаменем,
ради одной ближайшей цели – для того, чтобы добиться законодательного
установления нормального восьмичасового рабочего дня, провозглашенного еще
Женевским конгрессом Интернационала в 1866 г., и вторично – Парижским рабочим
конгрессом в 1889 году. И зрелище сегодняшнего дня покажет капиталистам и
землевладельцам всех стран, что пролетарии всех стран ныне действительно
соединились. О, если бы Маркс был теперь рядом со мной, чтобы видеть это
собственными глазами!
Ф. Энгельс
Лондон, 1 мая 1890 г.
Фридрих Энгельс
Предисловие к польскому изданию «Манифеста
коммунистической партии»
1892 года
Тот факт, что возникла необходимость в новом
польском издании «Коммунистического манифеста», позволяет сделать целый ряд
выводов. Прежде всего примечательно, что «Манифест» в последнее время стал
своего рода показателем развития крупной промышленности на европейском
континенте. По мере того как в той или иной стране развивается крупная
промышленность, среди рабочих этой страны усиливается стремление уяснить себе
свое положение как рабочего класса по отношению к имущим классам, среди них
ширится социалистическое движение и растет спрос на «Манифест». Таким образом,
по количеству экземпляров «Манифеста», распространенных на языке той или иной
страны, можно с достаточной точностью определить не только состояние рабочего
движения, но и степень развития крупной промышленности в каждой стране. Поэтому
новое польское издание «Манифеста» свидетельствует о значительном прогрессе
польской промышленности. А что такой прогресс действительно имел место за
десять лет, истекших со времени выхода последнего издания, не подлежит никакому
сомнению. Царство Польское, конгрессовая Польша, стало крупным промышленным
районом Российской империи. В то время как русская промышленность разбросана в
разных местах – одна часть у Финского залива, другая в центре (Москва и
Владимир), третья на побережье Черного и Азовского морей, остальная рассеяна
еще кое-где – польская промышленность сосредоточена на относительно небольшом пространстве
и испытывает как преимущества, так и невыгоды такой концентрации. Преимущества
эти признали конкурирующие русские фабриканты, когда, несмотря на свое горячее
желание русифицировать поляков, потребовали покровительственных пошлин против
Польши. Невыгоды же – как для польских фабрикантов, так и для русского
правительства – сказываются в быстром распространении социалистических идей
среди польских рабочих и в возрастающем спросе на «Манифест». Но это быстрое
развитие польской промышленности, оставившей позади русскую, является, в свою
очередь, новым доказательством неиссякаемой жизненной силы польского народа и
новой гарантией его будущего национального возрождения. А возрождение
независимой сильной Польши, это, однако, дело, которое касается не только
поляков, но и всех нас. Искреннее международное сотрудничество европейских
наций возможно только при том условии, если каждая из этих наций полностью
распоряжается в своем собственном доме. Революция 1848 г., в которой
пролетарским борцам пришлось под знаменем пролетариата в конечном счете
выполнить лишь работу буржуазии, осуществила вместе с тем руками своих
душеприказчиков – Луи Бонапарта* и Бисмарка – независимость Италии, Германии,
Венгрии. Польшу же, которая за время с 1792 г. сделала для революции больше,
чем все эти три страны, вместе взятые, в момент, когда она в 1863 г. изнемогала
под натиском сил русских, в десять раз превосходивших ее силы, предоставили
самой себе82. Шляхта не сумела ни отстоять, ни вновь завоевать независимость
Польши; для буржуазии эта независимость в настоящее время по меньшей мере
безразлична. А все же для гармонического сотрудничества европейских наций она
является необходимостью. Независимость эту может завоевать только молодой
польский пролетариат, и в его руках она вполне обеспечена. Ибо для рабочих всей
остальной Европы независимость Польши так же необходима, как и для самих
польских рабочих.
Ф. Энгельс
Лондон, 10 февраля 1892 г.
Фридрих Энгельс
Предисловие к итальянскому изданию «Манифеста
коммунистической партии»
1893 года
К итальянскому читателю!
Опубликование «Манифеста Коммунистической
партии», можно сказать, совпало с днем 18 марта 1848 г., с революциями в Милане
и в Берлине – вооруженными восстаниями двух наций, из которых одна находится в
центре европейского континента, другая – в центре Средиземноморья; двух наций,
которые до того времени были ослаблены раздробленностью и внутренними раздорами
и вследствие этого подпали под чужеземное владычество. Если Италия была
подчинена австрийскому императору, то Германия находилась под не менее
ощутимым, хотя и более косвенным, игом царя всея Руси. Результатом 18 марта
1848 г. было освобождение Италии и Германии от этого позора; если за время с
1848 по 1871 г. эти две великие нации были восстановлены и им в том или ином
виде была возвращена самостоятельность, то это произошло, как говорил Карл
Маркс, потому, что те самые люди, которые подавили революцию 1848 г., были
вопреки своей воле ее душеприказчиками. Повсюду эта революция была делом
рабочего класса, именно он строил баррикады и расплачивался своей кровью. Но
одни только парижские рабочие, свергая правительство, имели совершенно
определенное намерение свергнуть и буржуазный строй. Однако, хотя они и
сознавали неизбежный антагонизм, существующий между их собственным классом и
буржуазией, ни экономическое развитие страны, ни духовное развитие массы
французских рабочих не достигли еще того уровня, при котором было бы возможно
социальное переустройство. Поэтому плоды революции достались в конечном счете
классу капиталистов. В других же странах – в Италии, Германии, Австрии –
рабочие с самого начала ограничились лишь тем, что помогли буржуазии прийти к
власти. Но ни в какой стране господство буржуазии невозможно без национальной
независимости. Поэтому революция 1848 г. должна была привести к единству и
независимости тех наций, которые до того времени их не имели: Италии, Германии,
Венгрии. Очередь теперь за Польшей. Итак, если революция 1848 г. и не была
социалистической, то она расчистила путь, подготовила почву для этой последней.
Благодаря бурному развитию крупной промышленности во всех странах буржуазный
строй за последние сорок пять лет повсюду создал многочисленный,
сконцентрированный, сильный пролетариат; он породил, таким образом, употребляя
выражение «Манифеста», своих собственных могильщиков. Без установления
независимости и единства каждой отдельной нации невозможно ни интернациональное
объединение пролетариата, ни мирное и сознательное сотрудничество этих наций для
достижения общих целей. Попробуйте представить себе какое-либо общее
интернациональное действие итальянских, венгерских, немецких, польских, русских
рабочих при политических условиях, существовавших до 1848 года! Значит, битвы
1848 г. были не напрасны. Не напрасно прошли и сорок пять лет, отделяющие нас
от этого революционного периода. Плоды его начинают созревать, и я хотел бы
только, чтобы выход в свет этого итальянского перевода «Манифеста» явился
добрым предвестником победы итальянского пролетариата, так же как выход в свет
подлинника явился предвестником международной революции. «Манифест» воздает
полную справедливость той революционной роли, которую капитализм сыграл в
прошлом. Первой капиталистической нацией была Италия. Конец феодального
средневековья, начало современной капиталистической эры отмечены колоссальной
фигурой. Это – итальянец Данте, последний поэт средневековья и вместе с тем
первый поэт нового времени. Теперь, как и в 1300 г., наступает новая
историческая эра. Даст ли нам Италия нового Данте, который запечатлеет час
рождения этой новой, пролетарской эры?
Фридрих Энгельс
Лондон 1 февраля 1893 года
Комментарии
1. Рабочий класс
В «Проекте
Коммунистического символа веры» и в «Принципах коммунизма» Энгельс дает
принципиально важное определение того, что такое пролетариат, рабочий класс,
трудящийся класс в отличие от класса капиталистов. Вот эти важнейшие
определения: В «Проекте»: «Пролетариат – это тот класс общества, который живет
исключительно за счет своего труда, а не за счет прибыли с какого-нибудь
капитала…». В «Принципах»: «Пролетариатом называется тот общественный класс,
который добывает средства к жизни исключительно путем продажи своего труда, а
не живет за счет прибыли с какого-нибудь капитала… Одним словом, пролетариат, или
класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века. … Пролетариат возник в
результате промышленной революции, которая произошла в Англии во второй
половине прошлого века и после этого повторилась во всех цивилизованных странах
мира». В «Манифесте» такие прямые определения отсутствуют. Но 40 лет спустя, в
примечании к английскому изданию 1888 г.
Энгельс повторил аналогичное определение: «Под буржуазией понимается
класс современных капиталистов, собственников средств общественного
производства, применяющих наемный труд. Под пролетариатом понимается класс
современных наемных рабочих, которые, будучи лишены своих собственных средств
производства, вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою рабочую силу». В
связи с этими определениями возникает ряд вопросов: 1. Сводятся ли все классы
буржуазного общества к этим двум? Что представляют собой – с точки зрения
такого определения – промежуточные слои при капитализме? На это основоположники
марксизма дали ответ: это – мелкая буржуазия города и деревни, это чиновники,
которые превращают или, по крайней мере, стремятся превратить государство в
свою частную собственность и т. д. Можно сказать так: те, кто не может жить,
используя только свои индивидуальные средства производства, или только на
прибыль со своего капитала. 2. Что представляет собой трудящийся класс XXI
века? 3. Если трудящийся класс XIX века возник в результате промышленной
революции, то в результате чего формируется трудящийся класс XXI века?
Марксистский ответ на два последних вопроса может быть дан только с учетом
дальнейшего развития теоретических представлений Маркса и Энгельса и, главное,
с учетом качественных изменений современного общества. Углубленное изучение
капиталистического способа производства привело Маркса в его главном труде,
«Капитале», к концепции «совокупного рабочего». В апреле 1862 г. во втором
черновом варианте «Капитала» (рукопись 1861–1863 гг. «К критике политической
экономии») Маркс отмечает: «К числу этих производительных работников [Arbeiter]
принадлежат, разумеется, все те, кто так или иначе участвует в производстве
товара, начиная с рабочего [Handarbeiter] в собственном смысле слова и кончая
директором [manager], инженером (в отличие от капиталиста)» (Соч., т. 26, ч. I,
с. 138). В 1873 г. в авторизованном французском издании I тома «Капитала» Маркс
конкретизирует: «один больше работает руками, другой больше головой, один как
управляющий, инженер, технолог и т. д., другой как надсмотрщик, третий
непосредственно как рабочий физического труда или даже как простой подручный»
(Соч., т. 49, с. 95 и 190). Наконец, в последнем прижизненном, третьем издании
I тома «Капитала» (1883) Маркс окончательно формулирует эту важную мысль: «Пока
процесс труда является чисто индивидуальным, один и тот же рабочий объединяет
все те функции, которые впоследствии разделяются. При индивидуальном присвоении
предметов природы для своих жизненных целей рабочий сам себя контролирует.
Впоследствии его контролируют. Отдельный человек не может воздействовать на
природу, не приводя в движение собственных мускулов под контролем своего
собственного мозга. Как в самой природе голова и руки принадлежат одному и тому
же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд.
Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности. Продукт
превращается вообще из непосредственного продукта индивидуального производителя
в общественный, в общий продукт совокупного рабочего, т.е. комбинированного
рабочего персонала, члены которого ближе или дальше стоят от непосредственного
воздействия на предмет труда. Поэтому уже сам кооперативный характер процесса
труда неизбежно расширяет понятие производительного труда и его носителя,
производительного рабочего. Теперь для того, чтобы трудиться производительно,
нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом
совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций. Данное выше
первоначальное определение производительного труда, выведенное из самой природы
материального производства, всегда сохраняет свое значение в применении к
совокупному рабочему, рассматриваемому как одно целое. Но оно не подходит к
каждому из его членов, взятому в отдельности» (Соч., т. 23, с. 516–517). Мы
вправе констатировать, что в «Капитале» Маркс расширяет понятие
производительного труда, вводит понятие «совокупного рабочего». Проходит еще
десятилетие, развивая эту идею, Энгельс вводит понятие «пролетариат умственного
труда» (во французском оригинале «prolétariat intellectuel»): «Пусть ваши
усилия, – обращается он к Международному конгрессу студентов-социалистов в
декабре 1893 года – приведут к развитию среди студентов сознания того, что
именно из их рядов должен выйти тот пролетариат умственного труда, который
призван плечом к плечу и в одних рядах со своими братьями рабочими, занятыми
физическим трудом, сыграть значительную роль в надвигающейся революции.
Буржуазным революциям прошлого от университетов требовались только адвокаты,
как лучшее сырье, из которого формировались их политические деятели; для
освобождения рабочего класса понадобятся, кроме того, врачи, инженеры, химики,
агрономы и другие специалисты, ибо дело идет о том, чтобы овладеть управлением
не только политической машиной, но и всем общественным производством, а тут уж
нужны будут отнюдь не звонкие фразы, а солидные знания» (т. 22, с. 432) Итак,
пролетариат умственного труда – это врачи, инженеры, химики, агрономы и другие
специалисты. В сочетании с концепцией Энгельса о возрастании роли общественного
сознания в жизни общества, а, соответственно, и с возрастанием роли и удельного
веса того, что Маркс и Энгельс называли духовным производством, в совокупном
общественном производстве, – что наглядно подтверждается современной
научно-технической и информационной революцией – эта эволюция представлений
Маркса и Энгельса о рабочем классе дает необходимые теоретические предпосылки
для разработки современной марксистской концепции рабочего класса, а,
следовательно, и концепции его политического господства в переходный период к
новой общественной формации.
2.
Насильственная революция
Общая позиция
Маркса и Энгельса сформулирована здесь вполне определенно: коммунисты в
принципе были бы за мирное преобразование отношений собственности, если бы это
было возможно; но в конкретной исторической ситуации это не реально, поэтому
неизбежна насильственная революция. (Конечно, насилие – это не только
вооруженная борьба.) Известно, что в 1872 г. после Гаагского конгресса I
Интернационала, выступая на митинге в Амстердаме, Маркс говорил о возможности
мирного осуществления революции в тех странах, где военно-бюрократическая
машина еще не получила значительного развития (Соч., т. 18, с. 154). Но менее
известно его высказывание по поводу дебатов в германском рейхстаге о законе
против социалистов в 1878 г.: ««Мирным» историческое развитие может оставаться
лишь до тех пор, пока те, кто в данном обществе обладает властью, не станут
путем насилия препятствовать этому развитию. Если бы, например, в Англии и в
Соединенных Штатах большинство в парламенте или в конгрессе получил рабочий
класс, то он мог бы законным путем устранить стоящие на пути его развития
законы и учреждения, да и то лишь в той мере, в какой это вызывается
общественным развитием. И все таки «мирное» движение превратилось бы в
«насильственное», столкнувшись с сопротивлением заинтересованных в старом
порядке, а если эти последние оказываются побежденными силой (как в
американском движении и французской революции), то они восстают против
«законной» силы» (Соч., т. 45, с. 142). Такое «пророчество» Маркса нашло свое
трагическое подтверждение в известных событиях в Испании в 1936 и в Чили в 1973
годах. Буржуазия национальная и международная не за мирное преобразование, она
против любого радикального преобразования своей социальной системы. Из многих
более поздних высказываний основоположников марксизма о роли насилия в истории
приведем хотя бы эти: Маркс в I томе «Капитала»: «Насилие является повивальной
бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым» (Соч., т. 23, с.
761). Энгельс в письмах 1889 и 1892 гг.: «для меня как революционера пригодно
всякое средство, ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое
кажется самым мирным»; «когда нет реакционного насилия, против которого надо
бороться, то не может быть и речи о каком либо революционном насилии» (Соч., т.
37, с. 275; т. 38, с. 419).
3. Международный
характер революции
Международный
характер предстоящего преобразования общества Маркс и Энгельс обосновывали в
«Немецкой идеологии». В эпоху буржуазного общества история превращается во
всемирную историю. Это проявляется и в том, что все страны мира взаимодействуют
в своем развитии, и в том, что в наиболее развитых странах складывается
аналогичная социальная структура и перед ними стоят аналогичные исторические
задачи. Не только попытки утопистов путем создания коммунистических колоний
приступить к преобразованию общества, но и теоретические размышления
показывали, что только совместные более или менее согласованные во времени
революционные действия наиболее развитых стран могут привести к радикальному
преобразованию общества. Возникновение какого-то местного коммунизма неизбежно
привело бы к его краху. «Всякое расширение общения упразднило бы местный
коммунизм», – писали авторы «Немецкой идеологии» (это место в рукописи написано
рукой Маркса; Соч., т. 3, с. 34). Широкое понятие «общение» включало и
экономическое общение, и войну, тоже как «форму общения». Начавшаяся
европейская революция, казалось бы, подтверждала такое представление о
международном характере предстоящих революционных преобразований. Такого
понимания грядущей «коммунистической революции» Маркс и Энгельс придерживались
всю жизнь. Размышляя о возможном начале революции, Маркс писал Энгельсу 8
октября 1858 года: «Трудный вопрос заключается для нас в следующем: на
континенте революция близка и примет сразу же социалистический характер. Но не
будет ли она неизбежно подавлена в этом маленьком уголке, поскольку на
неизмеримо большем пространстве буржуазное общество проделывает еще восходящее
движение?» (Соч., т. 29, с. 295). Поражение Парижской Коммуны Маркс объяснял тем,
что это восстание не было поддержано в других европейских столицах. О таком
понимании свидетельствует и письмо Энгельса Полю Лафаргу 27 июня 1893 г.,
написанное за два года до смерти: «То, что руководство буржуазной революцией
принадлежало исключительно Франции … привело, вы знаете куда? – к Наполеону, к
завоеванию, к вторжению Священного союза», – т.е. к внутреннему перерождению и
к иностранной интервенции, в конечном счете к поражению революции (Соч., т. 39,
с. 76).
4. Классовая
борьба
Как известно,
теорию классов и классовой борьбы создали предшественники Маркса и Энгельса
французские историки периода Реставрации Тьерри. Минье, Гизо, Тьер. Известно
также, в чем видел Маркс специфику своей теории классов и классовой борьбы:
«Что касается меня, – писал он 5 марта 1852 г. Иосифу Вейдемейеру, – то мне не
принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном
обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки
задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а
буржуазные экономисты – экономическую анатомию классов. То, что я сделал
нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов
связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что
классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта
диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к
обществу без классов» (Соч., т. 28, с. 424, 427; ср. т. 39, с. 176). Исходное
положение «Манифеста Коммунистической партии»: «История всех до сих пор
существовавших обществ была историей борьбы классов» было сформулировано в
конкретных исторических условия и в конкретном теоретическом контексте, исходя
из задач классовой борьбы пролетариата и программы его политической партии.
После исследования первобытного общества в фундаментальном труде Моргана
«Древнее общество» («Ancient society», 1877) Энгельс внес существенную
конкретизацию в данную формулировку. Ее нельзя абсолютизировать и в другом
отношении, ведь «Манифест» – это политический документ, а не трактат по
социологии, не учебник исторического материализма. Да, история всей эпохи
классового общества была историей борьбы классов, но она не сводилась к борьбе
классов, она была не только и не всегда преимущественно историей борьбы
классов. Вся история человеческого общества была и историей материального
производства, и историей познания, и, к сожалению, до сих пор историей войн.
Классовая борьба безусловно играет решающую роль в периоды революционного
преобразования общества, при переходе от одной общественной формации к другой,
важную, но не столь решающую роль она, очевидно, играет в периоды
преимущественно эволюционного развития в пределах одной формации. Начало
«Манифеста» содержит определенные следы теоретических источников марксизма. Об
этом свидетельствует исходная концепция классовой борьбы. В работе учеников Сен-Симона
«Изложение учения Сен-Симона» уже была сформулирована аналогичная концепция.
Один из родоначальников теории классов и классовой борьбы Огюстен Тьерри был
секретарем Сен-Симона. Эта теория была распространена среди сенсимонистов.
Маркс хорошо знал упомянутую работу. Сохранилсяэкземплярсегопометками (Doctrine de Saint-Simon. Exposition. 3. éd. Paris
1831). Интересно сопоставить соответствующие места. «Изложение учения
Сен-Симона» составлено в форме лекций, которые его ученики Сент-Аман Базар,
Бартелеми Проспер Анфантен и Оленд Родриг читали в 1828–1829 гг. Содержание
шестой лекции они резюмируют так: «Человек эксплуатировал до сих пор человека.
Господа, рабы; патриции, плебеи; сеньёры, крепостные; земельные собственники,
арендаторы; празднолюбцы, труженики, – такова прогрессивная история
человечества до наших дней. Всемирная ассоциация – вот наше будущее. Каждому по
его способности, каждой способности по ее делам – вот новое право, которое
заменит собою право завоевания и право рождения; человек не будет больше
эксплуатировать человека; человек, вступивши в товарищество с другим человеком,
будет эксплуатировать мир, отданный ему во власть.» (Изложение учения
Сен-Симона. М.–Л., 1847, с. 81; см. также с. 224 и 227). В «Немецкой идеологии»
Маркса и Энгельса (это 1846 год): «Общество развивалось до сих пор всегда в
рамках противоположности, которая в древности была противоположностью между
свободными и рабами, в средние века – между дворянством и крепостными, в новое
время – между буржуазией и пролетариатом» (Соч., т. 3, с. 433). Теперь в
«Манифесте Коммунистической партии»: История – это история классовой борьбы.
Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье,
буржуа и пролетарий, – короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном
антагонизме друг к другу. Так использовались и перерабатывались идеи
предшественников Маркса и Энгельса, теоретические источники марксизма.
5. Поляризация
общества
Мысль о
поляризации буржуазного общества на два класса была высказана уже
предшественниками Маркса и Энгельса. Об этом говорили сен-симонисты. Френсис
Брей в книге «Несправедливости в отношении труда и средства их устранения»
(J[ohn] F[rancis] Bray: Labour's wrongs and labour's remedy; or, the age of
might and the age of right. Leeds, Birmingham, Manchester 1839; подробные
выписки из нее Маркс делал летом 1845 г. в Манчестере) писал: «Общество в общем
состоит только из двух частей, тех кто работает и тех кто ничего не делает» [в
выписках Маркса: «Die Gesellschaft im Grossen besteht nur aus zwei Theilen,
denen welche arbeiten u. denen, welche nichts thun. p. 58.»]; при этом первых
он называет рабочим классом, а вторых капиталистами. Этим Брей отличается от
сен-симонистов, которые в состав трудящихся включали и предпринимателей. Говоря
о поляризации общества на два класса, основоположники марксизма, во-первых, не
отрицали существование промежуточных слоев, прежде всего класса мелкой буржуазии,
о двойственном характере которой – как собственников средств производства и
вместе с тем трудящихся – они говорили достаточно ясно. Во-вторых, указанный
процесс поляризации общества они рассматривали как длительную историческую
тенденцию. В одном из писем последних лет жизни Энгельс писал, что средние слои
не исчезнут даже до предстоящего революционного преобразования общества: закон
стоимости «наиболее полно достигает приближенной реализации лишь при условии,
что повсюду полностью установлено капиталистическое производство, то есть
общество сведено к современным классам землевладельцев, капиталистов
(промышленников и торговцев) и рабочих, а все промежуточные ступени устранены.
Этого нет еще даже в Англии, и этого никогда не будет – мы до этого не допустим»
(Энгельс – Конраду Шмидту, 12 марта 1895 г.; Соч., т. 39, с. 355). При видимом
сохранении и определенном расширении средних слоев в современном развитом
капиталистическом обществе не возможно отрицать чудовищной поляризации общества
на сверхбогатых и огромной массы эксплуатируемых, угнетаемых и живущих за
чертой бедности.
Разумеется,
следует учитывать и изменение представлений и средних слоях общества: во
времена Аристотеля или «третье сословие» во Франции XVIII века или «средний
класс» в Англии XIX века или средние слои в современных развитых
капиталистических странах или в странах «третьего мира».
6. Сущность
государства
Впоследствии
Маркс и Энгельс расширили свое представление о функциях государства.
Углубленный анализ капиталистической экономики в «Капитале» убедил Маркса в
необходимости функций управления в процессе совместной деятельности людей.
Парижская Коммуна явилась первым, хотя и непродолжительным опытом диктатуры
пролетариата, когда в течение десяти недель в рамках одного большого города
пролетариат находился у власти. Анализ этого опыта в работе «Гражданская война
во Франции» приводит Маркса к выводу, что существуют «функции, необходимость
которых вызывается главными и общими потребностями страны», что эти «функции,
правомерно принадлежащие правительственной власти, должны были осуществляться
не органами, стоящими над обществом, а ответственными слугами самого общества»,
что задача Парижской коммуны «состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские
органы старой правительственной власти, ее же правомерные функции отнять у
такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать
ответственным слугам общества» (Соч., т. 17, с. 602, 344); одним словом, что
существуют не только классовые, но и правомерные функции государства. Позднее,
в работе Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»
(1884) выясняются предпосылки возникновения государства: помимо появления
прибавочного продукта, это развитие разделения труда и дифференциация общества
на богатых и бедных, т.е. выделение труда по управлению сообществом и
разделение общества на классы. Отсюда следовало развитие двоякого рода
государственных функций, а в условиях классового общества одним из проявлений
классовой борьбы становилась борьбы за преобладание тех или иных его функций.
Все это не отрицало той существенной характеристики государства, которая была
сформулирована в «Манифесте Коммунистической партии». Спустя 30 лет, в
«Анти-Дюринге» Энгельс по сути дела повторяет такую характеристику: «…современное
государство … есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество
для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от
посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов. Современное
государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути
капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный
капиталист» (Соч., т. 20, с. 290). Специфическая особенность классовых функций
государства проявляется, в частности, в том, что государство идет на социальные
уступки тогда, когда они, в конечном счете, служат и интересам господствующего
класса, когда его классовые интересы совпадают с интересами всего общества,
например, если это необходимо ради предотвращения социального взрыва. В
классовом обществе классовые функции государства преобладают над его
правомерными общими функциями; интересы господствующего класса преобладают над
общими интересами общества. И в этом смысле государство выступает как комитет,
управляющий общими делами господствующего класса. При этом совокупный интерес
господствующего класса, конечно, не тождественен интересам каждого его члена.
7. Страница черновой рукописи
Сохранилась
страница черновой рукописи «Манифеста», относящаяся к данному месту II главы,
где речь идет об уничтожении буржуазной частной собственности. Воспроизводим
основное содержание этого черновика (более полную публикацию см. в Соч., т. 42,
с. 366–367):
«Впрочем, мы уже видели: Коммунисты не выдвигают
никакой новой теории частной собственности. Они лишь констатируют тот
исторический факт, что буржуазные производственные отношения, а тем самым и
буржуазные отношения собственности больше не соответствуют развитию
общественных производительных сил, а потому и … Но не спорьте с нами, оценивая
при этом отмену буржуазной собственности с точки зрения ваших буржуазных идей о
свободе, образовании и т.д. Ваши идеи сами являются продуктом буржуазных
производственных отношений и буржуазных отношений собственности, точно так же,
как ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля,
содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса.
Пристрастное представление, заставляющее вас превращать свои буржуазные
производственные отношения и отношения собственности из отношений исторических,
преходящих, соответствующих лишь определенной ступени развития производительных
сил, в вечные законы природы и разума, вы разделяете со всеми господствовавшими
прежде и погибшими классами! Когда заходит речь о буржуазной собственности, вы
не смеете более понять того, что кажется вам понятным в отношении собственности
феодальной. Коммунисты не выдвигают никакой новой теории собственности. Они
констатируют только факт. Вы же отрицаете самые очевидные факты, вы вынуждены
их отрицать. Вы – утописты, обращенные вспять».
8. Уничтожение
частной собственности
Уже в «Манифесте
Коммунистической партии» достаточно точно говорится, об уничтожении какой
частной собственности здесь идет речь: о буржуазной частной собственности. Но
смысл этого центрального пункта коммунистической программы более конкретно
раскрывается в контексте всего теоретического наследия основоположников
марксизма. Поэтому антимарксистские домыслы о стремлении коммунистов
обобществить все и вся, уничтожить все виды собственности кроме
государственной, общественной, коллективной, «все отнять и все поделить», – вся
эта неправда – либо результат полного невежества, либо сознательная ложь. Все
коммунисты-предшественники Маркса и Энгельса видели в частной собственности
корень всех социальных зол и выступали за ее уничтожение; этим они отличались
от социалистов. Основоположники марксизма восприняли эту идею, но – как это
обычно бывает – существенно переосмыслили и обосновали ее. Их новое понимание
сводится к четырем главным моментам: почему необходимо преобразование отношений
собственности; частная собственность на что должна быть уничтожена; что
означает уничтожение частной собственности; когда и как она должна быть
преобразована в общественную собственность. Почему? – Потому что развивается
противоречие между новыми производительными силами и существующими, старыми
производственными отношениями. Производительные силы – это рабочая сила (люди
как производители) и средства производства. Производственные отношения – это
организационные отношения (кооперация и разделение труда в процессе
производства) и отношения собственности (отношения между людьми, опосредованные
их отношением к материальным элементам процесса производства: одни являются их
собственниками, другие – несобственниками). Противоречие между
производительными силами и производственными отношениями – это в особенности
противоречие между производительными силами и отношениями собственности. Старые
отношения собственности мешают развитию новых производительных сил,
превращаются в «тормоз» их развития. Поэтому отношения собственности должны
быть преобразованы, приведены в соответствие с производительными силами. Такого
обоснования не было у утопистов. На что должна быть уничтожена частная
собственность, что именно должно быть обобществлено? – В отличие от тех
предшественников, которые считали необходимым обобществление всего и вся,
вплоть до быта, и даже вплоть до «общности жен» (Платон, Кампанелла), Маркс и
Энгельс ограничили уничтожение частной собственности только обобществлением
средств производства, но они пошли и дальше. Они различали индивидуальные и
общественные средства производства, в зависимости от способа их использования,
применения. В «Капитале» Маркс различал частную собственность, основанную на
собственном труде, и частную собственность, основанную на эксплуатации чужого
труда (см. в частности Соч., т. 35, с. 137). Поэтому их фундаментально
обоснованная позиция: необходимость обобществления общественных средств
производства (упрощенно говоря, основных средств производства). Уничтожение
частной собственности? – В русском переводе произведений Маркса и Энгельса
термин «уничтожение» соответствует двум вариантам немецкого оригинала:
Aufhebung («снятие») и Abschaffung (устранение). Основным у Маркса и Энгельса
является первый, простоты ради они употребляют и второй. «Снятие» – гегелевский
термин. Для Маркса и Энгельса, прошедших гегелевскую школу, Aufhebung – не просто
разговорное, бытовое слово, синоним устранения. «Снятие» как философское
понятие, как термин диалектической философии имеет троякое значение: устранение
негативного, сохранение позитивного и переход на более высокую ступень
развития. Именно в этом смысле Маркс и Энгельс и употребляли понятие «снятие
частной собственности». Что в этом случае означает устранение негативного? –
Устранение всех антагонизмов, которые порождает частная собственность на
общественные средства производства, и прежде всего уничтожение отчуждения
производителей от средств производства. Что означает сохранение позитивного? –
Отношение к общественным средствам производства как к своим, а не чужим или
неизвестно чьим, ничейным. А переход на более высокую ступень? – Прежде всего
свободное развитие производительных сил, повышение производительности труда.
Когда и как необходимо обобществление средств производства? – По мере их
превращение в общественные в материальном, техническом смысле. Поэтому,
согласно концепции Маркса и Энгельса, обобществление средств производства в
переходный период – это длительный поэтапный процесс. Крупное производство,
банки, железные дороги, почта могут быть обобществлены сравнительно быстро,
остальное – по мере дальнейшего развития производительных сил – «быстрее или
медленнее последует за этим». Для Маркса и Энгельса уничтожение – точнее
«снятие» – частной собственности на общественные средства производства
тождественно уничтожению эксплуатации, т.е. неправомерного присвоения чужого
труда.
9. Диктатура
пролетариата
Понятие
диктатуры пролетариата было для Маркса и Энгельса тождественно политическому
господству пролетариата, рабочего класса. Диктатура пролетариата
противопоставлялась диктатуре буржуазии. В отличие от аналогичных идей у
предшественников (например, у бабувистов, бланкистов, вейтлингианцев), она
мыслилась как диктатура не какого-то революционного меньшинства, а рабочего
класса. Диктатура пролетариата – это государство переходного периода, она
отмирает вместе с отмиранием классов. Уже данное место «Манифеста»
свидетельствует о том, что диктатура пролетариата не противопоставляется
демократии. Но она противопоставляется буржуазной псевдодемократии. Приведем
некоторые основные высказывания о диктатуре пролетариата в теоретическом
наследии Маркса и Энгельса: 1845 г. – Маркс и Энгельс: «Немецкая идеология»:
«Каждый стремящийся к господству класс, – даже если его господство
обусловливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей старой
общественной формы и господства вообще, – должен прежде всего завоевать себе
политическую власть» (Соч., т. 3, с. 32). 1848 г. – Маркс и Энгельс: «Манифест
Коммунистической партии»: «…первым шагом в рабочей революции является
превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии.
Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у
буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в
руках государства, т.е. пролетариата, организованного как господствующий класс,
и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил» (Соч., т. 4, с.
32). 1850 г. – Маркс: «Классовая борьба во Франции»: Революционный боевой
лозунг парижского пролетариата во время июньского восстания 1848 года:
«Низвержение буржуазии! Диктатура рабочего класса!» (Соч., т. 7, с. 31).
«…пролетариат все более объединяется вокруг революционного социализма, вокруг
коммунизма, который сама буржуазия окрестила именем Бланки. Этот социализм есть
объявление непрерывной революции, классовая диктатура пролетариата как
необходимая переходная ступень к уничтожению классовых различий вообще, к
уничтожению всех производственных отношений, на которых покоятся эти различия,
к уничтожению всех общественных отношений, соответствующих этим
производственным отношениям, к перевороту во всех идеях, вытекающих из этих
общественных отношений» (там же, с. 91). Апрель 1850 г. – «Всемирное общество
коммунистов-революционеров», договор подписали: Ж. Видиль, Август Виллих, Дж.
Джулиан Гарни, Адан, К. Маркс, Ф. Энгельс. В октябре 1850 г. – после раскола в
Союзе коммунистов, когда бланкисты поддержали фракцию Виллиха–Шаппера, –
договор Марксом, Энгельсом и Гарни был растогнут. «Статья 1. Целью общества
является низложение всех привилегированных классов, подчинение этих классов
диктатуре пролетариата путем поддержания непрерывной революции вплоть до
осуществления коммунизма, который должен явиться последней формой устройства
человеческого рода» (Соч., т. 7, с. 551). Сопоставление двух последних фактов
(относящихся к 1850 году) позволяет сделать предположение о «французском»
происхождении самого термина «диктатура пролетариата». Март 1852 г. –
Процитируем еще раз известное письмо Маркса Вейдемейеру: «…классовая борьба
необходимо ведет к диктатуре пролетариата … эта диктатура сама составляет лишь
переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов» (Соч., т. 28, с.
427). 1871 г. – Запись речи Маркса «О семилетии Интернационала»: «Последним и
величайшим из всех когда-либо происходивших движений была Коммуна. Коммуна
представляла собой – об этом не может быть двух мнений – завоевание
политической власти рабочим классом». Чтобы передать все средства труда
производителю и заставить, таким образом, каждого физически пригодного индивида
работать «необходима диктатура пролетариата» (Соч., т. 17, с. 438). 1873 г. –
Энгельс: «К жилищному вопросу»: «…так называемые бланкисты … провозгласили не
«принципы» прудоновского плана спасения общества, а воззрения, и притом почти
буквально, немецкого научного социализма о необходимости политического действия
пролетариата и его диктатуры, как перехода к отмене классов, а вместе с ними и
государства, как было сказано об этом еще в «Коммунистическом манифесте» и с
тех пор повторялось бесчисленное количество раз» (Соч., т. 18, с. 262).
«…всякая действительно пролетарская партия, начиная с английских чартистов,
всегда выставляла первым условием классовую политику, организацию пролетариата
в самостоятельную политическую партию, а ближайшей целью борьбы – диктатуру пролетариата»
(там же, с. 263). 1873 г. – Маркс: «Политический индифферентизм». Маркс
пародирует «апостолов политического индифферентизма» (т. е. анархистов): «Если
политическая борьба рабочего класса принимает революционные формы, если рабочие
на место диктатуры буржуазии ставят свою революционную диктатуру, то они
совершают ужасное преступление оскорбления принципов, ибо для удовлетворения
своих жалких, грубых потребностей дня, рабочие придают государству
революционную и преходящую форму вместо того, чтобы сложить оружие и отменить
государство» (Соч., т. 18, с. 297). 1874 г. – Энгельс: «Эмигрантская
литература. II. Программа бланкистских эмигрантов Коммуны»: «Из того, что
Бланки представляет себе всякую революцию как переворот, произведенный
небольшим революционным меньшинством, само собой вытекает необходимость
диктатуры после успеха восстания, диктатуры, вполне понятно, не всего
революционного класса, пролетариата, а небольшого числа лиц, которые произвели
переворот и которые сами, в свою очередь, уже заранее подчинены диктатуре
одного или нескольких лиц» (Соч., т. 18, с. 511–5123). 1874–1875 г. – Маркс:
«Конспект книги Бакунина «Государственность и анархия»»: «Классовое господство
рабочих над сопротивляющимися им прослойками старого мира должно длиться до тех
пор, пока не будут уничтожены экономические основы существования классов»
(Соч., т. 18, с. 617–618). 1875 г. – Маркс: «Критика Готской программы»: «Между
капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного
превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический
переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме
как революционной диктатурой пролетариата» (Соч., т. 19, с. 27).
В 1891 г. – в
двадцатую годовщину Парижской Коммуны Энгельс во Введении к новому изданию
работы Маркса «Гражданская война во Франции» писал: «В последнее время
социал-демократический филистер опять начинает испытывать спасительный страх
при словах: диктатура пролетариата. Хотите ли знать, милостивые государи, как эта
диктатура выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура
пролетариата» (Соч., т. 22, с. 201). Чтобы понять, как основоположники
марксизма понимали диктатуру пролетариата достаточно обратиться к конкретному,
подробному анализу опыта Парижской Коммуны в «Гражданской войне во Франции»,
разумеется, с учетом того, что это был уникальный исторический опыт в условиях
Франции XIX века, в одном большом изолированном от всей страны городе, в
течение десяти недель, когда во главе Коммуны стояли не только сторонники
марксистского социализма. 1891 г. – Энгельс: «К критике проекта
социал-демократической программы 1891 года»: «Если что не подлежит никакому
сомнению, так это то, что наша партия и рабочий класс могут прийти к господству
только при такой политической форме, как демократическая республика. Эта
последняя является даже специфической формой для диктатуры пролетариата, как
показала уже великая французская революция» (Соч., т. 22, с. 237).
Сопоставление приведенных высказываний с работами В.И. Ленина показывает
определенное изменение представлений о диктатуре пролетариата: «Диктатура есть
господство части общества над всем обществом и притом господство, опирающееся
непосредственно на насилие». «Диктатура есть государственная власть,
опирающаяся непосредственно на насилие … войско» (Полн. собр. соч., т. 30, с.
122, 152). «Диктатура пролетариата … власть, опирающаяся не на закон, не на
выборы, а непосредственно на вооруженную силу той или иной части населения»
(там же, т. 32, с. 315). Сущность буржуазного государства – это «диктатура
буржуазии» (там же, т. 33, с. 35). «Диктатура есть власть, не связанная
никакими законами». «Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на
насилие, не связанная никакими законами». «Революционная диктатура пролетариата
есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией,
власть не связанная никакими законами» (там же, т. 37, с. 244, 245). Таким
образом, революционная диктатура пролетариата есть власть, опирающаяся
непосредственно на насилие, не связанная никакими законами, – такого
определения у основоположников марксизма еще не было.
10. Переходные
мероприятия
Работа Маркса
над «Манифестом Коммунистической партии» была завершена в январе 1848 г. и в
феврале в Лондоне «Манифест» вышел в свет, а уже 22 февраля в Париже, 13 марта
в Вене и 18 марта в Берлине и Милане произошли восстания – в Европе началась
буржуазно-демократическая революция. По свидетельству Фридриха Лесснера,
экземпляры «Манифеста» были получены в Лондоне одновременно с известием о
начале революции в Париже, следовательно, 23 или 24 февраля (Воспоминания о К.
Марксе и Ф. Энгельсе. 2 изд., ч. 1, с. 337). В этой новой ситуации Маркс и
Энгельс конкретизировали применительно к относительно отсталой тогда (по
сравнению с Англией, Францией, Соединенными Штатами) Германии программу
переходных мероприятий, сложившуюся в «Манифесте» (где было прямо сказано, что
«эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах»). Она была
написана в Париже между 21 и 29 марта и напечатана около 30 марта 1848 г. в
виде отдельной листовки, а в начале апреля опубликована в ряде немецких
демократических газет. Эта программа явилась политической платформой Союза
коммунистов в начавшейся германской революции. Воспроизводим текст этого
документа (Соч., т. 5, с. 1–3):
Требования
Коммунистической партии в Германии
«Пролетарии всех
стран, соединяйтесь!»
1. Вся Германия
объявляется единой, неделимой республикой.
2. Каждый немец,
достигший 21 года, имеет право избирать и быть избранным, если только он не
подвергался уголовному наказанию.
3. Народные
представители получают вознаграждение, для того чтобы и немецкий рабочий имел
возможность заседать в парламенте немецкого народа.
4. Всеобщее
вооружение народа. В будущем армии должны быть одновременно и рабочими армиями,
чтобы войско не только потребляло, как это было прежде, но и производило бы
больше, чем составляют расходы на его содержание. Это является, кроме того,
одним из способов организации труда.
5.
Судопроизводство является бесплатным.
6. Все
феодальные повинности, все барщины, оброки, десятины и т. д., до сих пор
тяготевшие на сельском населении, отменяются без всякого выкупа.
7. Земельные
владения государей и прочие феодальные имения, все рудники, шахты и т. д.
обращаются в собственность государства. На этих землях земледелие ведется в
интересах всего общества в крупном масштабе и при помощи самых современных
научных способов.
8. Ипотеки на
крестьянские земли объявляются собственностью государства. Проценты по этим
ипотекам уплачиваются крестьянами государству.
9. В тех
областях, где распространена аренда, земельная рента или арендная плата
уплачивается государству в виде налога. Все эти меры, указанные в пунктах 6, 7,
8 и 9, проводятся с той целью, чтобы уменьшить общественные и прочие повинности
крестьян и мелких арендаторов, не уменьшая средств, необходимых для покрытия
государственных расходов, и не нанося ущерба самому производству. Земельный
собственник как таковой, не являющийся ни крестьянином, ни арендатором, не
принимает никакого участия в производстве. Поэтому его потребление – это просто
злоупотребление.
10. Вместо всех
частных банков учреждается государственный банк, бумаги которого имеют
узаконенный курс. Эта мера делает возможным регулирование кредитного дела в
интересах всего народа и подрывает, таким образом, господство крупных
финансистов. Заменяя мало-помалу золото и серебро бумажными деньгами, она
удешевляет необходимое орудие буржуазного обращения, всеобщее средство обмена,
и позволяет использовать золото и серебро во внешних сношениях. Эта мера,
наконец, необходима для того, чтобы приковать к правительству* интересы
консервативных буржуа.
11. Государство
берет в свои руки все средства транспорта: железные дороги, каналы, пароходы,
дороги, почтовые станции и т. д. Они обращаются в государственную собственность
и безвозмездно предоставляются в распоряжение неимущего класса.
12. В жалованье
всех государственных чиновников не будет никаких иных различий, кроме того, что
семейные, т. е. Лица с большими потребностями, будут получать и больший оклад,
чем остальные.
13. Полное
отделение церкви от государства. Духовенство всех вероисповеданий будет
получать плату исключительно от своих добровольных общин.
14. Ограничение
права наследования.
15. Введение
высоких прогрессивных налогов и отмена налогов на предметы потребления.
16. Учреждение
национальных мастерских. Государство гарантирует всем рабочим средства к
существованию и берет на себя попечение о неспособных к труду.
17. Всеобщее
бесплатное народное образование. В интересах германского пролетариата, мелкой
буржуазии и мелкого крестьянства – со всей энергией добиваться проведения в
жизнь указанных выше мероприятий. Ибо только с их осуществлением миллионы,
которые до сих пор эксплуатировались в Германии небольшим числом лиц и которых
будут пытаться и впредь держать в угнетении, смогут добиться своих прав и той
власти, какая подобает им как производителям всех богатств.
Комитет:
Карл Маркс. Карл Шаппер. Г. Бауэр. Ф. Энгельс. И. Молль. В. Вольф
Сравнительный
анализ переходных мероприятий, намеченных в трех вариантах программы Союза
коммунистов и в данном документе, а также позднейшей исторической практики
представляет не только теоретический и исторический, но и актуальный интерес.
11. Отмирание
государства
В лаконичной
формулировке «Манифеста»: «публичная власть потеряет свой политический
характер» – содержится правильное понимание марксистского положения об
«отмирании государства» в будущем обществе. Здесь ведь не говорится об
отсутствии «публичной власти» в этом будущем обществе. Дальнейшее развитие
марксистской теории внесло в этот вопрос необходимую ясность. Как и в вопросе о
сущности государства, здесь сыграли решающую роль углубленное исследование
Марксом капиталистического способа производства в процессе создания «Капитала»,
его анализ опыта Парижской Коммуны и борьба Маркса, Энгельса и их сторонников
против бакунизма в I Интернационале. Отмирание государства не означает
отмирание функций управления в масштабе общества. Функции управления необходимы
при любой форме совместной деятельности людей. Если наряду с классовыми
функциями государства существуют и его общие, правомерные функции, то с
отмиранием классов должны исчезнуть и политические функции государства, но
общий механизм управления обществом сохранится и получит дальнейшее развитие.
Сохранились два свидетельства, относительно представлений Маркса (1868) и
Энгельса (1872) о том, что останется от государства после отмирания его
политических функций. В обоих случаях их ответ гласил: «экономическая
централизация» (письма Эжена Дюпона – Сезару Де Папу, 11 мая 1868 г. и С.А.
Подолинского – П.Л. Лаврову, 7 сентября 1872 г.). В конспекте книги Бакунина
«Государственность и анархия» (1874/75) Маркс предвидел и возможность
использовать механизм выборов в будущем обществе, причем, разумеется, «выборы
совершенно утратят свой нынешний политический характер» (Соч., т. 18, с. 616).
Наконец, принципиальное высказывание Маркса в его «Критике Готской программы»:
«Возникает вопрос: какому превращению подвергнется государственность в
коммунистическом обществе? Другими словами: какие общественные функции
останутся тогда, аналогичные теперешним государственным функциям? На этот
вопрос можно ответить только научно…» (Соч., т. 19, с. 27).
12. Конечная цель
В начале 1894
года итальянский социалист Джузеппе Канепа попросил Энгельса кратко, в немногих
словах сформулировать основную идею грядущей новой эры. Энгельс отвечает, что
сделать это столь лаконично, не впадая в утопизм и пустое фразерство, почти невозможно
и что он не нашел ничего лучшего, кроме этой фразы (этой заключительной формулы
теоретической части «Манифеста Коммунистической партии»): «На место старого
буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит
ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного
развития всех» (Соч., т. 39, с. 166–167). Значит, ни диктатура пролетариата, ни
обобществление средств производства и их свободное развитие ради изобилия
материальных благ не являются конечными целями предстоящего преобразования
общества, они лишь средства для достижения высшей цели – создания условий для
свободного развития каждого человека и всего общества. В конце «Нищеты
философии» (книга написана в первой половине 1847 г.) Маркс формулирует почти в
тех же словах аналогичную мысль: «Рабочий класс поставит в ходе развития, на
место старого буржуазного общества такую ассоциацию, которая исключает классы и
их противоположность; не будет уже никакой собственно политической власти, ибо
именно политическая власть есть официальное выражение противоположности классов
внутри буржуазного общества» (Соч., т. 4, с. 184). К сожалению, русский перевод
здесь неточен. Во французском оригинале (Маркс написал и опубликовал эту книгу
в 1847 г. на французском языке) здесь дважды стоит не «буржуазное общество», а
«гражданское общество», не «société bourgeoise», а «société civile» (что в
данном контексте является синонимом классового общества). В немецком же тексте
«Манифеста» стоит немецкий термин «bürgerliche Gesellschaft», что может
означать и буржуазное, и гражданское общество. Но практика Маркса и Энгельса
40-х годов 19 века и сопоставление с аналогичным местом в «Нищете философии»
позволяет думать, что и в «Манифесте» противопоставление будущего общества исторически
предшествующему носит более широкий характер: оно противопоставляется не только
буржуазному, но и всему существовавшему и существующему классовому обществу,
что вполне соответствует и всей концепции основоположников марксизма.
Представления Маркса и Энгельса о конечной цели коммунистического
преобразования общества включены в общий контекст их теоретических
представлений о свободе. В процессе разработки программы Союза коммунистов они
определили свое отношение и к свободам буржуазного общества и к соотношению
свобод индивида и всего общества. «Под свободой, в рамках нынешних буржуазных
производственных отношений, понимают свободу торговли, свободу купли и
продажи», бессовестную свободу эксплуатации. Можно было бы добавить: и свободу
получения максимальной прибыли любой ценой, и свободу навязывать свою волю
целым народам и странам. В этой связи важно указание в «Манифесте» на связь
между эксплуатацией человека человеком (о чем много говорили уже
предшественники Маркса и Энгельса, в частности сен-симонисты) и эксплуатацией
одного народа другим: «В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация
одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой».
Развивая эту мысль, Энгельс много раз потом говорил: «Не может быть свободен народ,
угнетающий другие народы»; а ведь это относится и к отдельным индивидам: никто
не может быть свободен, пока существует эксплуатация и угнетение других (быть
может и поэтому «богатые тоже плачут»?). Уже в первоначальном «Проекте» Энгельс
писал о свободе развития каждого, не посягая на основные условия существования
всего общества. В заключительной формуле «Манифеста» эта идея получила наиболее
точное воплощение. Характеристика будущего общества как определенной
«ассоциации» подразумевала противопоставление его буржуазному обществу
атомизированных индивидов. Такая терминология присутствовала уже у
предшественников, в особенности у французских предшественников научного
коммунизма. Так, у сен-симонистов встречаются даже термины «всемирная
ассоциация» и «ассоциация трудящихся» (Изложение учения Сен-Симона. М. 1947,
стр. 81, 188, 189, 245). То же противопоставление будущего – обществу, в
котором господствует, по выражению Гоббса, «война всех против всех», содержится
уже в одном из знаменитых тезисов Маркса о Фейербахе: «10. Точка зрения старого
материализма есть «гражданское» общество; точка зрения нового материализма есть
человеческое общество, или обобществившееся человечество» (редакция Энгельса
при первой публикации в 1888 г.; Соч., т. 3, с. 4). «Обобществившееся» здесь
тождественно «ассоциированному». Учение Маркса и Энгельса о свободе (об этом
комплексе их идей можно говорить именно как об определенном целостном учении)
получило богатое развитие в их последующих произведениях. Достаточно указать на
первоначальный вариант «Капитала» (рукопись 1857–1858 гг.; Соч., т. 46), где
Маркс высказывает много глубоких идей о развитии свободы в будущем обществе,
где мерой богатства станет не рабочее время, а свободное время, что подлинная
свобода начинается за пределами собственно материального производства, которое
остается царством необходимости. Или «Анти-Дюринг» Энгельса (Соч., т. 20), где
он не только дает диалектико-материалистическое определение свободы и ее
соотношения с необходимостью, но и характеризует переход к будущему обществу
как скачок из царства необходимости в царство свободы.
13. Набросок
плана III главы
На обложке
тетради Маркса, содержащей рукопись «Заработная плата» (см. Соч., т. 6, с.
579–602) и датированной декабрем 1847 г., сохранился первоначальный набросок
плана III главы (Соч., т. 42, с. 365). Воспроизводим его здесь:
«1) Критически-утопические системы.
(Коммунистические.)
2) 1)
Реакционный социализм, феодальный, религиозный, мелкобуржуазный. 2) Буржуазный
социализм.
3)
Немецко-философский социализм.
4)
Критически-утопическая литература. Системы Оуэна, Кабе, Вейтлинга, Фурье,
Сен-Симона, Бабёфа.
5)
Непосредственно партийная литература. 6) Коммунистическая литература.»
В окончательном
тексте «Манифеста» пункты 5 и 6 этого плана не получили отражения. Содержание
III главы «Манифеста» представляется наименее актуальным, поскольку
рассматриваемые в ней социалистические направления – явления далекого
исторического прошлого. Но представляет определенный актуальный интерес сам
принцип классификации этих направлений, который может способствовать пониманию
и тех политических направлений, которые существуют в наше время. Одно
направление – это противопоставление прошлого настоящему, неприятие перемен и
идеализация того, что было. Другое – принятие существующего как данного и
стремление в его рамках улучшить положение трудящихся масс. Еще одно –
реформизм и отрицание необходимости радикальных перемен. И, наконец, –
направление революционное.
14. Перспективы
революции
Ни в одном из
трех вариантов программы Союза коммунистов нет прямых указаний на сроки
предстоящей революции и коммунистического преобразования общества. Но «Манифест
Коммунистической партии» написан, конечно, в ожидании предстоящей революции,
фундаментальные предпосылки которой уже созрели, почти созрели или, по крайней
мере, находятся в процессе созревания. При этом Маркс и Энгельс со времени
перехода к коммунизму всегда считали, что предстоящее преобразование общества –
это длительный и сложный исторический процесс. Ожидания революции отчасти
действительно подтвердились, почти одновременно с выходом «Манифеста» началась
европейская революция 1848–1849 годов. Но предположения о возможном
перерастании буржуазно-демократической революции в пролетарскую – несмотря даже
на восстание парижского пролетариата в июне 1848 года – не оправдались.
Поражение первой революции, в которой Маркс и Энгельс приняли участие, привело
к существенному пересмотру их взглядов на перспективы революционного
преобразования общества. Анализ опыта революции и последовавших за ней
исторических событий по существу привел основоположников марксизма к осознанию
того, что потенции развития капиталистического общества еще не исчерпаны.
Представление о связи между экономическими кризисами и революцией,
присутствующее в «Манифесте» подверглось серьезному пересмотру. Сначала Маркс
пришел к выводу, что если кризис 1847 года явился предпосылкой европейской
революции, то начавшийся затем экономический подъем стал питательной почвой
контрреволюции. Поэтому только новый кризис может создать условия для новой
революции. В международном обзоре, датированном 1 ноября 1850 г., он писал:
«При таком всеобщем процветании, когда производительные силы буржуазного общества
развиваются настолько пышно, насколько это вообще возможно в рамках буржуазных
отношений, о действительной революции не может быть и речи. Подобная революция
возможна только в те периоды, когда оба эти фактора, современные
производительные силы и буржуазные формы производства, вступают между собой в
противоречие. … Новая революция возможна только вслед за новым кризисом. Но
наступление ее так же неизбежно, как и наступление этого последнего» (Соч., т.
7, с. 100). Значит, главный вывод – на ближайшее время: пока нет кризиса, не
будет и революции. Но вместе с тем надежда: кризис неизбежен, а значит,
неизбежна и революция. Можно понимать это двояко: вслед за новым кризисом или
вообще в какой-то исторической перспективе. Пожалуй, пока преобладает первый
вариант. И вот в 1857 г. происходит новый, на этот раз более масштабный, в
известном смысле первый мировой, экономический кризис. Маркс спешит обобщить
свои экономические исследования, приступает к созданию первого варианта
будущего «Капитала», спешит «до потопа» (т. е. до возможного начала революции)
разработать свою политическую экономию хотя бы в общих чертах. Кризис
действительно способствует подъему рабочего движения (на волне этого подъема
через несколько лет, в 1864 г. возникает I Интернационал), но и этот кризис не
приводит к революции. Теперь, очевидно, Маркс осознает, что и в более широкой
исторической перспективе потенции развития капиталистического производства еще
далеко не исчерпаны. И в этом историческом контексте, в предисловии Маркса к
его «К критике политической экономии» в январе 1859 г. появляется важнейшая
известная формулировка: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем
разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора,
и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше,
чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого
общества» (Соч., т. 13, с. 7). (Не позволяет ли она понять многое и в нашей
современной эпохе?) Много лет спустя, переиздавая работу Маркса «Классовая
борьба во Франции», в которую Энгельс как раз и включил в качестве последней
главы цитированный международный обзор 1850 г., он прямо указывал на переоценку
степени зрелости предпосылок для революции (кстати, это была одна из последних
работ Энгельса, датированная 6 марта 1895 г., т.е. за пять месяцев до его
смерти; некоторые рассматривали ее как своего рода «политическое завещание»
Энгельса): «История показала, что и мы и все мыслившие подобно нам были
неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского
континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить
капиталистический способ производства», капиталистическая основа «обладала еще
очень большой способностью к расширению» (Соч., т. 22, с. 535). Не только
материальные экономические предпосылки не были в середине XIX века достаточно
развиты для перехода к новой экономической формации. Опыт европейской революции
показал, что ни буржуазия не была способна осуществить революционные
преобразования в своих собственных интересах, ни пролетариат и его
зарождающаяся партия не были еще способны на осуществление своих собственных
исторических задач. Об этом свидетельствуют события тех лет и осознание их
основоположниками марксизма. Вот два ярких примера. 15 сентября 1850 г. в
Лондоне происходило драматическое заседание ЦК Союза коммунистов, на котором
произошел раскол. Большинство – сторонники Маркса и Энгельса. Меньшинство –
аватюристическая фракция Виллиха и Шаппера. Выступая против своих оппонентов,
Маркс сказал буквально следующее: «На место критического воззрения меньшинство
ставит догматическое, на место материалистического – идеалистическое. Вместо
действительных отношений меньшинство сделало движущей силой революции одну лишь
волю. Между тем как мы говорим рабочим: Вам, быть может, придется пережить еще
15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений не только для
того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы изменить самих
себя и сделать себя способными к политическому господству, вы говорите
наоборот: «Мы должны тотчас достигнуть власти, или же мы можем лечь спать»» и
т. д. (Соч., т. 8, с. 431). Осознавая возможность преждевременного прихода к
власти передовой партии, Энгельс 12 апреля 1853 г. пророчески писал Иосифу Вейдемейеру:
«Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности
и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце
концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим
интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в
таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в
известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы
печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить
коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем,
насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться,
только в физическом смысле, – наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии
дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только
чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже».
При этом Энгельс имеет в виду такую ситуацию: относительно отсталая тогда
Германия, в которой имеется передовая партия и которая втянута в международный
революционный процесс; наступает кризис и партия вынуждена действовать, «а это
было бы, – подчеркивает Энгельс, – во всяком случае преждевременным» (Соч., т.
28, с. 490–491). Когда в революционной России сложилась аналогичная ситуация,
Ленин вспомнил об этом письме при переходе к НЭПу и просил разыскать его.
Недостаточная зрелость предпосылок для социалистической революции – одна из
главных причин тех проблем, с которыми столкнулась историческая попытка социалистических
преобразований в нашей стране.
15. Сущность
материалистического понимания истории
Как известно,
классическую формулировку сущности материалистического понимания истории Маркс
дал в Предисловии к «К критике политической экономии» (январь 1859 г.), а эта
концепция и лежит в основе «Манифеста Коммунистической партии». Из контекста
Предисловия ясно, что к этой исторической концепции Маркс пришел как раз весной
1845 года, о чем свидетельствует и Энгельс. Воспроизводим этот важнейший фрагмент
Предисловия, смысл которого – с учетом всего теоретического наследия Маркса и
Энгельса – можно представить в виде прилагаемой схематической иллюстрации,
которая позволяет и более наглядно представить себе особенности логической
структуры «Манифеста Коммунистической партии»: «Общий результат, к которому я
пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших
исследованиях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В
общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные,
необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения,
которые соответствуют определенной ступени развития их материальных
производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет
экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается
юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные
формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни
обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не
сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие
определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные
производительные силы общества приходят в противоречие с существующими
производственными отношениями, или – что является только юридическим выражением
последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор
развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в
их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением
экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей
громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда
отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот
в экономических условиях производства от юридических, политических,
религиозных, художественных или философских, короче – от идеологических форм, в
которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об
отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает,
точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию.
Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из
существующего конфликта между общественными производительными силами и
производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает
раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает
достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда
не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в
недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только
такие задачи, которые оно может решить, так как при ближайшем рассмотрении
всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия
ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе
становления. В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный,
буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи
экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения
являются последней антагонистической формой общественного процесса
производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в
смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но
развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают
вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому
буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого
общества» (Соч., т. 13, с. 6–8). Для правильного понимания этого важнейшего
текста, следует иметь в виду, что основные элементы описываемой общей структуры
общества Маркс рассматривает здесь с трех различных точек зрения: то как
предмет, то как отношение, то как процесс. Базис – это совокупность
производственных отношений.
«Экономическая
общественная формация» (наиболее распространенный русский перевод:
«общественно-экономическая формация») – это экономическая структура общества.
«Прогрессивные эпохи» (при перечислении способов производства: азиатский и т.
д. ) – это «эпохи прогресса», т.е. эпохи развития (экономической структуры
общества). Отсюда неправильно делать (распространенный в нашей литературе)
вывод, будто первобытное общество и будущее коммунистическое общество – это не
общественно-экономические формации. Далее прилагается упрощенная схема,
иллюстрирующая представления основоположников марксизма об общей структуре
(классового) общества, учитывающая по возможности все их теоретическое
наследие. Так сказать «нулевой этаж» основной «четырехэтажной» структуры
(потребности) намечается на основе анализа всего их наследия.
В.И. Ленин
КАРЛ МАРКС
Маркс Карл
родился 5 мая нового стиля 1818 г. в городе Трире (прирейнская Пруссия). Отец
его был адвокат, еврей, в 1824 г. принявший протестантство. Семья была
зажиточная, культурная, но не революционная. Окончив гимназию в Трире, Маркс
поступил в университет, сначала в Бонне, потом в Берлине, изучал юридические
науки, но больше всего историю и философию. Окончил курс в 1841 г., представив
университетскую диссертацию о философии Эпикура. По взглядам своим Маркс был
еще тогда гегельянцем-идеалистом. В Берлине он примыкал к кружку "левых
гегельянцев" (Бруно Бауэр и др.), которые стремились делать из философии
Гегеля атеистические и революционные выводы.
По окончании
университета Маркс переселился в Бонн, рассчитывая стать профессором. Но
реакционная политика правительства, которое в 1832 г. лишило кафедры Людвига
Фейербаха и в 1836 г. снова отказалось пустить его в университет, а в 1841 г.
отняло право читать лекции в Бонне у молодого профессора Бруно Бауэра,
заставила Маркса отказаться от ученой карьеры. Развитие взглядов левого
гегельянства в Германии шло в это время вперед очень быстро. Людвиг Фейербах в
особенности с 1836 г. начинает критиковать теологию и поворачивать к
материализму, который вполне берет верх у него в 1841 г. ("Сущность
христианства"); в 1843 г. вышли его же "Основные положения философии
будущего". "Надо было пережить освободительное действие" этих
книг - писал Энгельс впоследствии об этих сочинениях Фейербаха. "Мы"
(т. е. левые гегельянцы, Маркс в том числе) "стали сразу
фейербахианцами". В это время рейнские радикальные буржуа, имевшие точки
соприкосновения с левыми гегельянцами, основали в Кёльне оппозиционную газету:
"Рейнскую Газету" (начала выходить с 1 января 1842 г.). Маркс и Бруно
Бауэр были приглашены в качестве главных сотрудников, а в октябре 1842 г. Маркс
сделался главным редактором и переселился из Бонна в Кёльн.
Революционно-демократическое направление газеты при редакторстве Маркса
становилось все определеннее, и правительство сначала подчинило газету двойной
и тройной цензуре, а затем решило вовсе закрыть ее 1 января 1843 г. Марксу
пришлось к этому сроку оставить редакторство, но его уход все же не спас
газеты, и она была закрыта в марте 1843 г. Из наиболее крупных статей Маркса в
"Рейнской Газете" Энгельс отмечает, кроме указанных ниже, еще статью
о положении крестьян-виноделов в долине Мозеля. Газетная работа показала
Марксу, что он недостаточно знаком с политической экономией, и он усердно
принялся за ее изучение.
В 1843 г. Маркс
женился в Крейцнахе на Дженни фон Вестфален, подруге детства, с которой он был
обручен еще будучи студентом. Жена его принадлежала к прусской реакционной
дворянской семье. Ее старший брат был министром внутренних дел в Пруссии в одну
из самых реакционных эпох, 1850 - 1858 гг. Осенью 1843 г. Маркс приехал в
Париж, чтобы издавать за границей, вместе с Арнольдом Руге (1802 - 1880; левый
гегельянец, 1825 - 1830 в тюрьме, после 1848 г. эмигрант; после 1866 - 1870
бисмаркианец), радикальный журнал. Вышла лишь первая книжка этого журнала
"Немецко-Французский Ежегодник". Он прекратился из-за трудностей
тайного распространения в Германии и из-за разногласий с Руге. В своих статьях
в этом журнале Маркс выступает уже как революционер, провозглашающий
"беспощадную критику всего существующего" и в частности "критику
оружия", апеллирующий к массам и к пролетариату.
В сентябре 1844
г. в Париж приехал на несколько дней Фридрих Энгельс, ставший с тех пор
ближайшим другом Маркса. Они вдвоем приняли самое горячее участие в тогдашней
кипучей жизни революционных групп Парижа (особенное значение имело учение
Прудона, с которым Маркс решительно рассчитался в своей "Нищете
философии", 1847 г.) и выработали, резко борясь с различными учениями
мелкобуржуазного социализма, теорию и тактику революционного пролетарского
социализма или коммунизма (марксизма). В 1845 г. Маркс по настоянию прусского
правительства, как опасный революционер, был выслан из Парижа. Он переехал в
Брюссель. Весной 1847 г. Маркс и Энгельс примкнули к тайному пропагандистскому
обществу: "Союзу коммунистов", приняли выдающееся участие на II
съезде этого союза (ноябрь 1847 г. в Лондоне) и, по его поручению, составили
вышедший в феврале 1848 г. знаменитый "Манифест Коммунистической
Партии". В этом произведении с гениальной ясностью и яркостью обрисовано
новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область
социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о
развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли
пролетариата, творца нового, коммунистического общества.
Когда
разразилась февральская революция 1848 г., Маркс был выслан из Бельгии. Он
приехал опять в Париж, а оттуда, после мартовской революции, в Германию, именно
в Кёльн. Там выходила с 1 июня 1848 по 19 мая 1849 г. "Новая Рейнская Газета";
главным редактором ее был Маркс. Новая теория была блестяще подтверждена ходом
революционных событий 1848 - 1849 гг., как подтверждали ее впоследствии все
пролетарские и демократические движения всех стран мира. Победившая
контрреволюция сначала отдала Маркса под суд (оправдан 9 февраля 1849 г.), а
потом выслала из Германии (16 мая 1849 г.). Маркс отправился сначала в Париж,
был выслан и оттуда после демонстрации 13 июня 1849 г. и уехал в Лондон, где и
жил до самой смерти.
Условия
эмигрантской жизни, особенно наглядно вскрытые перепиской Маркса с Энгельсом
(изд. в 1913 г.), были крайне тяжелы. Нужда прямо душила Маркса и его семью; не
будь постоянной самоотверженной финансовой поддержки Энгельса, Маркс не только
не мог бы кончить "Капитала", но и неминуемо погиб бы под гнетом
нищеты. Кроме того, преобладающие учения и течения мелкобуржуазного, вообще
непролетарского социализма вынуждали Маркса постоянно к беспощадной борьбе,
иногда к отражению самых бешеных и диких личных нападок. Сторонясь от эмигрантских
кружков, Маркс в ряде исторических работ разрабатывал свою материалистическую
теорию, посвящая главным образом силы изучению политической экономии. Эту науку
Маркс революционизировал в своих сочинениях "К критике политической
экономии" (1859) и "Капитал" (т. I. 1867).
Эпоха оживления
демократических движений конца 50-х и 60-х гг. снова призвала Маркса к
практической деятельности. В 1864 г. (28 сентября) был основан в Лондоне
знаменитый I Интернационал, "Международное товарищество рабочих".
Маркс был душой этого общества, автором его первого "Обращения" и
массы резолюций, заявлений, манифестов. Объединяя рабочее движение разных
стран, стараясь направить в русло совместной деятельности различные формы
непролетарского, домарксистского социализма (Мадзини, Прудон, Бакунин,
английский либеральный тред-юнионизм, лассальянские качания вправо в Германии и
т. п.), борясь с теориями всех этих сект и школок, Маркс выковывал единую
тактику пролетарской борьбы рабочего класса в различных странах. После падения
Парижской Коммуны (1871), которую так глубоко, метко, блестяще и действенно,
революционно оценил Маркс ("Гражданская война во Франции" 1871), и
после раскола Интернационала бакунистами, существование его в Европе стало
невозможным. Маркс провел после конгресса Интернационала в Гааге (1872)
перенесение Генерального совета Интернационала в Нью-Йорк. I Интернационал
кончил свою историческую роль, уступив место эпохе неизмеримо более крупного
роста рабочего движения во всех странах мира, именно эпохе роста его вширь,
создания массовых социалистических рабочих партий на базе отдельных
национальных государств.
Усиленная работа
в Интернационале и еще более усиленные теоретические занятия окончательно
подорвали здоровье Маркса. Он продолжал свою переработку политической экономии
и окончание "Капитала", собирая массу новых материалов и изучая ряд
языков (напр., русский), но окончить "Капитал" не дала ему болезнь.
2 декабря 1881
г. умерла его жена. 14 марта 1883 г. Маркс тихо заснул навеки в своем кресле.
Он похоронен, вместе со своей женой, на кладбище Хайгейт в Лондоне. Из детей
Маркса несколько умерло в детском возрасте в Лондоне, когда семья сильно
бедствовала. Три дочери были замужем за социалистами Англии и Франции: Элеонора
Эвелинг, Лаура Лафарг и Дженни Лонгэ. Сын последней - член французской
социалистической партии.
УЧЕНИЕ МАРКСА
Марксизм -
система взглядов и учения Маркса. Маркс явился продолжателем и гениальным
завершителем трех главных идейных течений XIX века, принадлежащих трем наиболее
передовым странам человечества: классической немецкой философии, классической
английской политической экономии и французского социализма в связи с
французскими революционными учениями вообще. Признаваемая даже противниками
Маркса замечательная последовательность и цельность его взглядов, дающих в
совокупности современный материализм и современный научный социализм, как
теорию и программу рабочего движения всех цивилизованных стран мира, заставляет
нас предпослать изложению главного содержания марксизма, именно: экономического
учения Маркса, краткий очерк его миросозерцания вообще.
ФИЛОСОФСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
Начиная с 1844 -
1845 гг., когда сложились взгляды Маркса, он был материалистом, в частности
сторонником Л. Фейербаха, усматривая и впоследствии его слабые стороны
исключительно в недостаточной последовательности и всесторонности его
материализма. Всемирно-историческое, "составляющее эпоху" значение
Фейербаха Маркс видел именно в решительном разрыве с идеализмом Гегеля и в
провозглашении материализма, который еще "в XVIII веке особенно во Франции
был борьбой не только против существующих политических учреждений, а вместе с
тем против религии и теологии, но и... против всякой метафизики" (в смысле
"пьяной спекуляции" в отличие от "трезвой философии")
("Святое семейство" в "Литературном Наследстве"). "Для
Гегеля - писал Маркс - процесс мышления, который он превращает даже под именем
идеи в самостоятельный субъект, есть демиург (творец, созидатель)
действительного... У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как
материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней"
("Капитал", I, послесловие к 2 изд.). В полном соответствии с этой
материалистической философией Маркса и излагая ее, Фр. Энгельс писал в
"Анти-Дюринге" (см.): - Маркс ознакомился с этим сочинением в
рукописи - ..."Единство мира состоит не в его бытии, а в его материальности,
которая доказывается... долгим и трудным развитием философии и
естествознания... Движение есть форма бытия материи. Нигде и никогда не бывало
и не может быть материи без движения, движения без материи... Если поставить
вопрос,... что такое мышление и познание, откуда они берутся, то мы увидим, что
они - продукты человеческого мозга и что сам человек - продукт природы,
развившийся в известной природной обстановке и вместе с ней. Само собою
разумеется в силу этого, что продукты человеческого мозга, являющиеся в
последнем счете тоже продуктами природы, не противоречат остальной связи
природы, а соответствуют ей". "Гегель был идеалист, т. е. для него
мысли нашей головы были не отражениями (Abbilder, отображениями, иногда Энгельс
говорит об "оттисках"), более или менее абстрактными, действительных
вещей и процессов, а, наоборот, вещи и развитие их были для Гегеля отражениями
какой-то идеи, существовавшей где-то до возникновения мира". В своем
сочинении "Людвиг Фейербах", в котором Фр. Энгельс излагает свои и
Маркса взгляды на философию Фейербаха и которое Энгельс отправил в печать,
предварительно перечитав старую рукопись свою и Маркса 1844 - 1845 гг. по
вопросу о Гегеле, Фейербахе и материалистическом понимании истории, Энгельс
пишет: "Великим основным вопросом всякой, а особенно новейшей философии
является вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе... что чему
предшествует: дух природе или природа духу... Философы разделились на два
больших лагеря, сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые
утверждали, что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, так
или иначе признавали сотворение мира, составили идеалистический лагерь. Те же,
которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам
материализма". Всякое иное употребление понятий (философского) идеализма и
материализма ведет лишь к путанице. Маркс решительно отвергал не только
идеализм, всегда связанный так или иначе с религией, но и распространенную
особенно в наши дни точку зрения Юма и Канта, агностицизм, критицизм,
позитивизм в различных видах, считая подобную философию "реакционной"
уступкой идеализму и в лучшем случае "стыдливым пропусканием через заднюю
дверь материализма, изгоняемого на глазах публики". См. по этому вопросу,
кроме названных сочинений Энгельса и Маркса, письмо последнего к Энгельсу от 12
декабря 1868 г., где Маркс, отмечая "более материалистическое", чем
обычно, выступление известного естествоиспытателя Т. Гёксли и его признание,
что, поскольку "мы действительно наблюдаем и мыслим, мы не можем никогда
сойти с почвы материализма", упрекает его за "лазейку" в сторону
агностицизма, юмизма. В особенности надо отметить взгляд Маркса на отношение
свободы к необходимости: "слепа необходимость, пока она не сознана.
Свобода есть сознание необходимости" (Энгельс в "Анти-Дюринге")
= признание объективной закономерности природы и диалектического превращения
необходимости в свободу (наравне с превращением непознанной, но познаваемой,
"вещи в себе" в "вещь для нас", "сущности вещей"
в "явления"). Основным недостатком "старого", в том числе и
фейербаховского (а тем более "вульгарного", Бюхнера-Фогта-Молешотта)
материализма Маркс и Энгельс считали (1) то, что этот материализм был
"преимущественно механическим", не учитывая новейшего развития химии
и биологии (а в наши дни следовало бы еще добавить: электрической теории
материи); (2) то, что старый материализм был неисторичен, недиалектичен
(метафизичен в смысле антидиалектики), не проводил последовательно и
всесторонне точки зрения развития; (3) то, что они "сущность
человека" понимали абстрактно, а не как "совокупность"
(определенных конкретно-исторически) "всех общественных отношений" и
потому только "объясняли" мир, тогда когда дело идет об "изменении"
его, т. е. не понимали значения "революционной практической
деятельности",
ДИАЛЕКТИКА
Гегелевскую
диалектику, как самое всестороннее, богатое содержанием и глубокое учение о
развитии, Маркс и Энгельс считали величайшим приобретением классической
немецкой философии. Всякую иную формулировку принципа развития, эволюции, они
считали односторонней, бедной содержанием, уродующей и калечащей действительный
ход развития (нередко со скачками, катастрофами, революциями) в природе и в
обществе. "Мы с Марксом были едва ли не единственными людьми, поставившими
себе задачу спасти" (от разгрома идеализма и гегельянства в том числе)
"сознательную диалектику и перевести ее в материалистическое понимание
природы". "Природа есть подтверждение диалектики, и как раз новейшее
естествознание показывает, что это подтверждение необыкновенно богатое"
(писано до открытия радия, электронов, превращения элементов и т. п.!),
"накопляющее ежедневно массу материала и доказывающее, что дела обстоят в
природе в последнем счете диалектически, а не метафизически".
"Великая
основная мысль, - пишет Энгельс, - что мир состоит не из готовых, законченных
предметов, а представляет собой совокупность процессов, в которой предметы,
кажущиеся неизменными, равно как и делаемые головой мысленные их снимки,
понятия, находятся в беспрерывном изменении, то возникают, то уничтожаются, -
эта великая основная мысль со времени Гегеля до такой степени вошла в общее
сознание, что едва ли кто-нибудь станет оспаривать ее в ее общем виде. Но одно
дело признавать ее на словах, другое дело - применять ее в каждом отдельном
случае и в каждой данной области исследования". "Для диалектической
философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На
всем и во всем видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять
перед нею, кроме непрерывного процесса возникновение и уничтожения,
бесконечного восхождения от низшего к высшему. Она сама является лишь простым
отражением этого процесса в мыслящем мозгу". Таким образом, диалектика, по
Марксу, есть "наука об общих законах движения как внешнего мира, так и
человеческого мышления".
Эту,
революционную, сторону философии Гегеля воспринял и развил Маркс.
Диалектический материализм "не нуждается ни в какой философии, стоящей над
прочими науками". От прежней философии остается "учение о мышлении и
его законах - формальная логика и диалектика". А диалектика, в понимании
Маркса и согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией
познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным
образом исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания,
переход от незнания к познанию.
В наше время
идея развития, эволюции, вошла почти всецело в общественное сознание, но иными
путями, не через философию Гегеля. Однако эта идея в той формулировке, которую
дали Маркс и Энгельс, опираясь на Гегеля, гораздо более всестороння, гораздо
богаче содержанием, чем ходячая идея эволюции. Развитие, как бы повторяющее
пройденные уже ступени, но повторяющее их иначе, на более высокой базе
("отрицание отрицания"), развитие, так сказать, по спирали, а не по
прямой линии;
- развитие
скачкообразное, катастрофическое, революционное;
- "перерывы
постепенности"; превращение количества в качество;
- внутренние
импульсы к развитию, даваемые противоречием, столкновением различных сил и тенденций,
действующих на данное тело или в пределах данного явления или внутри данного
общества;
-
взаимозависимость и теснейшая, неразрывная связь всех сторон каждого явления
(причем история открывает все новые и новые стороны), связь, дающая единый, закономерный
мировой процесс движения,
- таковы
некоторые черты диалектики, как более содержательного (чем обычное) учения о
развитии. (Ср. письмо Маркса к Энгельсу от 8 января 1868 г. с насмешкой над
"деревянными трихотомиями" Штейна, которые нелепо смешивать с
материалистической диалектикой.)
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ
ПОНИМАНИЕ ИСТОРИИ
Сознание
непоследовательности, незавершенности, односторонности старого материализма
привело Маркса к убеждению в необходимости "согласовать науку об обществе
с материалистическим основанием и перестроить ее соответственно этому
основанию". Если материализм вообще объясняет сознание из бытия, а не
обратно, то в применении к общественной жизни человечества материализм требовал
объяснения общественного сознания из общественного бытия. "Технология -
говорит Маркс ("Капитал", I) - вскрывает активное отношение человека
к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и
его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений".
Цельную формулировку основных положений материализма, распространенного на
человеческое общество и его историю, Маркс дал в предисловии к сочинению
"К критике политической экономии" в следующих словах:
"В
общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные,
необходимые, от их воли независящие, отношения - производственные отношения,
которые соответствуют определенной ступени развития их материальных
производительных сил.
Совокупность
этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества,
реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и
которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ
производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и
духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а,
наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени
своего развития материальные производительные силы общества приходят в
противоречие с существующими производственными отношениями, или - что является
только юридическим выражением этого - с отношениями собственности, внутри
которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти
отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции.
С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот
во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо
всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый
переворот в экономических условиях производства от юридических, политических,
религиозных, художественных или философских, короче: от идеологических форм, в
которых люди сознают этот конфликт и борются с ним.
Как об отдельном
человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так
же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это
сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего
конфликта между общественными производительными силами и производственными
отношениями"... "В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и
современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как
прогрессивные эпохи экономической общественной формации". (Ср. краткую
формулировку Маркса в письме к Энгельсу от 7 июля 1866 г.: "Наша теория об
определении организации труда средствами производства".)
Открытие
материалистического понимания истории или, вернее, последовательное
продолжение, распространение материализма на область общественных явлений,
устранило два главных недостатка прежних исторических теорий. Во-1-х, они в
лучшем случае рассматривали лишь идейные мотивы исторической деятельности
людей, не исследуя того, чем вызываются эти мотивы, не улавливая объективной
закономерности в развитии системы общественных отношений, не усматривая корней
этих отношений в степени развития материального производства; во-2-х, прежние
теории не охватывали как раз действий масс населения, тогда как исторический
материализм впервые дал возможность с естественно-исторической точностью
исследовать общественные условия жизни масс и изменения этих условий.
Домарксовская "социология" и историография в лучшем случае давали
накопление сырых фактов, отрывочно набранных, и изображение отдельных сторон
исторического процесса. Марксизм указал путь к всеобъемлющему, всестороннему
изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических
формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к
точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества,
устраняя субъективизм и произвол в выборе отдельных "главенствующих"
идей или в толковании их, вскрывая корни без исключения всех идей и всех
различных тенденций в состоянии материальных производительных сил. Люди сами
творят свою историю, но чем определяются мотивы людей и именно масс людей, чем
вызываются столкновения противоречивых идей и стремлений, какова совокупность
всех этих столкновений всей массы человеческих обществ, каковы объективные
условия производства материальной жизни, создающие базу всей исторической
деятельности людей, каков закон развития этих условий, - на все это обратил
внимание Маркс и указал путь к научному изучению истории, как единого,
закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости,
процесса.
КЛАССОВАЯ БОРЬБА
Что стремления
одних членов данного общества идут в разрез с стремлениями других, что
общественная жизнь полна противоречий, что история показывает нам борьбу между
народами и обществами, а также внутри них, а кроме того еще смену периодов
революции и реакции, мира и войн, застоя и быстрого прогресса или упадка, эти
факты общеизвестны. Марксизм дал руководящую нить, позволяющую открыть
закономерность в этом кажущемся лабиринте и хаосе, именно: теорию классовой
борьбы. Только изучение совокупности стремлений всех членов данного общества
или группы обществ способно привести к научному определению результата этих
стремлений. А источником противоречивых стремлений является различие в
положении и условии жизни тех классов, на которые каждое общество распадается.
"История всех до сих пор существовавших обществ, - пишет Маркс в
"Коммунистическом Манифесте" (за исключением истории первобытной
общины - добавляет впоследствии Энгельс), - была историей борьбы классов.
Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье,
короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу,
вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным
переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся
классов... Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное
буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило
новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых.
Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается однако тем, что она упростила классовые
противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие
враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса -
буржуазию и пролетариат". Со времени великой французской революции
европейская история с особой наглядностью вскрывала в ряде стран эту
действительную подкладку событий, борьбу классов. И уже эпоха реставрации во
Франции выдвинула ряд историков (Тьерри, Гизо, Минье, Тьер), которые, обобщая
происходящее, не могли не признать борьбы классов ключом к пониманию всей
французской истории. А новейшая эпоха, эпоха полной победы буржуазии,
представительных учреждений, широкого (если не всеобщего) избирательного права,
дешевой, идущей в массы, ежедневной печати и т.п., эпоха могучих и все более
широких союзов рабочих и союзов предпринимателей и т.д., показала еще нагляднее
(хотя и в очень иногда односторонней, "мирной",
"конституционной" форме) борьбу классов, как двигатель событий.
Следующее место из "Коммунистического Манифеста" Маркса покажет нам,
какие требования объективного анализа положения каждого класса в современном
обществе, в связи с анализом условий развития каждого класса, предъявлял Маркс
общественной науке: "Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии,
только пролетариат представляет собою действительно революционный класс. Все
прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной
промышленности; пролетариат же есть ее собственный продукт. Средние сословия:
мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин - все они
борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как
средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже
более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории. Если они
революционны, то постольку, поскольку им предстоит переход в ряды пролетариата,
поскольку они защищают не свои настоящие, а свои будущие интересы: поскольку
они покидают свою собственную точку зрения для того, чтобы встать на точку зрения
пролетариата". В ряде исторических сочинений (см. Литературу) Маркс дал
блестящие и глубокие образцы материалистической историографии, анализа
положения каждого отдельного класса и иногда различных групп или слоев внутри
класса, показывая воочию, почему и как "всякая классовая борьба есть
борьба политическая". Приведенный нами отрывок иллюстрирует, какую сложную
сеть общественных отношений и переходных ступеней от одного класса к другому,
от прошлого к будущему анализирует Маркс для учета всей равнодействующей
исторического развития.
Наиболее
глубоким, всесторонним и детальным подтверждением и применением теории Маркса
является его экономическое учение.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ
УЧЕНИЕ МАРКСА
"Конечной
целью моего сочинения - говорит Маркс в предисловии к "Капиталу" -
является открытие экономического закона движения современного общества",
т. е. капиталистического, буржуазного общества. Исследование производственных
отношений данного, исторически определенного, общества в их возникновении,
развитии и упадке - таково содержание экономического учения Маркса. В
капиталистическом обществе господствует производство товаров, и анализ Маркса
начинается поэтому с анализа товара.
СТОИМОСТЬ
Товар есть,
во-1-х, вещь, удовлетворяющая какой-либо потребности человека; во-2-х, вещь,
обмениваемая на другую вещь. Полезность вещи делает ее потребительной
стоимостью. Меновая стоимость (или просто стоимость) является прежде всего
отношением, пропорцией при обмене известного числа потребительных стоимостей
одного вида на известное число потребительных стоимостей другого вида.
Ежедневный опыт показывает нам, что миллионы и миллиарды таких обменов
приравнивают постоянно все и всякие, самые различные и несравнимые друг с
другом, потребительные стоимости одну к другой. Что же есть общего между этими
различными вещами, постоянно приравниваемыми друг к Другу в определенной
системе общественных отношений? Общее между ними то, что они - продукты труда.
Обменивая продукты, люди приравнивают самые различные виды труда. Производство
товаров есть система общественных отношений, при которой отдельные
производители созидают разнообразные продукты (общественное разделение труда),
и все эти продукты приравниваются друг к другу при обмене. Следовательно, тем
общим, что есть во всех товарах, является не конкретный труд определенной
отрасли производства, не труд одного вида, а абстрактный человеческий труд,
человеческий труд вообще. Вся рабочая сила данного общества, представленная в
сумме стоимостей всех товаров, является одной и той же человеческой рабочей
силой: миллиарды фактов обмена доказывают это. И, следовательно, каждый
отдельный товар представляется лишь известной долей общественно-необходимого
рабочего времени. Величина стоимости определяется количеством
общественно-необходимого труда или рабочим временем, общественно-необходимым
для производства данного товара, данной потребительной стоимости.
"Приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому, люди
приравнивают свои различные виды труда один к другому. Они не сознают этого, но
они это делают". Стоимость есть отношение между двумя лицами - как сказал
один старый экономист; ему следовало лишь добавить: отношение, прикрытое вещной
оболочкой. Только с точки зрения системы общественных производственных
отношений одной определенной исторической формации общества, притом отношений,
проявляющихся в массовом, миллиарды раз повторяющемся явлении обмена, можно
понять, что такое стоимость. "Как стоимости, товары суть лишь определенные
количества застывшего рабочего времени". Проанализировав детально
двойственный характер труда, воплощенного в товарах, Маркс переходит к анализу
формы стоимости и денег. Главной задачей Маркса является при этом изучение
происхождения денежной формы стоимости, изучение исторического процесса развертывания
обмена, начиная с отдельных, случайных актов его ("простая, отдельная или
случайная форма стоимости": данное количество одного товара обменивается
на данное количество другого товара) вплоть до всеобщей формы стоимости, когда
ряд различных товаров обменивается на один и тот же определенный товар, и до
денежной формы стоимости, когда этим определенным товаром, всеобщим
эквивалентом, является золото. Будучи высшим продуктом развития обмена и
товарного производства, деньги затушевывают, прикрывают общественный характер
частных работ, общественную связь между отдельными производителями,
объединенными рынком. Маркс подвергает чрезвычайно детальному анализу различные
функции денег, причем и здесь (как вообще в первых главах "Капитала")
в особенности важно отметить, что абстрактная и кажущаяся иногда чисто
дедуктивной форма изложения на самом деле воспроизводит гигантский фактический
материал по истории развития обмена и товарного производства. "Деньги
предполагают известную высоту товарного обмена. Различные формы денег - простой
товарный эквивалент или средство обращения или средство платежа, сокровище и
всемирные деньги - указывают, смотря по различным размерам применения той или
другой функции, по сравнительному преобладанию одной из них, на весьма различные
ступени общественного процесса производства" ("Капитал", I).
ПРИБАВОЧНАЯ
СТОИМОСТЬ
На известной
ступени развития товарного производства деньги превращаются в капитал. Формулой
товарного обращения было: Т (товар) - Д (деньги) - Т (товар), т. е. продажа одного
товара для покупки другого. Общей формулой капитала является, наоборот, Д - Т -
Д, т.е. покупка для продажи (с прибылью). Прибавочной стоимостью называет Маркс
это возрастание первоначальной стоимости денег, пускаемых в оборот. Факт этого
"роста" денег в капиталистическом обороте общеизвестен. Именно этот
"рост" превращает деньги в капитал, как особое, исторически
определенное, общественное отношение/производства. Прибавочная стоимость не
может возникнуть из товарного обращения, ибо оно знает лишь обмен эквивалентов,
не может возникнуть и из надбавки к цене, ибо взаимные потери и выигрыши
покупателей и продавцов уравновесились бы, а речь идет именно о массовом,
среднем, общественном явлении, а не об индивидуальном. Чтобы получить
прибавочную стоимость, "владелец денег должен найти на рынке такой товар,
сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть
источником стоимости", такой товар, процесс потребления которого был бы в
то же самое время процессом создания стоимости. И такой товар существует. Это -
рабочая сила человека. Потребление ее есть труд, а труд создает стоимость.
Владелец денег покупает рабочую силу по ее стоимости, определяемой, подобно
стоимости всякого другого товара, общественно-необходимым рабочим временем, необходимым
для ее производства (т. е. стоимостью содержания рабочего и его семьи). Купив
рабочую силу, владелец денег вправе потреблять ее, т. е. заставлять ее работать
целый день, скажем, 12 часов. Между тем рабочий в течение 6 часов
("необходимое" рабочее время) создает продукт, окупающий его
содержание, а в течение следующих 6 часов ("прибавочное" рабочее
время) создает неоплаченный капиталистом "прибавочный" продукт или
прибавочную стоимость. Следовательно, в капитале, с точки зрения процесса
производства, необходимо различать две части: постоянный капитал, расходуемый
на средства производства (машины, орудия труда, сырой материал и т. д.) -
стоимость его (сразу или по частям) без изменения переходит на готовый продукт
- и переменный капитал, расходуемый на рабочую силу. Стоимость этого капитала
не остается неизменной, а возрастает в процессе труда, создавая прибавочную
стоимость. Поэтому для выражения степени эксплуатации рабочей силы капиталом
надо сравнивать прибавочную стоимость не со всем капиталом, а только с
переменным капиталом. Норма прибавочной стоимости, как называет Маркс это
отношение, будет, напр., в нашем примере 6/6 т.е. 100%.
Исторической
предпосылкой возникновения капитала является, во-1-х, накопление известной
денежной суммы в руках отдельных лиц при высоком сравнительно уровне развития
товарного производства вообще и, во-2-х, наличность "свободного" в
двояком смысле рабочего, свободного от всяких стеснений или ограничений продажи
рабочей силы и свободного от земли и вообще от средств производства,
бесхозяйного рабочего, рабочего-"пролетария", которому нечем
существовать кроме как продажей рабочей силы.
Увеличение
прибавочной стоимости возможно путем двух основных приемов: путем удлинения
рабочего дня ("абсолютная прибавочная стоимость") и путем сокращения
необходимого рабочего дня ("относительная прибавочная стоимость").
Анализируя первый прием, Маркс развертывает грандиозную картину борьбы рабочего
класса за сокращение рабочего дня и вмешательства государственной власти за удлинение
рабочего дня (XIV - XVII века) и за сокращение его (фабричное законодательство
XIX века).
После того, как
появился "Капитал", история рабочего движения всех цивилизованных
стран мира дала тысячи и тысячи новых фактов, иллюстрирующих эту картину.
Анализируя
производство относительной прибавочной стоимости, Маркс исследует три основные
исторические стадии повышения производительности труда капитализмом: 1) простую
кооперацию; 2) разделение труда и мануфактуру; 3) машины и крупную
промышленность. Насколько глубоко вскрыты здесь Марксом основные, типичные
черты развития капитализма, видно, между прочим, из того, что исследования
русской так называемой "кустарной" промышленности дают богатейший
материал по иллюстрации двух первых из названных трех стадий. А революционизирующее
действие крупной машинной индустрии, описанное Марксом в 1867 году,
обнаружилось в течение полувека, истекшего с тех пор, на целом ряде
"новых" стран (Россия, Япония и др.).
Далее. В высшей
степени важным и новым является у Маркса анализ накопления капитала, т. е.
превращения части прибавочной стоимости в капитал, употребление ее не на личные
нужды или причуды капиталиста, а на новое производство. Маркс показал ошибку
всей прежней классической политической экономии (начиная с Адама Смита), которая
полагала, что вся прибавочная стоимость, превращаемая в капитал, идет на
переменный капитал. На самом же деле она распадается на средства производства
плюс переменный капитал. Громадное значение в процессе развития капитализма и
превращения его в социализм имеет более быстрое возрастание доли постоянного
капитала (в общей сумме капитала) по сравнению с долей переменного капитала.
Накопление
капитала, ускоряя вытеснение рабочих машиной, создавая на одном полюсе
богатство, на другом нищету, порождает и так называемую "резервную рабочую
армию", "относительный избыток" рабочих или
"капиталистическое перенаселение", принимающее чрезвычайно
разнообразные формы и дающее возможность капиталу чрезвычайно быстро расширять
производство. Эта возможность в связи с кредитом и накоплением капитала в
средствах производства дает, между прочим, ключ к пониманию кризисов
перепроизводства, периодически наступавших в капиталистических странах сначала
в среднем каждые 10 лет, потом в более продолжительные и менее определенные
промежутки времени. От накопления капитала на базисе капитализма следует
отличать так называемое первоначальное накопление: насильственное отделение
работника от средств производства, изгнание крестьян с земли, кражу общинных
земель, систему колоний и государственных долгов, покровительственных пошлин и
т. д. "Первоначальное накопление" создает на одном полюсе
"свободного" пролетария, на другом владельца денег, капиталиста.
"Историческую
тенденцию капиталистического накопления" Маркс характеризует в следующих
знаменитых словах: "Экспроприация непосредственных производителей
производится с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых,
самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей. Частная собственность,
добытая трудом собственника" (крестьянина и ремесленника),
"основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с
его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной
собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей
силы... Теперь экспроприации подлежит уже не рабочий, сам ведущий
самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих. Эта
экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического
производства, путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многих
капиталистов. Рука об руку с этой централизацией или экспроприацией многих
капиталистов немногими развивается кооперативная форма процесса труда во все
более и более широких, крупных размерах, развивается сознательное техническое
применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в
такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление,
экономизирование всех средств производства путем употребления их как средств
производства комбинированного общественного труда, вплетение всех народов в
сеть всемирного рынка, а вместе с тем интернациональный характер
капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов
капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса
превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения,
эксплуатации, но вместе с тем и возмущения рабочего класса, который обучается,
объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства.
Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос
при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда
достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их
капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной
собственности. Экспроприаторов экспроприируют" ("Капитал", I).
В высшей степени
важным и новым является, далее, данный Марксом во II томе "Капитала"
анализ воспроизведения общественного капитала, взятого в целом. И здесь Маркс
берет не индивидуальное, а массовое явление, не дробную частичку экономии
общества, а всю эту экономию в совокупности. Исправляя указанную выше ошибку
классиков, Маркс делит все общественное производство на два больших отдела: I)
производство средств производства и II) производство предметов потребления и
детально рассматривает, на взятых им числовых примерах, обращение всего
общественного капитала в целом, как при воспроизводстве в прежних размерах, так
и при накоплении. В III томе "Капитала" разрешен вопрос об
образовании средней нормы прибыли на основе закона стоимости. Великим шагом
вперед экономической науки, в лице Маркса, является то, что анализ ведется с
точки зрения массовых экономических явлений, всей совокупности общественного
хозяйства, а не с точки зрения отдельных казусов или внешней поверхности
конкуренции, чем ограничивается часто вульгарная политическая экономия или
современная "теория предельной полезности". Сначала Маркс анализирует
происхождение прибавочной стоимости и затем уже переходит к ее распадению на
прибыль, процент и поземельную ренту. Прибыль есть отношение прибавочной
стоимости ко всему вложенному в предприятие капиталу. Капитал "высокого
органического строения" (т.е. с преобладанием постоянного капитала над
переменным в размерах выше среднего общественного) дает норму прибыли ниже
среднего. Капитал "низкого органического строения" - выше среднего.
Конкуренция между капиталами, свободный переход их из одной отрасли в другую
сведет в обоих случаях норму прибыли к средней. Сумма стоимостей всех товаров
данного общества совпадает с суммой цен товаров, но в отдельных предприятиях и
отдельных отраслях производства товары, под влиянием конкуренции, продаются не
по их стоимостям, а по ценам производства (или производственным ценам), которые
равняются затраченному капиталу плюс средняя прибыль.
Таким образом,
общеизвестный и бесспорный факт отступления цен от стоимостей и равенства
прибыли вполне объяснен Марксом на основе закона стоимости, ибо сумма
стоимостей всех товаров совпадает с суммой цен. Но сведение стоимости
(общественной) к ценам (индивидуальным) происходит не простым, не
непосредственным, а очень сложным путем: вполне естественно, что в обществе
разрозненных товаропроизводителей, связанных лишь рынком, закономерность не
может проявляться иначе как в средней, общественной, массовой закономерности,
при взаимопогашении индивидуальных уклонений в ту или другую сторону.
Повышение
производительности труда означает более быстрый рост постоянного капитала по сравнению
с переменным. А так как прибавочная стоимость есть функция одного лишь
переменного капитала, то понятно, что норма прибыли (отношение прибавочной
стоимости ко всему капиталу, а не к его переменной только части) имеет
тенденцию к падению. Маркс подробно анализирует эту тенденцию и ряд
прикрывающих ее или противодействующих ей обстоятельств. Не останавливаясь на
передаче чрезвычайно интересных отделов III тома, посвященных ростовщическому,
торговому и денежному капиталу, мы перейдем к самому главному: к теории
поземельной ренты. Цена производства земледельческих продуктов в силу
ограниченности площади земли, которая вся занята отдельными хозяевами в
капиталистических странах, определяется издержками производства не на средней,
а на худшей почве, не при средних, а при худших условиях доставки продукта на
рынок. Разница между этой ценой и ценой производства на лучших почвах (или при
лучших условиях) дает разностную или диференциальную ренту. Анализируя ее
детально, показывая происхождение ее при. разнице в плодородии отдельных
участков земли, при разнице в размерах вложения капитала в землю, Маркс вполне
вскрыл (см. также "Теории прибавочной стоимости", где особого
внимания заслуживает критика Родбертуса) ошибку Рикардо, будто диференциальная
рента получается лишь при последовательном переходе от лучших земель к худшим.
Напротив, бывают и обратные переходы, бывает превращение одного разряда земель
в другие (в силу прогресса агрикультурной техники, роста городов и пр.), и
глубокой ошибкой, взваливанием на природу недостатков, ограниченностей и
противоречий капитализма является пресловутый "закон убывающего плодородия
почвы". Затем, равенство прибыли во всех отраслях промышленности и
народного хозяйства вообще предполагает полную свободу конкуренции, свободу
перелива капитала из одной отрасли в другую. Между тем частная собственность на
землю создает монополию, помеху этому свободному переливу. В силу этой
монополии продукты сельского хозяйства, отличающегося более низким строением
капитала и, след., индивидуально более высокой нормой прибыли, не идут в вполне
свободный процесс выравнивания нормы прибыли; собственник земли, как
монополист, получает возможность удержать цену выше средней, а эта монопольная
цена рождает абсолютную ренту. Диференциальная рента не может быть уничтожена
при существовании капитализма, абсолютная же может - напр., при национализации
земли, при переходе ее в собственность государства. Такой переход означал бы
подрыв монополии частных собственников, означал бы более последовательное, более
полное проведение свободы конкуренции в земледелии. И поэтому радикальные
буржуа, отмечает Маркс, выступали в истории неоднократно с этим прогрессивным
буржуазным требованием национализации земли, которое однако отпугивает
большинство буржуазии, ибо слишком близко "задевает" еще другую, в
наши дни особенно важную и "чувствительную" монополию: монополию
средств производства вообще. (Замечательно популярно, сжато и ясно изложил сам
Маркс свою теорию средней прибыли на капитал и абсолютной земельной ренты в
письме к Энгельсу от 2 августа 1862 г. См. "Переписку", т. III, стр.
77 - 81. Ср. также письмо от 9 августа 1862 г., там же, стр. 86 - 87.) - К
истории поземельной ренты важно также указать на анализ Маркса, показывающего
превращение ренты отработочной (когда крестьянин своим трудом на земле помещика
создает прибавочный продукт) в ренту продуктами или натурой (крестьянин на
своей земле производит прибавочный продукт, отдавая его помещику в силу
"внеэкономического принуждения"), затем в ренту денежную (та же рента
натурой, превращенная в деньги, "оброк" старой Руси, в силу развития
товарного производства) и наконец в ренту капиталистическую, когда на место
крестьянина является предприниматель в земледелии, ведущий обработку при помощи
наемного труда. В связи с этим анализом "генезиса капиталистической
поземельной ренты" следует отметить ряд глубоких (и особенно важных для
отсталых стран, как Россия) мыслей Маркса об эволюции капитализма в земледелии.
"Превращению натуральной ренты в денежную не только сопутствует неизбежно,
но даже предшествует образование класса неимущих поденщиков, нанимающихся за
деньги. В период возникновения этого класса, когда он появляется еще только
спорадически, у более зажиточных, обязанных оброком крестьян естественно
развивается обычай эксплуатировать за свой счет сельских наемных рабочих -
совершенно подобно тому, как в феодальные времена зажиточные крепостные
крестьяне сами в свою очередь держали крепостных. У этих крестьян развивается
таким образом постепенно возможность накоплять известное имущество и
превращаться самим в будущих капиталистов. Среди старых владельцев земли,
ведущих самостоятельное хозяйство, возникает, следов, рассадник
капиталистических арендаторов, развитие которых обусловлено общим развитием
капиталистического производства вне сельского хозяйства"
("Капитал", III2, 332)... "Экспроприация и изгнание из деревни
части сельского населения не только "освобождает" для промышленного
капитала рабочих, их средства к жизни, их орудия труда, но и создает внутренний
рынок" ("Капитал", I2, 778). Обнищание и разорение сельского
населения играет, в свою очередь, роль в деле создания резервной рабочей армии
для капитала. Во всякой капиталистической стране "часть сельского
населения находится поэтому постоянно в переходном состоянии к превращению в
городское или мануфактурное (т. е. не земледельческое) население. Этот источник
относительного избыточного населения течет постоянно... Сельского рабочего
сводят к наинизшему уровню заработной платы, и он всегда стоит одной ногой в болоте
пауперизма" ("Капитал", I2, 668). Частная собственность
крестьянина на землю, обрабатываемую им, есть основа мелкого производства и
условие его процветания, приобретения им классической формы. Но это мелкое
производство совместимо только с узкими примитивными рамками производства и
общества. При капитализме "эксплуатация крестьян отличается от
эксплуатации промышленного пролетариата лишь по форме. Эксплуататор тот же
самый - капитал. Отдельные капиталисты эксплуатируют отдельных крестьян посредством
ипотек и ростовщичества; класс капиталистов эксплуатирует класс крестьян
посредством государственных налогов" ("Классовая борьба во
Франции"). "Парцелла (мелкий участок земли) крестьянина представляет
только предлог, позволяющий капиталисту извлекать из земли прибыль, процент и
ренту, предоставляя самому землевладельцу выручать, как ему угодно, свою
заработную плату" ("18 брюмера"). Обычно крестьянин отдает даже
капиталистическому обществу, т. е. классу капиталистов, часть заработной платы,
опускаясь "до уровня ирландского арендатора - под видом частного
собственника" ("Классовая борьба во Франции"). В чем состоит
"одна из причин того, что в странах с преобладающим мелким крестьянским
землевладением цена на хлеб стоит ниже, чем в странах с капиталистическим способом
производства"? ("Капитал", III2, 340.) В том, что крестьянин
отдает обществу (т. е. классу капиталистов) даром часть прибавочного продукта.
"Следовательно, такая низкая цена (хлеба и др. сельскохозяйственных
продуктов) есть следствие бедности производителей, а ни в коем случае не
результат производительности их труда". ("Капитал", III2, 340.)
Мелкая поземельная собственность, нормальная форма мелкого производства,
деградируется, уничтожается, гибнет при капитализме. "Мелкая земельная
собственность, по сущности своей, исключает: развитие общественных
производительных сил труда, общественные формы труда, общественную концентрацию
капиталов, скотоводство в крупных размерах, все большее и большее применение
науки. Ростовщичество и система налогов неизбежно ведут всюду к ее обнищанию.
Употребление капитала на покупку земли отнимает этот капитал от употребления на
культуру земли. Бесконечное раздробление средств производства и разъединение
самих производителей". (Кооперации, т.е. товарищества мелких крестьян,
играя чрезвычайно прогрессивную буржуазную роль, лишь ослабляют эту тенденцию,
но не уничтожают ее; не надо также забывать, что эти кооперации дают много
зажиточным крестьянам и очень мало, почти ничего, массе бедноты, а затем
товарищества сами становятся эксплуататорами наемного труда.) "Гигантское
расхищение человеческой силы. Все большее и большее ухудшение условий
производства и удорожание средств производства есть закон парцелльной (мелкой)
собственности". Капитализм и в земледелии, как и в промышленности,
преобразует процесс производства лишь ценой "мартирологии
производителей". "Рассеяние сельских рабочих на больших пространствах
сламывает их силу сопротивления, в то время как концентрация городских рабочих
увеличивает эту силу. В современном, капиталистическом, земледелии, как и в
современной промышленности, повышение производительной силы труда и большая
подвижность его покупаются ценой разрушения и истощения самой рабочей силы.
Кроме того всякий прогресс капиталистического земледелия есть не только
прогресс в искусстве грабить рабочего, но и в искусстве грабить почву...
Капиталистическое производство, след., развивает технику и комбинацию
общественного процесса производства лишь таким путем, что оно подрывает в то же
самое время источники всякого богатства: землю и рабочего"
("Капитал", I, конец 13-й главы).
СОЦИАЛИЗМ
Из предыдущего
видно, что неизбежность превращения капиталистического общества в
социалистическое Маркс выводит всецело и исключительно из экономического закона
движения современного общества. Обобществление труда, в тысячах форм идущее
вперед все более и более быстро и проявляющееся за те полвека, которые прошли
со смерти Маркса, особенно наглядно в росте крупного производства, картелей,
синдикатов и трестов капиталистов, а равно в гигантском возрастании размеров и
мощи финансового капитала, - вот главная материальная основа неизбежного
наступления социализма. Интеллектуальным и моральным двигателем, физическим
вьшолнителем этого превращения является воспитываемый самим капитализмом пролетариат.
Его борьба с буржуазией, проявляясь в различных и все более богатых содержанием
формах, неизбежно становится политической борьбой, направленной к завоеванию
политической власти пролетариатом ("диктатура пролетариата").
Обобществление производства не может не привести к переходу средств
производства в собственность общества, к "экспроприации
экспроприаторов". Громадное повышение производительности труда, сокращение
рабочего дня, замена остатков, руин мелкого, примитивного, раздробленного
производства коллективным усовершенствованным трудом - вот прямые последствия
такого перехода. Капитализм окончательно разрывает связь земледелия с
промышленностью, но в то же время своим высшим развитием он готовит новые
элементы этой связи, соединения промышленности с земледелием на почве
сознательного приложения науки и комбинации коллективного труда, нового
расселения человечества (с уничтожением как деревенской заброшенности,
оторванности от мира, одичалости, так и противоестественного скопления
гигантских масс в больших городах). Новая форма семьи, новые условия в
положении женщины и в воспитании подрастающих поколений подготовляются высшими
формами современного капитализма: женский и детский труд, разложение
патриархальной семьи капитализмом неизбежно приобретают в современном обществе
самые ужасные, бедственные и отвратительные формы. Но тем не менее
"крупная промышленность, отводя решающую роль в общественно-организованном
процессе производства, вне сферы домашнего очага, женщинам, подросткам и детям обоего
пола, создает экономическую основу для высшей формы семьп и отношения между
полами. Разумеется, одинаково нелепо считать абсолютной христианско-германскую
форму семьи, как и форму древнеримскую или древнегреческую или восточную,
которые, между прочим, в связи одна с другой образуют единый исторический ряд
развития. Очевидно, что составление комбинированного рабочего персонала из лиц
обоего пола и различного возраста, будучи в своей стихийной, грубой,
капиталистической форме, когда рабочий существует для процесса производства, а
не процесс производства для рабочего, зачумленным источником гибели и рабства,
- при соответствующих условиях неизбежно должно превратиться, наоборот, в
источник гуманного развития" ("Капитал", I, конец 13-й главы). Фабричная
система показывает нам "зародыши воспитания эпохи будущего, когда для всех
детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с
преподаванием и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения
общественного производства, но и как единственное средство для производства
всесторонне развитых людей" (там же). На ту же историческую почву, не в
смысле одного только объяснения прошлого, но и в смысле безбоязненного
предвидения будущего и смелой практической деятельности, направленной к его осуществлению,
ставит социализм Маркса и вопросы о национальности и о государстве. Нации
неизбежный продукт и неизбежная форма буржуазной эпохи общественного развития.
И рабочий класс не мог окрепнуть, возмужать, сложиться, не "устраиваясь в
пределах нации", не будучи "национален" ("хотя совсем не в
том смысле, как понимает это буржуазия"). Но развитие капитализма все
более и более ломает национальные перегородки, уничтожает национальную
обособленность, ставит на место национальных антагонизмов классовые. В развитых
капиталистических странах полной истиной является поэтому, что "рабочие не
имеют отечества" и что "соединение усилий" рабочих по крайней
мере цивилизованных стран "есть одно из первых условий освобождения
пролетариата" ("Коммунистический Манифест"). Государство, это
организованное насилие, возникло неизбежно на известной ступени развития
общества, когда общество раскололось на непримиримые классы, когда оно не могло
бы существовать без "власти", стоящей якобы над обществом и до
известной степени обособившейся от него. Возникая внутри классовых
противоречий, государство становится "государством сильнейшего,
экономически господствующего класса, который при его помощи делается и
политически господствующим классом и таким путем приобретает новые средства для
подчинения и эксплуатации угнетенного класса. Так, античное государство было,
прежде всего, государством рабовладельцев для подчинения рабов, феодальное
государство - органом дворянства для подчинения крепостных крестьян, а
современное представительное государство является орудием эксплуатации наемных
рабочих капиталистами" (Энгельс в "Происхождении семьи, частной
собственности и государства", где он излагает свои и Маркса взгляды). Даже
самая свободная и прогрессивная форма буржуазного государства, демократическая
республика, нисколько не устраняет этого факта, а лишь меняет форму его (связь
правительства с биржей, подкупность - прямая и косвенная - чиновников и печати
и т.д.). Социализм, ведя к уничтожению классов, тем самым ведет и к уничтожению
государства. "Первый акт, - пишет Энгельс в "Анти-Дюринге", - с
которым государство выступает действительно как представитель всего общества -
экспроприация средств производства в пользу всего общества, - будет в то же
время его последним самостоятельным актом, как государства. Вмешательство
государственной власти в общественные отношения будет становиться в одной
области за другой излишним и прекратится само собой. Управление людьми
заменится управлением вещами и регулированьем производственного процесса. Государство
не будет "отменено", оно отомрет". "Общество, которое
организует производство на основе свободных и равных ассоциаций производителей,
поставит государственную машину туда, где ей тогда будет место: в музей
древностей, рядом с веретеном и бронзовым топором" (Энгельс в
"Происхождении семьи, частной собственности и государства").
Наконец, по
вопросу об отношении социализма Маркса к мелкому крестьянству, которое
останется в эпоху экспроприации экспроприаторов, необходимо указать на
заявление Энгельса, выражающего мысли Маркса: "Когда мы овладеем
государственной властью, мы не будем и думать о том, чтобы насильственно
экспроприировать мелких крестьян (все равно, с вознаграждением или нет), как
это мы вынуждены будем сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по
отношению к мелким крестьянам будет состоять прежде всего в том, чтобы их
частное производство и частную собственность перевести в товарищескую, но не
насильственным путем, а посредством примера и предложения общественной помощи
для этой цели. И тогда у нас, конечно, будет достаточно средств, чтобы доказать
крестьянину все преимущества такого перехода, преимущества, которые и теперь
уже должны быть ему разъясняемы" (Энгельс: "К аграрному вопросу на
Западе", изд. Алексеевой, стр. 17, рус. пер. с ошибками. Оригинал в
"Neue Zeit").
ТАКТИКА
КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ ПРОЛЕТАРИАТА
Выяснив еще в
1844 - 1845 гг. один из основных недостатков старого материализма, состоящий в
том, что он не умел понять условий и оценить значения революционной
практической деятельности, Маркс в течение всей своей жизни, наряду с
теоретическими работами, уделял неослабное внимание вопросам тактики классовой
борьбы пролетариата. Громадный материал дают в этом отношении все сочинения
Маркса и изданная в 1913 г. четырехтомная переписка его с Энгельсом в
особенности. Материал этот далеко еще не собран, не сведен вместе, не изучен и
не разработан. Поэтому мы должны ограничиться здесь лишь самыми общими и
краткими замечаниями, подчеркивая, что без этой стороны материализма Маркс
справедливо считал его половинчатым, односторонним, мертвенным. Основную задачу
тактики пролетариата Маркс определял в строгом соответствии со всеми посылками
своего материалистически-диалектического миросозерцания. Лишь объективный учет
всей совокупности взаимоотношений всех без исключения классов данного общества,
а, след., и учет объективной ступени развития этого общества и учет
взаимоотношений между ним и другими обществами может служить опорой правильной
тактики передового класса. При этом все классы и все страны рассматриваются не
в статическом, а в динамическом виде, т. е. не в неподвижном состоянии, а в
движении (законы которого вытекают из экономических условий существования
каждого класса). Движение в свою очередь рассматривается не только с точки
зрения прошлого, но и с точки зрения будущего и притом не в пошлом понимании
"эволюционистов", видящих лишь медленные изменения, а диалектически:
"20 лет равняются одному дню в великих исторических развитиях, - писал
Маркс Энгельсу, - хотя впоследствии могут наступить такие дни, в которых
сосредоточивается по 20 лет" (т. III, с. 127 "Переписки"). На
каждой ступени развития, в каждый момент тактика пролетариата должна учитывать
эту объективно неизбежную диалектику человеческой истории, с одной стороны,
используя для развития сознания, силы и боевой способности передового класса
эпохи политического застоя или черепашьего, так называемого
"мирного", развития, а с другой стороны, ведя всю работу этого
использования в направлении "конечной цели" движения данного класса и
создания в нем способности к практическому решению великих задач в великие дни,
"концентрирующие в себе по 20 лет". Два рассуждения Маркса особенно
важны в данном вопросе, одно из "Нищеты философии" по поводу
экономической борьбы и экономических организаций пролетариата, другое из
"Коммунистического Манифеста" по поводу политических задач его.
Первое гласит: "Крупная промышленность скопляет в одном месте массу
неизвестных друг другу людей. Конкуренция раскалывает их интересы. Но охрана
заработной платы, этот общий интерес по отношению к их хозяину, объединяет их
одной общей идеей сопротивления, коалиции... Коалиции, вначале изолированные,
формируются в группы, и охрана рабочими их союзов против постоянно
объединенного капитала становится для них более необходимой, чем охрана
заработной платы... В этой борьбе - настоящей гражданской войне - объединяются
и развиваются все элементы для грядущей битвы. Достигши этого пункта, коалиция
принимает политический характер". Здесь перед нами программа и тактика экономической
борьбы и профессионального движения на несколько десятилетий, для всей долгой
эпохи подготовки сил пролетариата "для грядущей битвы". С этим надо
сопоставить многочисленные указания Маркса и Энгельса на примере английского
рабочего движения, как промышленное "процветание" вызывает попытки
"купить рабочих" (I, 136, "Переписка с Энгельсом"), отвлечь
их от борьбы, как это процветание вообще "деморализует рабочих" (II,
218); как "обуржуазивается" английский пролетариат - "самая
буржуазная из всех наций" (английская) "хочет, видимо, привести дело
в конце концов к тому, чтобы рядом с буржуазией иметь буржуазную аристократию и
буржуазный пролетариат" (II, 290); как исчезает у него "революционная
энергия" (III, 124); как придется ждать более или менее долгое время
"избавления английских рабочих от их кажущегося буржуазного
развращения" (III, 127); как недостает английскому рабочему движению
"пыла чартистов" (1866; III, 305); как английские вожди рабочих
создаются по типу серединки "между радикальным буржуа и рабочим" (о
Голиоке, IV, 209); как, в силу монополии Англии и пока эта монополия не лопнет,
"ничего не поделаешь с британскими рабочими" (IV, 433). Тактика
экономической борьбы в связи с общим ходом (и исходом) рабочего движения
рассматривается здесь с замечательно широкой, всесторонней, диалектической,
истинно революционной точки зрения.
"Коммунистический
Манифест" о тактике политической борьбы выдвинул основное положение
марксизма: "коммунисты борются во имя ближайших целей и интересов рабочего
класса, но в то же время они отстаивают и будущность движения". Во имя
этого Маркс в 1848 г. поддерживал в Польше партию "аграрной
революции", "ту самую партию, которая вызвала краковское восстание
1846 года". В Германии 1848 - 1849 гг. Маркс поддерживал крайнюю революционную
демократию и никогда впоследствии не брал назад сказанного им тогда о тактике.
Немецкую буржуазию он рассматривал как элемент, который "с самого начала
был склонен к измене народу" (только союз с крестьянством мог бы дать
буржуазии цельное осуществление ее задач) "и к компромиссу с коронованными
представителями старого общества". Вот данный Марксом итоговый анализ
классового положения немецкой буржуазии в эпоху буржуазно-демократической
революции, анализ, являющийся между прочим образчиком материализма,
рассматривающего общество в движении и притом не только с той стороны движения,
которая обращена назад:... "без веры в себя, без веры в народ; ворча перед
верхами, дрожа перед низами;... напуганная мировой бурей; нигде с энергией,
везде с плагиатом;... без инициативы;... окаянный старик, осужденный на то,
чтобы в своих старческих интересах руководить первыми порывами молодости
молодого и здорового народа"... ("Новая Рейнская Газета" 1848
г., см. "Литературное Наследство", т. III, 212 стр.). Около 20 лет
спустя в письме к Энгельсу (III, 224) Маркс объявлял причиной неуспеха
революция 1848г. то, что буржуазия предпочла мир с рабством одной уже
перспективе борьбы за свободу. Когда кончилась эпоха революций 1848 - 1849 гг.,
Маркс восстал против всякой игры в революцию (Шаппер - Виллих и борьба с ними),
требуя уменья работать в эпоху новой полосы, готовящей якобы "мирно"
новые революции. В каком духе требовал Маркс ведения этой работы, видно из
следующей его оценки положения в Германии в наиболее глухое реакционное время в
1856 году: "Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать
пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием крестьянской войны"
("Переписка с Энгельсом", II, 108). Пока демократическая (буржуазная)
революция в Германии была не закончена, все внимание в тактике
социалистического пролетариата Маркс устремлял на развитие демократической
энергии крестьянства. Лассаля он считал совершающим "объективно измену
рабочему движению на пользу Пруссии" (III, 210) между прочим именно потому,
что Лассаль мирволил помещикам и прусскому национализму. "Подло", -
писал Энгельс в 1865 г., обмениваясь мыслями с Марксом по поводу предстоящего
общего выступления их в печати, - "в земледельческой стране нападать от
имени промышленных рабочих только на буржуа, забывая о патриархальной
"палочной эксплуатации" сельских рабочих феодальным дворянством"
(III, 217). В период 1864 - 1870 гг., когда подходила к концу эпоха завершения
буржуазно-демократической революции в Германии, эпоха борьбы эксплуататорских
классов Пруссии и Австрии за тот или иной способ завершения этой революции
сверху, Маркс не только осуждал Лассаля, заигрывавшего с Бисмарком, но и
поправлял Либкнехта, впадавшего в "австрофильство" и в защиту
партикуляризма; Маркс требовал революционной тактики, одинаково беспощадно
борющейся и с Бисмарком и с австрофилами, тактики, которая не подлаживалась бы
к "победителю" - прусскому юнкеру, а немедленно возобновляла
революционную борьбу с ним и на почве, созданной прусскими военными победами
("Переписка с Энгельсом", III, 134, 136, 147,179, 204, 210, 215, 418,
437, 440 - 441). В знаменитом обращении Интернационала от 9 сентября 1870 г.
Маркс предупреждал французский пролетариат против несвоевременного восстания,
но, когда оно все же наступило (1871 г.), Маркс с восторгом приветствовал
революционную инициативу масс, "штурмовавших небо" (письмо Маркса к
Кугельману). Поражение революционного выступления в этой ситуации, как и во
многих других, было, с точки зрения диалектического материализма Маркса, меньшим
злом в общем ходе и исходе пролетарской борьбы, чем отказ от занятой позиции,
сдача без боя: такая сдача деморализовала бы пролетариат, подрезала бы его
способность к борьбе. Вполне оценивая использование легальных средств борьбы в
эпохи политического застоя и господства буржуазной легальности, Маркс в 1877 -
1878 г., после того как издан был исключительный закон против социалистов,
резко осуждал "революционную фразу" Моста, но не менее, если не более
резко обрушивался на оппортунизм, овладевший тогда на время официальной
социал-демократической партией, не проявившей сразу стойкости, твердости,
революционности, готовности перейти к нелегальной борьбе в ответ на
исключительный закон ("Письма Маркса к Энгельсу", IV, 397, 404, 418,
422, 424. Ср. также письма к Зорге).
Г.А. Багатурия,
профессор МГУ им. Лемоносова,
д.ф.н.
Становление теоретического содержания и логическая
структура
«Манифеста Коммунистической партии»
За последние десятилетия марксоведы и историки
марксизма получили немало новых данных относительно предыстории и истории
создания «Манифеста» (находки и новые публикации произведений и писем Маркса и
Энгельса, документов Союза коммунистов, результаты новых исследований). Наши
представления о процессе становления его теоретического содержания и логической
структуры стали существенно более ясными и конкретными. Углубляется и наше
понимание его содержания, смысла и исторического значения. Предыстория «Манифеста»
охватывает около пяти лет становления нового мировоззрения основоположников
марксизма. Осенью 1842 – осенью 1843 г. произошел переход Маркса и Энгельса к
коммунизму. Одновременно, с весны – лета 1843 г., начался процесс становления
материалистического понимания истории – первой теоретической предпосылки и
основы научного коммунизма. В феврале 1844 г. в «Немецко-французском
ежегоднике» («Deutsch-Französische Jahrbücher») были опубликованы
коммунистические статьи Маркса и Энгельса. В статье Маркса «К критике
гегелевской философии права. Введение» впервые была сформулирована идея
всемирно-исторической роли пролетариата – первое отправное положение будущей
теории научного коммунизма. Весной и летом того же года в
«Экономическо-философских рукописях» Маркс предпринял первую попытку научно
обосновать новые коммунистические воззрения. Важные элементы теории научного
коммунизма были развиты затем в книге Маркса и Энгельса «Святое семейство»
(сентябрь – ноябрь 1844 г.) и в книге Энгельса «Положение рабочего класса в
Англии» (сентябрь 1844 – март 1845 г.); обе они вышли в свет в 1845 году.
Качественно новый этап формирования марксизма начался весной 1845 г., когда в
начале апреля Энгельс приехал в Брюссель и Маркс изложил ему свою почти
сложившуюся к тому времени основную концепцию материалистического понимания
истории, т.е. исторического материализма. Эта концепция и составила
впоследствии основное теоретическое ядро «Манифеста». Тогда же, весной 1845 г.,
Маркс и Энгельс решили сообща разработать новое диалектико-материалистическое
мировоззрение в форме критики немецкой послегегелевской философии. Первым
наброском идей будущего произведения явились знаменитые Марксовы «Тезисы о
Фейербахе», а сам замысел был реализован позднее, осенью 1845 – весной 1846 г.,
в рукописи «Немецкой идеологии». Главным теоретическим достижением авторов
«Немецкой идеологии» явилось выяснение диалектики взаимодействия и развития
производительных сил и производственных отношений. Это дало ключ к пониманию
всей структуры человеческого общества и всего исторического процесса его
развития, позволило Марксу и Энгельсу разработать материалистическое понимание
истории как целостную концепцию и как непосредственную философскую основу
теории научного коммунизма, позволило им осуществить исторически первое,
философское, или социологическое, обоснование этой теории. В противоречии между
производительными силами и производственными отношениями буржуазного общества
Маркс и Энгельс увидели объективную глубинную основу неизбежной пролетарской,
коммунистической революции, основу исторически неизбежного коммунистического
преобразования общества. Развивая идею об определяющей роли материального
производства, они сформулировали одно из важнейших положений научного
коммунизма – положение о двух материальных предпосылках коммунистического
преобразования общества: развитие материальных производительных сил,
представленных достаточно высоким уровнем развития крупной промышленности, и
формирование революционного класса – современного промышленного пролетариата. В
«Немецкой идеологии» были заложены основы марксистской теории классов и
классовой борьбы, впервые в общем виде высказана идея диктатуры пролетариата и
в общих чертах разработана целостная теория будущего коммунистического
общества. Здесь, по существу, вырабатывается основное программное требование
коммунистов – обобществление средств производства, хотя сама формула появится
позднее, в 1850 г., в работе Маркса «Классовая борьба во Франции», подобно тому
как в той же работе в марте 1850 г. появится и сам термин «диктатура
пролетариата». То, что Маркс и Энгельс уяснили себе в ходе работы над рукописью
«Немецкой идеологии», было впервые, и притом в более развитом виде,
опубликовано в книге Маркса «Нищета философии» и в других работах
основоположников научного коммунизма, предшествовавших «Манифесту», и, наконец,
в самом «Манифесте». Так, если в «Немецкой идеологии» диалектика
производительных сил и производственных отношений формулировалась как
соотношение производительных сил и «формы общения», т.е. общественных отношений,
то в «Нищете философии» Маркс дал уже более точную формулировку этого
положения, которая была затем воспроизведена и в «Манифесте». Рукопись
«Немецкой идеологии» опубликовать не удалось. «Мы тем охотнее предоставили
рукопись грызущей критике мышей, – писал впоследствии Маркс, – что наша главная
цель – уяснение дела самим себе – была достигнута» (Соч., т. 13, с. 8). И как
бы подхватывая эту мысль Энгельс много лет спустя вспоминал: «Как только мы все
уяснили сами себе, мы приступили к работе» (Соч., т. 21, с. 221). Они
приступили к подготовке условий для создания пролетарской, коммунистической
партии. А в борьбе за создание партии выработка ее научно обоснованной
программы была одним из главных направлений деятельности основоположников
научного коммунизма. Первым шагом на этом пути явилась организация в начале
1846 г. Брюссельского коммунистического корреспондентского комитета. Начинается
переписка с единомышленниками в Германии, Франции, Англии. Устанавливаются
связи, вырабатывается единство взглядов. 22 июня в письме Брюссельского
комитета Лондонскому коммунистическому корреспондентскому комитету (фактически
руководству тогдашнего Союза справедливых) было выдвинуто предложение о созыве
коммунистического конгресса.
В конце января
1847 г. руководители Союза справедливых сделали Марксу и Энгельсу официальное
предложение вступить в Союз. Убедившись в готовности его руководителей
осуществить реорганизацию Союза на основе принципов научного коммунизма, Маркс
и Энгельс дали согласие. Реорганизация предусматривала и выработку новой
программы. Эта задача была сформулирована в обращении руководящего органа –
Народной палаты Союза справедливых – к членам Союза, датированном февралем 1847
г.: «Должна быть произведена полная реорганизация… Должен быть составлен краткий
коммунистический символ веры… Мы ставим на обсуждение три вопроса… 1. Что такое
коммунизм и чего хотят коммунисты? 2. Что такое социализм и чего хотят
социалисты? 3. Каким путем можно наиболее быстро и вернее всего ввести
коллективные формы жизни?.. Что касается введения общности имущества, то
основной вопрос заключается в том, может ли она быть введена сразу, или же мы
должны допустить переходный период, за время которого можно было бы воспитать
народ, а если это так, то какова продолжительность этого периода? Во-вторых,
могут ли и должны ли коллективные формы жизни быть введены в полном объеме или
же сперва должны быть предприняты небольшие опыты; следует ли при этом
применить насилие, или же преобразование должно произойти мирным путем?». Эта
программа дискуссии, формулировавшая вопросы, актуальные в то время среди
участников рабочего движения, социалистов и коммунистов, предопределяла в
известной степени и некоторые элементы содержания будущего «Манифеста»,
призванного дать научный ответ на назревшие вопросы революционного движения.
2–9 июня 1847 г. в Лондоне состоялся конгресс, на котором Союз справедливых был
реорганизован в Союз коммунистов, – первый конгресс Союза коммунистов. Маркс не
смог поехать в Лондон. Энгельс же принял самое активное участие в работе
конгресса. Этот первый конгресс принял проект нового устава и проект программы
Союза. Прежний девиз Союза: «Все люди – братья» – был заменен новым,
марксистским девизом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В 1968 г.
швейцарский марксовед Берт Андреас обнаружил в одной из библиотек Гамбурга ряд
документов, относящихся к первому конгрессу Союза коммунистов, в том числе
проект устава и, главное, проект программы – написанный Энгельсом «Проект
Коммунистического символа веры». В 1969 г. эти документы были впервые
опубликованы на языке оригинала, а в 1970 г. «Проект Коммунистического символа
веры» был опубликован на русском языке. Это одна из самых сенсационных находок
в истории марксоведения последних десятилетий. Ведь в наши руки попал
первоначальный вариант «Принципов коммунизма» и, следовательно, в конечном
счете – первый набросок будущего «Манифеста». В конце октября 1847 г. в ходе
борьбы за программу пролетарской партии, основанную на принципах научного
коммунизма, Энгельс по поручению окружного комитета Союза коммунистов в Париже
составил новый проект программы – «Принципы коммунизма». И первоначальный
«Проект», и «Принципы» были составлены в традиционной для тогдашних
коммунистических организаций форме катехизиса, т.е. в форме вопросов и ответов.
Но за несколько дней до второго конгресса Союза в письме к Марксу 23–24 ноября
Энгельс выдвинул идею отказаться от такой устаревшей, недостаточно гибкой формы
и составить программу Союза коммунистов в форме манифеста: «Подумай над
«Символом веры». Я считаю, что лучше всего было бы отбросить форму катехизиса и
назвать эту вещь «Коммунистическим манифестом»» и т. д. (Соч., т. 27, с. 102).
29 ноября – 8 декабря 1847 г. в Лондоне состоялся второй конгресс Союза
коммунистов. Маркс и Энгельс сыграли решающую роль в его работе. Конгресс
окончательно принял устав Союза. После подробного многодневного обсуждения
взгляды Маркса и Энгельса получили полное признание. Им было поручено
выработать программу Союза. Этой программой стал «Манифест Коммунистической
партии». Он был написан в декабре 1847 – январе 1848 г. и вышел в свет в
Лондоне около 24 февраля 1848 г., почти одновременно с началом европейской
революции 1848–1849 годов. Таким образом, как выяснилось теперь, после
обнаружения первоначального варианта Энгельса, весь длительный и сложный
процесс выработки марксистской программы возникающей пролетарской,
коммунистической партии прошел через три основные фазы, три стадии развития: 1)
Начало июня 1847 г. Энгельс: «Проект Коммунистического символа веры». 2) Конец
октября 1847 г. Энгельс: «Принципы коммунизма». 3) Декабрь 1847 – январь 1848
г. Маркс и Энгельс: «Манифест Коммунистической партии». Сопоставление и
сравнительный анализ этих трех программных документов представляют огромный
научный интерес. Но прежде чем обратиться не к детальному, а хотя бы к
суммарному сопоставлению этих трех вариантов программы, убедимся в том, что и
предшествующие этапы становления марксистской теории нашли прямое отражение в
содержании «Манифеста». Возьмем в качестве примера процесс становления одной из
центральных идей «Манифеста» – идеи диктатуры пролетариата. В свое время
Энгельс говорил, что они с Марксом всегда считали, что для достижения великих
целей грядущей социальной революции рабочий класс должен будет прежде всего
овладеть организованной политической властью государства и с ее помощью
подавить сопротивление класса капиталистов и организовать общество по-новому
(Соч., т. 19, с. 359–360; т. 36, с. 9). Что стоит за этим утверждением, какие
факты имеются к настоящему времени в нашем распоряжении? В 1970 г. на русском
языке была впервые опубликована статья молодого Энгельса «Централизация и
свобода» (она была напечатана без подписи в «Рейнской газете» 18 сентября 1842
г.). Эта статья содержит признаки перехода Энгельса к коммунизму (донаучному, в
целом еще утопическому, но революционному). Она заканчивается таким выводом:
«Государство – это не реализация абсолютной свободы, каким оно считается». Оно
может осуществить лишь объективную (внешнюю) свободу. «Истинная субъективная
свобода, которая равносильна абсолютной свободе, требует для своего
осуществления иных форм, чем государство» (Соч., т. 41, с. 326, 325). Не
исключено, что в зародыше здесь появляется идея об исчезновении государства в
будущем обществе и вместе с тем намечается отдаленный подход к идее новой
демократии, которая явится переходом к такому обществу, где уже не будет
государства. Сопоставление данного рассуждения Энгельса с его позднейшими
высказываниями подтверждает наше предположение. Так, в трех статьях Энгельса «Положение
Англии», написанных соответственно в январе, феврале и марте 1844 г., та же
мысль развивается дальше и определенно намечается приближение к идее диктатуры
пролетариата. Январь: Энгельс отмечает неясность у Карлейля в вопросе о целях и
задачах современной демократии. «Демократия является, конечно, лишь переходной
ступенью… к истинной, человеческой свободе» (Соч., т. 1, с. 595). То же, что и
в сентябре 1842 г., противопоставление государства и подлинной свободы. Такое
противопоставление будет характерно для Энгельса и в более поздние годы, в
период после Парижской коммуны. Так, в известном письме Бебелю в марте 1875 г.,
подвергая критике оппортунистический тезис немецких социал-демократов о
«свободном народном государстве», он писал: «Говорить о свободном народном
государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в
государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы. А в интересах
подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе,
тогда государство как таковое перестает существовать» (Соч., т. 19, с. 5).
Февраль: Выясняется, что «современная демократия» – это та, к которой стремятся
чартисты, это «рабочая демократия». Как только будет введена Народная хартия,
говорит Энгельс, денежная аристократия будет политически побеждена рабочей
демократией (Соч., т. 1, с. 606). Март: «Ближайшим будущим Англии будет
демократия». Но какая демократия!.. Борьба демократии против аристократии в
Англии есть борьба бедных против богатых. Демократия, навстречу которой идет Англия,
– это социальная демократия» и т. д. (там же, с. 642). Несколько позднее
подходы к идее диктатуры пролетариата намечаются и у Маркса в его
«Экономическо-философских рукописях» (лето 1844 г.; Соч., т. 42, с. 116) и в
статье «Критические заметки к статье «Пруссака» «Король прусский и социальная
реформа»», датированной 31 июля 1844 года. В этой последней Маркс пишет:
«…социализм не может быть осуществлен без революции. Он нуждается в этом
политическом акте, поскольку он нуждается в уничтожении и разрушении старого.
Но там, где начинается его организующая деятельность, где выступает вперед его
самоцель, его душа, – там социализм отбрасывает политическую оболочку» (Соч.,
т. 1, с. 448). Впервые проводимому здесь различению разрушительных и
созидательных задач предстоящего переворота в известной мере соответствует
различение политического переходного периода и самого будущего общества. В
начале 1845 г. в своей книге «Положение рабочего класса в Англии» Энгельс еще
раз приближается к идее диктатуры пролетариата. Подвергая критике недостатки
английских социалистов, он говорит, что «они не признают исторического развития
и поэтому хотят перевести страну в коммунистическое состояние тотчас же,
немедленно, а не путем дальнейшего развертывания политической борьбы до ее
завершения, при котором она сама себя упразднит» (Соч., т. 2, с. 460). И только
в «Немецкой идеологии» в ноябре–декабре 1845 г. Маркс и Энгельс впервые,
правда, пока в самом общем, еще не вполне определенном виде, высказали эту
важнейшую идею политического учения марксизма. Вот эта исторически первая
формулировка: «Каждый стремящийся к господству класс, – даже если его
господство обусловливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей
старой общественной формы и господства вообще, – должен прежде всего завоевать
себе политическую власть» (Соч., т. 3, с. 32). Если до 1845 г. Маркс и Энгельс
приближались к такому выводу, то здесь они его уже сделали. Действительно,
завоевание политической власти, установление классового господства пролетариата
и, как это ясно из всего контекста «Немецкой идеологии», именно революционным
путем, а затем уничтожение частной собственности, классов и тем самым
классового господства вообще – что это, как не основные элементы специфически
марксистского учения о диктатуре пролетариата? В более поздней части рукописи
«Немецкой идеологии», относящейся уже к марту–апрелю 1846 г., мы находим прямое
указание на исчезновение в будущем государства и, возможно, второе, косвенное
указание на период диктатуры пролетариата: «Коммунистическая революция,
уничтожающая разделение труда, в конечном итоге устраняет политические
учреждения» (там же, с. 378). Через год в «Проекте Коммунистического символа
веры» (16-й пункт) Энгельс впервые как программное требование сформулирует
следующее положение: «Первым основным условием для введения общности имущества
является политическое освобождение пролетариата путем установления
демократического государственного устройства». А в трех следующих пунктах
впервые наметит программу деятельности этого государства – ряд переходных
мероприятий. Но есть ли связь между «демократическим государственным
устройством» и «политическим господством пролетариата»? Проходит четыре месяца,
и в статье «Коммунисты и Карл Гейнцен» (статья вторая, датированная 3 октября
1847 г.) Энгельс дает недвусмысленный ответ на этот вопрос: «Необходимым
следствием демократии во всех цивилизованных странах является политическое
господство пролетариата, а политическое господство пролетариата есть первая
предпосылка всех коммунистических мероприятий» (Соч., т. 4, с. 276). Так эта
важнейшая идея впервые высказывается в печати. И здесь же Энгельс снова
касается вопроса о переходных мероприятиях. В конце того же месяца в статье
«Морализирующая критика и критизирующая мораль» Маркс также впервые высказывает
в печати идею революционной власти пролетариата (Соч., т. 4, с. 298), а Энгельс
в «Принципах коммунизма» (18-й пункт) уже делает значительный шаг вперед,
дифференцируя два возможных варианта диктатуры пролетариата и разрабатывая
подробно – в виде 12 пунктов – программу ее деятельности. Пролетарская
революция, говорит Энгельс, прежде всего, создаст демократический строй,
демократическое государство, в котором политически господствующим классом будет
пролетариат. И он предвидит два возможных варианта ее развития. Там, где
пролетариат уже составляет большинство населения (в Англии), – там в форме
демократии будет установлено прямое политическое господство пролетариата. Там
же, где пролетариат еще не составляет большинства населения, а такое большинство
образуют только пролетариат вместе с присоединившимися к нему мелкими
крестьянами и городскими мелкими буржуа (во Франции и Германии), – там в форме
демократии будет установлено косвенное политическое господство пролетариата. В
«Манифесте» будет сделан следующий шаг вперед. Пролетарское государство будет
определено здесь как «пролетариат, организованный как господствующий класс»,
будут сформулированы две общие задачи диктатуры пролетариата и переработана
программа переходных мероприятий. Сравнительный анализ программы диктатуры
пролетариата в «Принципах» (12 пунктов) и в «Манифесте» (10 пунктов)
показывает, что по содержанию они в целом совпадают. Различия же сводятся к
двум моментам. Во-первых, формулировки в «Манифесте» более точные и, как
правило, более обобщенные. Во-вторых, группировка в «Манифесте» более строгая,
внутренне более логичная. Так шел процесс становления идеи диктатуры
пролетариата. Приведем теперь несколько других примеров. Содержание целого ряда
конкретных положений «Манифеста» было фактически выработано в предшествующих
произведениях Марксa и Энгельсa, особенно в таких теоретических трудах, как
«Немецкая идеология» и «Нищета философии». Вот некоторые сопоставления. В
«Немецкой идеологии» находим мы первую формулировку, предвосхищающую исходньй
тезис «Манифеста», о классовой борьбе как движущей силе истории: «Общество
развивалось до сих пор всегда в рамках противоположности, которая в древности
была противоположностью между свободными и рабами, в средние века – между
дворянством и крепостными, в новое время – между буржуазией и пролетариатом»
(Соч., т. 3, с. 433). Теоретическим источником этого положения явилась
известная мысль, высказанная еще сен-симонистами. Однако в «Немецкой идеологии»
она получила уже чисто материалистическое обоснование, а в «Манифесте» стала
исходным пунктом всего анализа буржуазного общества – анализа, завершающегося
выводом о неизбежном революционном преобразовании этого общества в
бесклассовое, коммунистическое общество. Переходным звеном между «Немецкой идеологией»
и «Манифестом» является то место в «Принципах коммунизма», где Энгельс отвечает
на вопрос, какие трудящиеся классы существовали до промышленной революции,
породившей современный пролетариат. Его ответ гласит: рабы, крепостные,
ремесленные подмастерья, мануфактурные рабочие. В «Немецкой идеологии»
вырабатывается основная формула исторического материализма и раскрывается
классовая природа общественного сознания: «Сознание никогда не может быть
чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их
жизни… Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание». «Мысли
господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями» и т. д.
(Соч., т. 3, с. 25, 45). Эти положения включаются в текст «Манифеста»: «Вместе
с условиями жизни людей, с их общественными отношениями, с их общественным
бытием изменяются также и их представления, взгляды и понятия, – одним словом,
их сознание… Господствующими идеями любого времени были всегда лишь идеи
господствующего класса» (наст. изд., с. 71). Нетрудно установить аналогичную
параллель между характеристикой исторических корней утопизма, данной Марксом в
«Нищете философии», и такой же характеристикой утопического социализма и
коммунизма в «Манифесте» (Соч., т. 4, с. 146, и наст. изд., с. 84–87). Можно
привести и целый ряд других подобных текстуальных сопоставлений, не говоря уже
о сопоставлениях смысловых. В целом же можно утверждать, что почти все элементы
содержания «Манифеста» выросли прямо или косвенно из результатов
предшествующего развития теоретических воззрений Маркса и Энгельса. Сопоставим
теперь в общих чертах структуру и содержание трех вариантов программы Союза
коммунистов. Прежде всего, бросается в глаза определенное соответствие пунктов
(вопросов и ответов) «Проекта Коммунистического символа веры» и «Принципов
коммунизма» и глав «Манифеста Коммунистической партии».
В самых общих
чертах все три документа в структурном отношении соответствуют друг другу.
Общее заключается уже в том, что сначала характеризуется настоящее как
результат исторического развития (I глава «Манифеста»), а затем рассматривается
предстоящее преобразование общества и коммунизм как его конечный результат (II
глава). Не все пункты первоначального «Проекта» вошли в состав «Принципов», но
зато все основное содержание «Принципов» было так или иначе использовано в
«Манифесте». Сопоставим сперва «Проект» и «Принципы». Первые шесть пунктов
«Проекта» были радикально переработаны: опущены (наполовину) или существенно
изменены и перемещены (содержание их использовано, отчасти буквально, в других
местах). Дело в том, что в этих немногих пунктах Энгельс вынужден был сделать
уступки незрелым еще воззрениям руководителей Союза справедливых. Насколько
возможно, он смягчил неправильность или неточность навязанных ему формулировок.
Однако такого рода уступки составляют незначительную долю всего содержания
«Проекта» – документа в целом вполне марксистского, составленного исходя из
принципов уже научного коммунизма. В остальной части оба документа в
структурном отношении соответствуют друг другу, а различие между ними сводится
к тому, что в «Принципах» добавлен ряд новых вопросов: 5–6, 10–14, 19–20,
24–25. Большинство из них касается более подробной характеристики буржуазного
общества. Добавлен известный вопрос о том, может ли пролетарская революция
произойти в одной стране. В ответе на него Энгельс развивает положение, впервые
сформулированное Марксом в рукописи «Немецкой идеологии». Два новых пункта – 14
и 20 – содержат развернутую характеристику будущего, коммунистического
общества. Наконец, два добавленных в заключение: «24. Чем отличаются коммунисты
от социалистов?» и «25. Как относятся коммунисты к остальным политическим
партиям нашего времени?» – касаются проблем, составивших затем предмет двух
последних глав «Манифеста»: «III. Социалистическая и коммунистическая
литература» и «IV. Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям».
Особый интерес представляет упомянутый 20-й пункт «Принципов», содержащий
суммарную, целостную характеристику собственно коммунистического общества.
Анализ его позволяет выявить четыре основные характеристики коммунистического
общества, четыре главных результата окончательного уничтожения частной собственности:
1) Всеобщая ассоциация всех членов общества в целях совместной и планомерной
эксплуатации производительных сил. 2) Развитие производства до такой степени,
чтобы оно удовлетворяло потребности всех членов общества. 3) Полное уничтожение
классов. 4) Всестороннее развитие
способностей всех членов общества путем: – уничтожения прежнего, классового
разделения труда (т. е. вынужденной прикованности к той или иной профессии); –
производственного воспитания (т.е. соединения воспитания с производственным трудом);
– всестороннего удовлетворения потребностей каждого члена общества. Прямо или
косвенно здесь охарактеризованы все основные стороны коммунистического
общества: производство и потребление, общественные отношения и общественное
сознание и, наконец, сам человек. Текст первоначального «Проекта» позволил
установить ответы на три вопроса, отсутствовавшие в рукописи «Принципов», – на
9, 22 и 23-й. После формулировки 9-го вопроса: «Чем отличается пролетарий от
ремесленника?» – в рукописи «Принципов» Энгельс оставил пробел для ответа. В
«Проекте» мы теперь находим этот ответ, подробный ответ на вопрос,
сформулированный точно так же. Ремесленник, говорит Энгельс, является самое
большее «временным пролетарием»; он стремится сам стать капиталистом. Но, как
правило (так это происходит большей частью), вследствие конкуренции он
становится пролетарием и тогда «присоединяется к движению пролетариата, т.е. к
более или менее сознательному коммунистическому движению». В двух других
случаях в «Принципах» было: 22. «Как будет относиться коммунистическая
организация к существующим национальностям? – Остается». 23. «Как будет она
относиться к существующим религиям? – Остается». О том, что пометка «Остается»
относится к какому-то прежнему, не дошедшему до нас варианту, где ответ уже
был, догадывались и раньше. Но только после находки «Проекта» мы впервые
узнали, какие именно ответы были даны на эти два вопроса. Из этих ответов
следовало, что в будущем обществе, где не будет частной собственности (на
общественные средства производства), в конечном счете отомрут национальные
различия и религия. Представляют интерес 13-й и 15-й пункты «Проекта». В первом
из них Энгельс говорит, что коммунизм был невозможен в прежние времена, до развития машинного
производства, что «коммунизм есть учение об освобождении, которое было
невозможно для рабов, крепостных или ремесленников, а стало возможно только для
пролетариев». Во втором случае, на вопрос о возможности ввести коммунизм сразу,
Энгельс отвечает: «Мы об этом и не думаем. Развитие масс не допускает
декретирования. Оно обусловливается развитием отношений, в которых живут эти
массы, и происходит поэтому постепенно». Если структура «Принципов»
представляет собой дальнейшее развитие структуры первоначального «Проекта», то
по точности, глубине, богатству содержания «Принципы» заметно отличаются от
него, представляют новую ступень в разработке теории и программы формирующейся
коммунистической партии и уже приближаются к уровню «Манифеста». По содержанию
отличие «Принципов» от «Проекта» сводится к следующим основным моментам: 1)
устранены остатки донаучных представлений, 2) существенно развернуто
историческое обоснование неизбежности коммунистического преобразования
общества, 3) развернута программа конкретных революционных мероприятий после
установления прямого или косвенного политического господства пролетариата, 4)
дана развернутая целостная характеристика коммунистического общества, 5)
выявлена специфика и намечена тактика коммунистической партии. Все эти
изменения можно свести к одной фундаментальной тенденции: усиление научного
характера коммунистической теории, углубление научного обоснования программы
борьбы коммунистической партии. «Принципы» явились непосредственной основой,
предварительным вариантом «Манифеста», план которого вырос из их структуры.
Следует обратить внимание на своеобразие общего построения, логическую
структуру первых двух, теоретических глав «Манифеста». В I главе – «Буржуа и
пролетарии» – дается обоснование неизбежности коммунистической революции. Оно
закономерно вытекает из материалистического понимания истории. Изложение
начинается с одного из важнейших обобщений, к которому приводит эта
историческая концепция: «История всех до сих пор существовавших обществ была
историей борьбы классов». С этой точки зрения рассматривается затем и
современное, буржуазное общество. Это общество все более раскалывается на два
противоположных, антагонистических класса – буржуазию и пролетариат. И далее
следует анализ развития и борьбы этих двух основных классов буржуазного
общества, который, по существу, сводится к анализу двух основных материальных
предпосылок коммунистической революции. В первой половине главы прослеживается
развитие новых производительных сил, которое происходило при господстве и под
руководством буржуазии, а теперь переросло буржуазные отношения и требует их
упразднения. А во второй половине главы прослеживается процесс становления и
развития современного пролетариата – той объективной силы, которая вынуждена
будет упразднить буржуазные производственные отношения, ставшие оковами для
дальнейшего развития современных производительных сил. Эта вторая часть
начинается таким переходом: «Но буржуазия не только выковала оружие» (т.е.
современные производительные силы), «несущее ей смерть; она породила и людей,
которые направят против нее это оружие, – современных рабочих, пролетариев»
(наст. изд., с. 55). Глава завершается выводом, что гибель буржуазии и победа
пролетариата одинаково неизбежны. Как видим, в основе I главы – и ее
теоретической концепции, и ее логического построения – лежат главные достижения
«Немецкой идеологии»: открытие диалектики производительных сил и
производственных отношений, двух материальных предпосылок коммунистической
революции и т. д. II глава называется «Пролетарии и коммунисты». Эта тема
непосредственно рассматривается в начале главы. В целом же предметом ее
является предстоящий процесс коммунистического преобразования общества. Так что
в I главе прослеживается развитие до революции, а во II главе – после нее. Как
бы подхватывая основной вывод I главы, авторы в начале II главы пишут:
«Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий:
формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии,
завоевание пролетариатом политической власти». Развивая затем мысль о коммунизме
как действительном движении, сформулированную Марксом в рукописи «Немецкой
идеологии», авторы формулируют теперь тот важный тезис, что «теоретические
положения коммунистов… являются лишь общим выражением действительных отношений
происходящей классовой борьбы» пролетариата, выражением объективного
«исторического движения», т. е., как учение, коммунизм есть теоретическое
выражение пролетарского движения. Основная часть главы написана в полемической
форме и посвящена опровержению обвинений коммунистов в том, что они якобы хотят
уничтожить: 1) собственность, 2) семью, 3) национальность, отечество, 4)
религию и мораль. В связи с вопросом о собственности затрагиваются три других:
о личности, о стимулах к труду и об образовании; в связи с вопросом о семье – проблема
воспитания. А вопрос о религии и морали расширяется до проблемы общественного
сознания вообще. На первый взгляд указанные четыре пункта антикритики
представляют собой лишь опровержение наиболее распространенных обвинений в
адрес коммунистов. Однако при ближайшем рассмотрении удается обнаружить, что
выделение именно таких вопросов и в такой именно последовательности не только
не случайно, но обусловлено определенной внутренней логикой. Первые три пункта
соответствуют трем типам общественных отношений: производственные
(собственность), семейные, национальные: они мыслятся как отношения трех
различных уровней или масштабов: в масштабе общества, семьи и между странами.
Четвертый пункт закономерно следует за ними, поскольку формы общественного
сознания являются производными от общественного бытия, поскольку общественные
отношения определяют идеологическую надстройку. Правильность такой
интерпретации подтверждается следующим сопоставлением. В одном месте I главы
«Манифеста» в ином контексте перечисляются те же элементы и в той же
последовательности: «Жизненные условия старого общества уже уничтожены в
жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности; его отношение
к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями;
современный промышленный труд, современное иго капитала… стерли с него всякий
национальный характер. Законы, мораль, религия – все это для него не более как
буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы». Это
сопоставление показывает, что такая последовательность (собственность – семья –
нация – сознание) явно осознавалась авторами «Манифеста». И действительно, она
соответствует их общей материалистической концепции, согласно которой структура
общества складывается из ряда звеньев: производительные силы – производственные
и другие общественные отношения – политическая надстройка – формы общественного
сознания. В этой связи следует обратить внимание на то, что именно в
«Манифесте» впервые прямо проведено различение между «производственными
отношениями» и «всей совокупностью общественных отношений», тогда как в других
работах того же периода производственные отношения и общественные отношения
часто в определенном смысле как бы отождествлялись (см. напр. Соч., т. 6, с.
442). Опровергая обвинения противников, авторы «Манифеста» так или иначе
характеризуют соответствующие стороны будущего, коммунистического общества.
Затем они как бы возвращаются к тому моменту, к которому подвело читателя
изложение в конце I главы, и теперь, в заключение II главы, рассматривают три
вопроса: пролетарская революция, переходные мероприятия, общая характеристика
коммунистического общества. Очень четко сформулированы здесь две общие задачи
диктатуры пролетариата: 1) последовательно отобрать у буржуазии все средства
производства и сосредоточить их в руках пролетарского государства, т.е.
превратить частную собственность на средства производства в общественную (в
данный период – государственную) собственность и 2) «возможно более быстро
увеличить сумму производительных сил», т.е. максимально быстро увеличить
производство. Программа конкретных переходных мероприятий хотя и представляет
собой переработку аналогичной программы, намеченной Энгельсом в «Принципах
коммунизма», но содержит некоторые новые моменты и отличается большей
логической последовательностью. В целом здесь можно установить соответствие
между первой общей задачей диктатуры пролетариата и первыми шестью пунктами
этой программы, между второй общей задачей и остальными четырьмя пунктами. Обе
части сводятся в конечном счете к разрушительной и созидательной задачам
преобразования общества. Суммарная характеристика коммунистического общества в
конце II главы – в отличие от «Принципов коммунизма» – весьма кратка (буквально
два абзаца). Она сводится к трем моментам: «исчезнут классовые различия»,
«публичная власть потеряет свой политический характер», будет обеспечено
«свободное развитие каждого». Однако, по существу, прямо или косвенно, в той
или иной степени в «Манифесте» охарактеризованы все основные стороны будущего
общества: и его производительные силы (I глава), и его общественные отношения и
сознание (полемическая часть II главы), и – теперь в конце II главы – его
бесклассовая структура, отмирание политической надстройки, положение человека.
Теоретическая часть «Манифеста» завершается классическим определением сущности
будущего, коммунистического общества: «На место старого буржуазного общества с
его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой
свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». В этой
итоговой формуле «Манифеста» запечатлена конечная цель коммунистического
преобразования общества: свободное развитие каждого человека и всего общества в
целом. Таков высший гуманистический принцип коммунизма. Такова его высшая цель.
Д.В.Джохадзе,
руководитель академического семинара
«Марксовские чтения»
Института философии РАН,
д.ф.н.
«Манифест Коммунистической партии» –
интернациональный протест
против порабощения, угнетения и социальной
эксплуатации человека,
против «цивилизованного варварства» в современном
мире
Вопреки пророчествам постсоветских
антимарксистов всех мастей, разного рода политических шарлатанов и околонаучных
«экспертов» об окончательном «крахе» марксизма и советского социализма,
современные обществоведы и представители международного коммунистического и
рабочего движения отнюдь не потеряли интереса к марксистской теории. Более
того, ими четко осознается потребность творческого прочтения марксизма и
диалектического переосмысления некоторых его положений с учетом данных Новейшей
истории. И это понятно, ибо Марксов идеал единого бесклассового и
бесконфликтного человечества, избавленного от всякой эксплуатации и
построенного на принципах гуманизма, равноправия и свободы личности, на
приоритете общечеловеческих ценностей, дружбы и взаимопомощи народов, сохраняет
свое значение и сегодня. Еще Э. Фромм справедливо отмечал, что «мировоззрение
Маркса коренится в гуманистической философской традиции Запада (мы бы сказали
всего мира. – Д.Д.), которая восходит к Спинозе и – через французское и
немецкое просвещение 18-го века – к Гёте и Гегелю, традиции, внутреннюю
сущность которой составляет внимание к человеку и к осуществлению его
возможностей»1. Истории известно множество значительных социально-политических
теорий и философских систем, преследовавших целью устройство справедливого и
гуманного общества, но ни одна из них по широте охвата, глубине научного
анализа явлений и практически преобразовательной силе не может сравниться с
марксизмом. «Манифест Коммунистической партии» – одно из основополагающих
произведений Маркса и Энгельса, программный документ международного
коммунистического и рабочего движения, марксизма в целом, написанный в бурную
эпоху европейских революций середины 19-го века, – по-прежнему остается таковым
в веке 21-м. «Манифест» – классическое по форме и логике изложения, богатству
эмпирического материала и диалектическому содержанию научное произведение. В
нем концептуально раскрыта природа капиталистического строя, аргументированно
доказана необходимость его естественно-исторической гибели, изложены основы
теории научного коммунизма и революционной классовой борьбы пролетариата. В
феврале 2008 года исполнится 160 лет со дня выхода в свет «Манифеста
Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса. И сегодня предсказание
«Манифеста» о неизбежном крахе капитализма как последней в предыстории
человечества эксплуататорской формационной системы, за которой в результате
победы организованного пролетариата над буржуазией закономерно следует
социализм, можно считать исторически свершившимся фактом. Социализм, которому с
исторической необходимостью открыл путь в России, а вслед за ней и в СССР,
великий Октябрь, пускай в усеченном виде, победно шагает сегодня по планете,
демонстрируя во всех областях человеческой деятельности свое преимущество перед
капитализмом. Что же касается развала советского социализма, то он с точки
зрения общей перспективы исторического развития носит временный характер, т.к.
революционный процесс борьбы трудящихся против капитализма, как об этом часто
отмечали классики марксизма, есть не одноактное действие, а процесс сложный и
длительный, требующий своего дальнейшего продолжения до победного конца. «Если
мы и разбиты, нам не остается ничего другого, как начинать сначала» (Ф.
Энгельс). «Манифест», по объему небольшое произведение, отличающееся предельно
лаконичным, но весьма выразительным стилем, содержит важные теоретические
обобщения, для подробного изложения которых потребовались бы тома. «Эта
небольшая книжечка стоит целых томов: духом ее живет и движется до сих пор весь
организованный и борющийся пролетариат цивилизованного мира». «В этом
произведении с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое мировоззрение,
последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни,
диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория
классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли пролетариата,
творца нового, коммунистического общества». Слова Ленина о том, что Маркс и
Энгельс «научили рабочий класс самопознанию и самосознанию и на место мечтаний
поставили науку», подчеркивают значительную роль, которую сыграл «Манифест» в
развитии международного рабочего движения. «Манифест» никогда в истории не
терял своей актуальности. В постсоветскую же эпоху ненаучной критики марксизма
основополагающие принципы «Манифеста» приобрели еще более весомое значение. И
это понятно, потому что: 1. Основное «родимое» противоречие капитализма –
антагонистическое противоречие между капиталом и трудом, ставшее в наше время,
как это предсказывали Маркс и Энгельс в «Манифесте», всеобъемлющим –
транснациональным и трансконтинентальным, – т.е. глобальным, в основе своей
остается прежним, а потому не менее актуальным, чем полтора века назад. Как
следствие этого глобального противоречия, современный мир характеризуется двумя
основными чертами: в области политики – постоянной опасностью разжигания США и
НАТО новых империалистических войн (под надуманными предлогами, в том числе
борьбы с «международным терроризмом») против, прежде всего, стран третьего мира
и слаборазвитых государств, имеющих важное, с точки зрения этих агрессоров,
геополитическое и сырьевое значение, с целью транснациональной
империалистической эксплуатации Востока Западом, утверждения
западно-капиталистического гегемонизма, ведущего к обострению глобального противостояния
между капиталом и трудом; в области экономики – целенаправленной политикой США
и их сателлитов, баснословно обогатившихся за счет развала СССР и
социалистического содружества, стремящейся к усилению эксплуатации трудящихся
стран «второго» и «третьего» мира и их окончательному закабалению на фоне
глобализационных процессов в области промышленного развития, финансов и
информатизации. Убедительным подтверждением этого является череда преступных
империалистических войн США и НАТО в Югославии, Афганистане, Ираке и Ливане.
Весь мир застыл в ожидании следующего витка войны. Напрашивается вопрос
«критическим критикам» марксизма: разве все вышесказанное не подтверждает
справедливость основополагающих выводов Маркса и Энгельса о нарастающей и
всеобъемлющей хищнической, а, следовательно, античеловеческой и антигуманной
природе капитализма, в конечном счете «порождающего с необходимостью
естественного процесса свое собственное отрицание» (Соч., т. 23, с. 773)? Ответ
на этот вопрос, кажется, очевиден. Краткий, но содержательный экскурс в историю
капиталистической эксплуатации и предсказания трагических для человечества
последствий развития капитализма, содержащиеся в «Манифесте», нашли яркое
историческое подтверждение. Достаточно сказать, что преступления капитализма,
подарившего человечеству только в 20-м веке две мировые войны, во сто крат
превосходят все ужасы, которые постигли человечество за всю его историю. Будь
сегодня живы Маркс и Энгельс, они могли бы написать новый «Манифест
Коммунистической партии», ничего не выбрасывая из старого, но в куда более
категорической форме и с соответствующими теоретическими выводами о
необходимости ускорения исторического процесса путем революционных свержений
той самой национальной и транснациональной буржуазии, которая сегодня
безжалостно держит в нищете и голоде две трети населения земного шара. Об этом
же, в частности, говорил в своей пламенной речи, произнесенной в Гаванском
университете 17 ноября 2005 г., президент социалистической Кубы Фидель Кастро:
«Что это за мир, который ежегодно отбирает у обедневших масс, у огромного
большинства населения планеты несколько триллионов долларов и остается
безразличным, когда ему говорят, что там погибло около 100 000 человек, в том
числе возможно 25 000 или 30 000 детей, или где есть более 100 000 раненых… и
из которых в лучшем случае было прооперировано 10%? Вот таков мир, в котором мы
живем, это не мир, полный доброты, это мир, полный эгоизма; это не мир, полный
справедливости, это мир, полный эксплуатации, насилия, грабежа, где определенное
число миллионов детей умирает каждый год – а они могли бы спастись – просто
потому, что у них нет нескольких центов на лекарства, немного витаминов и
минеральных солей и нескольких немногих долларов на питание, достаточное, чтобы
жить… Что это за мир, где варварская империя провозглашает, что имеет право
нападать внезапно и превентивно на 70 или более стран, где она способна нести
смерть в любой уголок мира, применяя самое высокотехнологичное оружие и методы
убийства? Мир, где царит империя жестокости и силы, имеющая сотни военных баз
по всей планете, и, в том числе, одну на нашей собственной земле, куда она
самовольно вторглась, когда не могла далее держаться испанская колониальная
власть и когда сотни тысяч лучших сынов этого народа, составлявшего едва ли
миллион жителей, погибли в долгой войне, длившейся почти 30 лет».
2. Следующая
«стратегическая установка» постсоветских критиков марксизма – это плохо
аргументированное утверждение о том, что изложенная в «Манифесте» теория
революционной борьбы пролетариата якобы безнадежно устарела. При этом все они
исходят из одного и того же простого категорического силлогизма, большой термин
которого – «капитализм середины 19 столетия в корне отличается от капитализма
века 21-го», средний термин – «класс пролетариев капитализма 19 столетия не
тот, что класс рабочих капитализма века 21-го», искомое умозаключение –
«марксовская теория пролетарской революции в 21 веке устарела». Все три части
данного т.н. силлогизма отец логики Аристотель назвал бы ложными. В лучшем
случае – кажущимися правильными. И вот почему. Неверно, что: а) капитализм 19
столетия, который анализировал Маркс, будто бы в корне отличается от
современного капитализма, что «современная экономика США – это совсем не та
экономика, которую мы имели столетие назад». Как ни называй современный
капитализм – народным, всеобщим, гуманным, постиндустриальным, капитализмом с
человеческим лицом и т. п., – основные сущностные черты капитализма,
характеризующие эту социально-экономическую систему как частнособственническую,
жестоко эксплуататорскую и антигуманную, остаются неизменными. Более того,
современный капитализм является логическим развитием всех возможностей,
заложенных в капитализме прошлых веков, в частности, б) исходное положение
«Манифеста» о том, что «история всех до сих пор существовавших обществ была
историей борьбы классов», подтверждается нынешним положением дел и приобретает
особую силу, поскольку не будет преувеличением сказать, что борьбой классов
(причем в самых разных формах ее проявления, какие трудно было себе представить
в прошлые эпохи) охвачен весь современный мир. Если же все-таки говорить о
различиях капитализма применительно к более ранним или поздним этапам его
развития, то здесь уместно вновь обратиться к «Манифесту». По всему видно, что
современная империалистическая система глобальной эксплуатации трудящихся
сделала не менее, если не более понятным, доказуемым и актуальным, чем в эпоху
поднимающегося капитализма, вывод Маркса и Энгельса: «Наша эпоха, эпоха
буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия:
общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на
два большие, стоящие друг против друга, класса – буржуазию и пролетариат». В
нашу историческую эпоху это противостояние двух больших, стоящих друг против
друга враждебных лагерей по-прежнему сохраняется (и усиливается) вследствие
социального расслоения, причем не только на национальном уровне, т.е. в
пределах государственных национальных, но, как предсказывали Маркс и Энгельс, и
на уровне транснациональном. Этому способствовала начатая еще при Марксе и
Энгельсе, продолженная после Второй мировой войны и особенно после развала СССР
тенденция возникновения международных институтов капиталистической эксплуатации
– транснациональных банковских структур, промышленнофинансовых компаний и т. д.
Субъектами этого антагонистического противостояния являются страны «золотого
миллиарда», с одной стороны, и весь остальной мир – с другой. Как бы много
сегодня критики марксизма ни говорили о «совершенствующемся и преуспевающем
капитализме», в этом т.н. «обществе всеобщего благоденствия»,
«постиндустриальном обществе» и «обществе потребления» по-прежнему сохраняются
его «родимые» пороки – принудительный труд, названный Марксом «наемным рабством»,
неспособность обеспечить полную занятость населения при сохранении
несправедливого распределения богатств и доходов, – рождающие зияющую пропасть
между богатством и бедностью и социальную дисгармонию, столкновения классов и
империалистические войны. Следовательно, тезис «Манифеста» о глобальном
характере противостояния между капиталом и трудом полностью сохраняет свою
актуальность и сегодня. Через весь «Манифест» красной нитью проходит идея
пролетарской революции как вынужденного радикального метода избавления широких
масс трудящихся от буржуазной эксплуатации. Заметим, что научное понятие
революции сегодня (особенно у социал-демократов всех мастей, в том числе, у
буржуазных парламентских прожектеров, лежа бастующих против существующих
порядков) получило отрицательное и даже антинаучное семантическое звучание.
Между тем, если говорить объективно, то революции, особенно такие, как
Французская буржуазно-демократическая 1789 года и Великая Октябрьская
социалистическая 1917 года – революции организованного движения прогрессивных
социальных сил, – предпочтительнее затяжного пребывания общества в депрессии,
на грани взрыва, никем не управляемого народного бунта, разных форм террора и
насилия, ибо революции носят куда менее кровопролитный и насильственный характер,
чем, к примеру, неорганизованный стихийный бунт ожесточенных народных масс или
гражданская война. В этом смысле революция есть своеобразный контроль над
процессом истории, придание общественному недовольству «прогрессивной социально
осмысленной направленности». Следовательно, чтобы избежать хаоса и нарушения
социального равновесия в обществе в период наибольшей активности масс, люди
объективно вынуждены корректировать историю методом революции ради
восстановления социальной справедливости. В этом смысле, революцию нельзя ни
назначать, ни отменять, ибо она носит объективный характер. Как свидетельствует
история, революция – это глубокое качественное изменение в развитии
человечества, которое происходит в природе, обществе и сознании людей, как-то:
научно-техническая революция, культурная революция, революция в физике,
социальная революция. Социальная революция – это объективный процесс перехода
от исторически изжившей себя общественно-экономической формации к более
прогрессивной, переход общества от более низкого к более высокому его
состоянию. Причем, из всех социальных революций социалистическая революция
считается наиболее полной, потому что она способствует возникновению
бесклассового общества, общества без эксплуатации: «Только при таком порядке
вещей, – писал Маркс в «Нищете философии», – когда не будет больше классов и
классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими
революциями. А до тех пор накануне каждого всеобщего переустройства общества
последним словом социальной науки будет: «Битва или смерть; кровавая борьба или
небытие. Такова неумолимая постановка вопроса»» (Соч., т. 4, с. 185; Маркс
цитирует книгу Жорж Санд «Ян Жижкa» – Д.Д.). В связи со сказанным встает вопрос
о степени актуальности положений Маркса о невозможности отмены революции и о
том, что, по всем историческим признакам, и сегодня, как и во времена Маркса,
мировая «революция движется по восходящей линии» (Соч., т. 8, с. 141), что «она
еще находится в путешествии через чистилище и выполняет свое дело методически» (Соч.,
т. 8, с. 205). Надо помнить, что Маркс и Энгельс не были сторонниками теории
фатальной неизбежности социальных революций. Энгельс, например, писал:
«…революция может принять более мягкие формы, чем те, которые я здесь
обрисовал. Это будет зависеть не столько от развития буржуазии, сколько от
развития пролетариата. Чем больше пролетариат проникается социалистическими и
коммунистическими идеями, тем менее кровавой, мстительной и жестокой будет
революция» (Соч., т. 2, с. 516). И это понятно, ведь «по принципу своему
коммунизм стоит выше вражды между буржуазией и пролетариатом; он признает лишь
ее историческое значение для настоящего, но отрицает ее необходимость в
будущем; он именно ставит себе целью устранить эту вражду. Пока эта вражда
существует, коммунизм рассматривает ожесточение пролетариата против своих
поработителей как необходимость, как наиболее важный рычаг начинающегося
рабочего движения; но коммунизм идет дальше этого ожесточения, ибо он является
делом не одних только рабочих, а всего человечества, … чем более рабочие
проникнутся социалистическими идеями, тем скорее станет излишним их теперешнее
ожесточение, … и тем меньше будет грубости и дикости в их выступлениях против
буржуазии» (Соч., т. 2, с. 516)). О том, что классики марксизма предпочитали
мирный исход в социалистической революции, свидетельствуют, например, следующие
слова Энгельса: «Если бы вообще возможно было сделать весь пролетариат
коммунистическим до того, как борьба развернется, она протекала бы очень мирно»
(там же). И еще: «когда нет реакционного насилия, против которого надо
бороться, то не может быть и речи о каком-либо революционном насилии» (Соч., т.
38, с. 419). Итак, радикализм вовсе не присущ взглядам Маркса и Энгельса,
настаивавшим на том, что революционное насилие – не есть выбор самого
трудящегося народа. Этот выбор, по их мнению, фактически навязывается народу
тунеядствующим обществом «избранных» и «прибранных», обществом, бессознательно
или сознательно настойчиво толкающим народные массы именно к насильственным действиям,
к революции. По мнению Маркса, насильственные революции в истории, хотя и
совершаются народными массами, но, в действительности, не ими подготавливаются,
а, как правило, навязываются извне, причем так, что больше всего именно
«…противники коммунистов изо всех сил работают на революцию». Следовательно,
первопричиной революционизирования обездоленных масс выступает именно алчное
агрессивное меньшинство – буржуазия, после чего, по справедливому утверждению
Маркса, с исторической необходимостью наступает та диалектически противоречивая
социальная ситуация, когда классовая причина (начало революции) превращается в
следствие, а следствие – в причину, определяющий момент – в определяемый, а
определяемый – в определяющий. Маркс и Энгельс полностью отдавали себе отчет в
том, что революции, являющиеся отражением причинно-следственных связей
общественной жизни, «нельзя делать предумышленно и по произволу», и что они
(революции) «всегда и везде являлись необходимым следствием назревших
обстоятельств, которые совершенно не зависели от воли и руководства отдельных
партий и целых классов» (там же). Революция – это факт осознания народом своего
я, постижение самого себя как социального субъекта, чувство протеста и даже
стыда за свое угнетенное положение. А это, как сказал классик, могучая
социальная сила: «Стыд – это уже своего рода революция… Стыд – это своего рода
гнев, только обращенный вовнутрь. И если бы целая нация действительно испытала
чувство стыда, она была бы подобна льву, который сжимается, готовясь к прыжку»
(Соч., т. 1, с. 371). Ясно, что это «чувство стыда», по Марксу, нельзя извне
навязать народу, оно, как правило, должно им исторически вырабатываться. А что
же касается революционного насилия, то оно призвано сыграть вспомогательную
роль сократовской повивальной бабки. «Общество, – писал Маркс, – если даже оно
напало на след естественного закона своего развития, – а конечной целью моего
сочинения является открытие экономического закона движения современного
общества, – не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни
отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов»
(Соч., т. 23. с. 10). В.И. Ленин считал «Манифест Коммунистической партии»
«гордым, открытым заявлением неизбежности насильственной революции». Стало
расхожим мнение о том, что будто бы Ленин положение о насильственной революции,
сформулированное Марксом и Энгельсом в «Манифесте» – произведении раннего
марксизма, ряд положений которого, в том числе о революции, якобы был
пересмотрен еще Марксом и Энгельсом, – односторонне экстраполировал на всю
систему марксизма, что, конечно, недоразумение. Ленин, как, впрочем, и Маркс и
Энгельс, не абсолютизировали роль революционного насилия, считая, что никто,
особенно трудовой народ, не хочет иметь дело с «мыслящими штыками», что их к
этому с классовым упорством принуждают эксплуататоры. Тем не менее, классики
марксизма подчеркивали, что «когда нет реакционного насилия, против которого
надо бороться, то не может быть и речи о каком-либо революционном насилии; ведь
нельзя же совершать революцию против того, что даже нет необходимости свергать»
(Соч., т. 38, с. 419). На насилие трудящиеся отвечают насилием, если в
распоряжении эксплуатируемых нет других средств, когда совершается
ниспровержение существующих противоестественных отношений. Комплексный анализ
политического и экономического состояния современного мира подтверждает, что он
уже переживает революционную ситуацию, от которой рукой подать до
насильственных переворотов. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что сегодня
весь мир пребывает в состоянии противоборства антагонистических классовых сил,
целиком подтверждающем актуальность проблем, поднятых Марксом и Энгельсом 159
лет назад в «Манифесте Коммунистической партии». Протестные выступления,
например, французской молодежи не только опровергают буржуазную «теорию» об
умиротворении классов, но являются фактом начала возникновения нового
интернационала – интернационала молодежного. Явное полевение Латинской Америки
и Европы, которое сопровождается многочисленными уличными выступлениями
трудящихся этих стран, антиглобалистское движение как реакция на
империалистическую политику США и их союзников – лишние доказательства
живучести идей «Манифеста» в XXI веке. Устарелость марксисткой теории
революционной борьбы пролетариата современные «критики» марксизма поверхностно
объясняют «исчезновением» пролетариата времен Маркса как класса, с одной
стороны, а с другой – трансформацией современного рабочего класса в некое
среднее, более обеспеченное, чем во времена Маркса, сословие, экономическое
положение которого в крупных промышленно развитых странах якобы «демонстрирует
ошибочность представлений Маркса о возрастающей нищете рабочего класса». Это
поверхностное понимание концепции обнищания рабочего класса, сформулированной в
«Манифесте Коммунистической партии» и специально разработанной в «Капитале»
Маркса, впервые высказанное Э. Бернштейном, повторяется академиком Т.И.
Ойзерманом (и не только им). Это давно потрепанное временем положение (как,
впрочем, и другие положения) немецкого социал-демократа, из конъюнктурных
соображений часто используется и другими отечественными критиками марксизма,
которые, однако, не удосужились диалектически вникнуть в суть проблемы. Ведь
относительно обнищание вовсе не исключает периодически происходящего даже
обнищания абсолютного. Данная проблема требует к себе исторического подхода.
Спору нет:
капитализм после Маркса и Энгельса не только не стоял на месте, но продолжал
свое развитие по намеченным основоположниками марксизма еще в «Манифесте» основным
контурам освоения всемирного рынка, устанавливая всесторонние материальные и
духовные связи континентов и народов, их населяющих. Буржуазия «сгустила
население, централизовала средства производства, концентрировала собственность
в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация.
Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными
интересами, законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались
сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с
одним национальным классовым интересом, с одной таможенной границей».
Разумеется, это историческое развитие не могло не коснуться и формы, и
содержания классов современного капитализма. Вместе с развитием капитализма
«пролетариат проходит различные ступени развития». Однако, и это главное,
эксплуатация человека человеком, класса классом осталась прежней, что целиком
подтверждается социальными отношениями в современном мире и опровергает досужие
рассуждения нынешних критиков марксизма-ленинизма об исчезновении пролетариата
и рабочего класса, а вместе с ним и былого противостояния классов. Нечего и
говорить о том, что общая тенденция пополнения рядов пролетариата из всех
эксплуатируемых классов, сословий и прослоек, названная в «Манифесте» процессом
рекрутирования пролетариата из всех классов населения, не только не
подтверждает справедливость лженаучного утверждения об исчезновении
пролетариата на постсоветском пространстве, как, впрочем, и во всем мире, но и
свидетельствует, скорее, об обратном. Встает вопрос: можно ли согласиться с
весьма распространенным в последнее время среди определенной части
обществоведов мнением об исчезновении классов и, следовательно, неактуальности
теории классовой борьбы, мнением о превосходстве и перспективности
капиталистических идеалов в сравнении с идеалами социализма и коммунизма?
Действительно ли в современном мире классы и классовые противоречия уступили
место «обществу всеобщего согласия»? Конечно, нет. В целях опровержения
классиков марксизма сегодня по-прежнему активно пропагандируется
социал-демократическая идеологема единства классов, нации и народа – с целью
идейной и политической «кастрации» рабочего класса и крестьянства. Следует
внимательно разобраться в том, что на самом деле происходит. Меняется ли суть
классового общества вследствие трансформации части пролетариата в работников
«умственного труда», инженеров, программистов и т. д.? Привело ли это к
исчезновению классов, к классовому сотрудничеству, равноправию и солидарности?
Вот в чем суть всесторонней проработки проблемы, которую старательно обходят
современные критики марксизма. Что же касается уровня абсолютного обнищания
пролетариата в 19-м столетии, о чем, в частности, говорится в «Манифесте», и
его сопоставления с уровнем материальной обеспеченности рабочего класса в
современном капитализме (на основании этого сопоставления делаются выводы о
преодолении в наше время тенденции нарастающего обнищания рабочего класса), то
здесь мы должны исходить не из чисто механического противопоставления данных,
чем зачастую грешат антимарксистские теоретики, а, прежде всего – из
диалектического применения известных в исторической науке методов сравнений и
параллелей основных социо-культурных характеристик исследуемых эпох. При таком
подходе мы видим, что теория основоположников марксизма об абсолютном обнищании
пролетариата не только не устарела, но довольно точно отображает социальные
процессы в современном империалистическом капитализме. Эмпирические данные в
этой области камня на камне не оставляют от доводов даже сторонников т.н.
«относительного обнищания». Об этом, в частности, свидетельствуют следующие
официальные данные из Доклада, подготовленного как результат работы Всемирной
комиссии по социальным аспектам глобализации Международной организации труда
(МОТ) за 2003 г. Комиссию возглавляли совместно президент Финляндии Тарья
Халонен и президент Танзании Бенджамин
Уильям Мкапа. – Различия в доходах на душу населения самых богатых и самых
бедных стран значительно возросли. В 1960–62 гг. Соотношение этого показателя
для беднейших и богатейших стран мира составляло 212 долл. США против 11 417
долларов США соответственно, а в 2000–2002 гг. это соотношение уже было 267
долларов США против 32 339 долл. США. – Начиная с 1990 года, отмечается более медленный,
по сравнению с предыдущими десятилетиями, рост ВВП. В докладе МОТ отмечается,
что это «расходится с наиболее оптимистическими прогнозами относительно
позитивного воздействия процесса глобализации на экономический рост». –
Отмечается неравномерное распределение по странам экономического роста в
расчете на душу населения (как среди промышленно развитых стран, так и среди
развивающихся стран). Так, в период между 1985 и 2000 годами только в 16
развивающихся странах рост экономики превышал 3 процента, в то время как в 55
развивающихся странах темпы роста экономики были меньше 2 процентов, а 23
страны из этого числа регистрировали отрицательные темпы экономического роста.
– За последнее десятилетие (с 1991 по 2001 г.) наметилось еще большее отставание
развивающихся стран в экономическом плане от промышленно развитых. Это привело
к такой ситуации в мире, когда на долю 22 промышленно развитых стран, имеющих
лишь 14 процентов населения всего мира, приходится почти половина объема
мировой торговли и более половины объема прямых иностранных инвестиций (ПИИ). –
Уровень безработицы в целом по миру в 2003 г. вырос еще больше: число людей, не
имеющих и ищущих работу, достигло 185 миллионов человек, или около 6,2
процентов общей численности рабочей силы. Это самый высокий показатель, когда-либо
зарегистрированный МОТ. Более всего от безработицы пострадали 88,2 млн. юношей
и девушек в возрасте от 15 до 24 лет. В этой возрастной группе уровень
безработицы достиг отметки в 14,4 процента; – Период с начала восьмидесятых
годов до конца 20 века характеризовался ускоренными темпами роста прямых
иностранных инвестиций (ПИИ), а более чем 100 стран провели существенную
либерализацию инвестиционного режима. Тем не менее, Комиссия отметила, что
«многие из этих надежд не оправдались. Несмотря на быстрый рост ПИИ в экономику
развивающихся стран, основной их объем концентрировался не более, чем в десяти
таких странах». – Объемы средств, выделяемых развитыми странами в рамках
программ содействия международному развитию (СМР), постоянно снижаются и весьма
далеки от установленной много лет назад цели: 0,7 процента от ВВП. Сейчас этот
показатель составляет в среднем 0,23%. При достижении 0,7 процентов, расходы на
международную помощь можно было бы увеличить на 100 млрд. долл. США в год. В
докладе отмечается: «Мы присоединяем свой голос к тем, кто требует выполнение
этого обязательства. Если бы все страны достигли этой цели на протяжении
последних 30 лет, то на развитие можно было бы израсходовать дополнительно два
с половиной триллиона долларов». – Под угрозой срыва достижение целей в области
развития, сформулированных на Саммите Тысячелетия (ЦРСТ). По имеющимся оценкам,
для того чтобы все страны смогли добиться выполнения ЦРСТ к 2015 году,
необходимо ежегодно выделять в рамках программ СМР дополнительно, как минимум,
50 млрд. долл. США. В докладе отмечается, что даже несмотря на решение
участников Американского Саммита в Монтеррее увеличить выделение средств на СМР
до 16 млрд. долл. к 2006 году, «нехватка все равно составит более чем две трети
необходимого объема, даже если все обязательства и будут выполнены». Все
отмеченное способствует развитию в современном мире революционной ситуации.
Поэтому становится понятным стремление современной империалистической буржуазии
(и социал-демократических партий всех направлений), по примеру буржуазии времен
Маркса и Энгельса, «внушить рабочему классу отрицательное отношение ко всякому
революционному движению, доказывая, что ему может быть полезно не то или другое
политическое преобразование, а лишь изменение материальных условий жизни,
экономических отношений». Под изменением материальных условий жизни буржуазный
социализм, по верному замечанию авторов «Манифеста», «понимает отнюдь не
уничтожение буржуазных производственных отношений, осуществимое только
революционным путем, а административные улучшения, осуществляемые на почве этих
производственных отношений, следовательно, ничего не изменяющие в отношениях
между капиталом и наемным трудом, в лучшем же случае – лишь сокращающие для
буржуазии издержки ее господства и упрощающие ее государственное хозяйство».
Буржуазия кровно заинтересована в том, чтобы любой ценой сохранить базовые
условия существования капиталистического общества, «однако, без тех элементов,
которые его революционизируют и разлагают». С помощью старых общественных
утопий и социал-демократических установок она последовательно старается
«притупить классовую борьбу и примирить противоположности». С этой целью
сегодня, как и во времена «Манифеста», она готова бесконечно терпеть «шалости»
непросвещенных рабочих, когда в порыве ненависти к эксплуататорам они
«мужественно» гасят революционную энергию, разбивая машины и другие орудия
производства, поджигая фабрики, объявляя голодовки и забастовки, проводя
всякого рода акции протеста, проклиная существующие порядки в СМИ и т. д., лишь
бы рабочие не направили свой гнев в нужное русло – против буржуазных
производственных отношений и буржуазного государственного аппарата. Обнищание
населения планеты, хоть и в заниженных объемах, признается даже в посвященном
специально проблемам бедности докладе Всемирного банка (за 2000 г.) – одного из
проводников транснациональной эксплуатации мирового пролетариата. Так, по
данным экспертов Всемирного банка, на сегодняшний день почти половина населения
планеты, 2,8 млрд. человек, живут меньше чем на $2 в день. Из них 1,2 млрд.
человек живут в крайней нищете, менее чем на $1 в день. Географическое
распределение населения, живущего менее чем на $1 в день, выглядит примерно
следующим образом. Лидируют в этом списке страны Южной Азии, где проживает
43,5% всего беднейшего населения мира. Далее идут страны Африки к югу от Сахары
(24,3%), страны Восточной Азии и Тихоокеанского региона (23,2%). Замыкают
список государства Латинской Америки и Карибского бассейна (6,5%), Европы и
Средней Азии (2,0%), Ближнего Востока и Северней Африки (0,5%). В докладе ВБ
отмечается также неравномерность распределения доходов в мире. Средние доходы в
20-ти наиболее богатых странах в 37 раз превышают средние доходы в 20-ти
беднейших, и за последние 40 лет этот разрыв удвоился. В странах с высоким
уровнем дохода, менее 1 ребенка из 100 не доживает до пятилетнего возраста,
тогда как в беднейших странах этот показатель в 5 раз выше. В благополучных
странах менее 5% детей до 5 лет страдают от недоедания, а в менее благополучных
странах почти 50% детей не получают достаточного питания. Об этой же глобальной
проблеме современности говорится и в годичном докладе Генерального секретаря
ООН Коффи Аннана «Мы, народы: роль Организации Объединенных Наций в XXI веке»
(2000 г.). В нем, в частности, отмечено, что «за последние полвека мир добился
беспрецедентных достижений в экономической сфере. Страны, которые всего лишь
поколение назад пытались справиться с экономической отсталостью, сейчас
представляют собой бурные центры глобальной экономической активности и
национального благосостояния. Всего лишь за два десятилетия 15 стран,
численность населения которых в совокупности превышает 1,6 млрд. человек, вдвое
уменьшили долю своих граждан, живущих в крайней нищете. Азия добилась
удивительного подъема после финансового кризиса 1997– 1998 годов,
продемонстрировав выносливость своих экономических систем, хотя бедные в Азии
так и не смогли восстановить то, что они потеряли». Однако о серьезных победах
над бедностью говорить пока не приходится, поскольку в том же докладе сказано,
что «хотя тех, кто пользуется плодами более высокого уровня жизни, сейчас стало
больше, чем когда-либо прежде, многие люди по-прежнему проживают в ужасающей
нищете. Почти половина населения мира до сих пор вынуждена жить меньше чем на 2
долл. США в день. Примерно 1,2 млрд. человек (500 миллионов в Южной Азии и 300
миллионов в Африке) существуют меньше чем на один доллар в день. Люди, живущие
в странах Африки к югу от Сахары, сегодня нищенствуют почти так же, как и 20
лет назад. Лишения такого рода вызывают чувства боли, беспомощности, отчаяния и
отсутствия основополагающей свободы, а все это, в свою очередь, увековечивает
нищету. Из общей численности рабочей силы в мире примерно в 3 млрд. человек 140
млн. трудящихся вообще не имеют работы, а от одной четверти до одной трети –
заняты неполный рабочий день… В масштабах всего мира 1 млрд. человек, живущих в
развитых странах, получают 60% всех доходов мира, а три с четвертью миллиарда
человек в странах с низким уровнем доходов зарабатывают менее 20%…». Следует
принять во внимание также, что бедность – проблема не только экономическая.
Ведь не секрет, что зачастую лица без определенного места жительства
отказываются от предлагаемой им работы, ссылаясь на слабое здоровье, во-первых,
и на то, что им этого не позволяет гордость, во-вторых. Впрочем, никто не
станет оспаривать утверждения генсека ООН о том, что крайняя нищета – это
оскорбление нашей общей человеческой сущности. «Я призываю международное
сообщество на самом высоком уровне – глав государств и правительств,
собравшихся на Саммит тысячелетия, – поставить перед собой цель уменьшить вдвое
количество людей, проживающих в условиях крайней нищеты, т.е. вывести из нее
более 1 млрд. человек, к 2015 году. Я также настоятельно призываю не жалеть
усилий для достижения этой цели к указанной дате в каждом регионе и в каждой
стране», – заявил Коффи Аннан. О растущей пролетаризации народов современного
мира говорят и другие, совсем свежие данные ООН: за 2004 год общее число
голодающих в мире достигло 840 млн. человек, 300 млн. среди которых – дети.
Количество недоедающих ежегодно увеличивается на 5 млн. Если Китай сумел за
последние 25 лет уменьшить количество голодающих на 250 млн., то ситуация в
Южной Африке резко ухудшилась вследствие эпидемии СПИДа. Семь миллионов умерших
от этой страшной болезни оставили более 14 млн. сирот, которые пополнили ряды
голодающих. Информация о голодающих в бедных странах Африки шокирующая, но ее
нельзя списать лишь на неразвитость экономики. Дети голодают не только в
Африке, но и в богатых развитых странах. По данным опубликованного в 2005 году
в США доклада министерства сельского хозяйства хронически недоедают 38,2 млн.
американцев, около 14 млн. из них – дети. Количество голодающих американцев с
каждым годом возрастает и за последние пять лет увеличилось на 7 млн. человек.
Наиболее тяжелое положение, говорится в документе, сложилось в штатах
Калифорния, Техас, Арканзас, Миссури, Северная и Южная Каролина, Нью-Мексико и
Оклахома. Там наиболее высокий процент малоимущих семей, которые живут на грани
голода. Эти люди на регулярной основе вынуждены экономить на еде ради того,
чтобы вовремя заплатить за жилье и покрыть другие срочные расходы. Показателем
того, что проблема голода в США лишь усиливается, является увеличение числа
обратившихся за так называемой продовольственной помощью в муниципалитеты США.
Около 25 млн. американцев получают Food Stamps – продуктовую помощь. Что
касается России, то, по данным организации «В защиту детства» за 2005 год, в
стране голодало около 7 млн. детей; 4 млн. являются беспризорниками. Приведем
еще несколько цифр, свидетельствующих о социально-экономическом неравенстве в
США. Так, в 1999 г. ниже официального уровня бедности жило 11,8% населения
страны – 32 млн. человек (белых – 21,8 млн., афро-американцев – 8,4 млн.,
испаноязычных – 7,4 млн.). Но если среди белых было 8% бедных, то среди
афро-американцев – 23,6%, испаноязычных – 22,8% от всей численности
соответствующих групп населения1. Поэтому неудивительно, что, имея 4% населения
мира, США потребляют около 40% мировых ресурсов. Капитализм вообще и
империализм США, в особенности, как на это указывал еще Маркс, выработал
технически сложную и юридически весьма изощренную систему эксплуатации человека
человеком, государства государством, континента континентом, систему
транснационального выкачивания прибавочного капитала из стран третьего мира и
слаборазвитых стран Африки, Азии и Латинской Америки, которая «поставила в
зависимость Восток от Запада». Одним из многочисленных способов
транснациональной эксплуатации является неэквивалентный обмен товарами и
услугами, о котором на разных уровнях аргументировано говорят, например, Фидель
Кастро и Уго Чавес. Известно, например, что только в 2000 году мир платил США товарную
«дань» в 436 млрд. долларов, покрывая своими поставками отрицательный торговый
баланс США2. Следует подчеркнуть, что Россия за 2005 г. имела крупнейший в мире
положительный торговый баланс на сумму в 124 млрд. долларов (там же), что,
конечно, принесло немалую прибыль США и Европе в обмен на зеленые долларовые
бумажки, которые, к тому же, не имеют национального эквивалента в золоте. В
этом направлении представлены также богатые достоверные фактические данные в
докладах и выступлениях президента Кубы Фиделя Кастро Рус. Хотелось бы спросить
у господ политиков, экономистов и «ученых», сторонников капитализма «с
человеческим лицом»: к какому классу, если не к пролетариату, отнести эту
огромную армию голодающих в современном переполненном богатством мире? В России
и других странах СНГ разрыв в социальном положении классов достиг невиданных в
истории масштабов. В результате насильственного внедрения капиталистических
социально-экономических и общественных отношений наши народы получили реальную
возможность сравнить социалистический образ жизни с постсоветским,
капиталистическим. Во все годы «перестройки» и антинародных «реформ» жизнь
неуклонно ухудшалась. Сегодня уровень жизни всех народов СССР – существенно
ниже, чем при советском социализме. За годы «реформ» в России (как и во всех
других странах СНГ) произошло катастрофическое увеличение численности бедного
населения. Согласно докладу Тематической группы ООН по бедности в России и даже
по официальным данным Госкомстата РФ, доля бедных составляла: в 1992 г. – 33,3%;
1993 г. – 31,5%; 1994 г. – 22,4%; 1995 г. 24,7%; 1996 г. – 22,1%; 1997 г. –
20,8%; 1999 г. – 29,9%; 2000 г. – 33%. Бедные слои населения, среди которых
больше половины – дети, оказываются в «замкнутом кругу интенсивного ухудшения
здоровья». Опасность сложившейся ситуации усугубляется тем, что больные матери
рожают больных детей, а больные дети, вступая в фертильный возраст,
воспроизводят больное поколение. «Социальная воронка» инволюции затягивает все
большее число россиян. Отсутствие реальных гарантий получения медицинской
помощи малоимущими слоями населения приводит к тому, что значительная часть
граждан оказывается вне охвата системы здравоохранения. Процесс дифференциации
и поляризации населения по объему и качеству медицинского обслуживания усиливает
социальное расслоение в обществе и оказывает на него дестабилизирующее влияние.
Одной из причин более чем двукратного падения среднего уровня реальных доходов
населения является низкий уровень оплаты труда. Реальная начисленная заработная
плата в 2000 г. составила 32% от уровня 1990 г. С 1990 г. доля фонда оплаты
труда в ВВП снизилась с 44,1% до 20,6% в 1999 г. Схожая картина и в других
«постсоветских» странах. По-прежнему злободневно и выдвинутое в «Манифесте
Коммунистической партии» положение о ликвидации «вопиющего неравенства в
распределении богатства» – проблемы не менее, если не более, актуальной
сегодня, нежели во времена Платона и Аристотеля. Речь, конечно же, не идет о
вульгарно-уравнительном равенстве, как часто пишут недостаточно осведомленные
критики марксизма. Авторы «Манифеста» не принимали теорию и практику
примитивного уравнительства утопических социалистов, а литературу, которая
«проповедует всеобщий аскетизм и грубую уравнительность», считали неизбежно
реакционной. Выступая против частной собственности в пользу общенародной и
общегосударственной, Маркс и Энгельс опирались на учения великих
предшественников социалистической мысли. Так, например, Ж.-Ж. Руссо
(1712–1778), в отличие от Локка (1632–1704), рассматривавшего частную
собственность как предмет «естественного права», отрицает за частной
собственностью «естественное право». Руссо критикует частнособственническое
общество за то, что оно «видит свою выгоду в несчастии другого… мы извлекаем
пользу из невзгод наших ближних, и проигрыш одного почти всегда становится
причиной благосостояния другого… вред, приносимый ближнему, всегда приносит
больше дохода, чем услуги»2. Отвергая понимание Локком частной собственности
как естественного права, один из родоначальников европейского гуманизма Руссо
считал возникновение в человеческом обществе частной собственности не более,
как «грехопадением», трагическим фактом отхода человека именно от его
естественного состояния. Руссо весьма сожалел, что в тот момент, когда кто-то
первым обвел границей участок земли, сказав, что «это мое», не нашлось никого,
кто воспрепятствовал бы этому, сказав: «остерегайтесь слушать этого обманщика;
вы погибли, если забудете, что плоды – для всех, а земля – ничья.
Выступая против
частной собственности в пользу общенародной и общегосударственной, Маркс и
Энгельс опирались на учения великих предшественников социалистической мысли.
Многие современные обществоведы, оправдывая ссылками на авторитет Локка
конституционную справедливость капиталистической частной собственности, сознательно
или по незнанию умалчивают о «Проекте конституции для Корсики», написанном
Руссо, где французский философ продолжает гуманистическую линию, восходящую к
Платону и Аристотелю, и где частная собственность рассматривается как явление
антиестественное, а не как предмет «естественного права»: «Дело не в том, что
нужно совершенно уничтожить собственность частных лиц, потому что это
невозможно, но в том, чтобы заключить ее в более тесные пределы, дать ей меру,
принципы, узду, которая бы ее сдерживала, направляла, ограничивала ее рост и
которая бы держала ее всегда в подчинении по отношению к общественному
достоянию. Я хочу, одним словом, чтобы право собственности государства было
сколь возможно большим и сколь возможно незыблемым, а право собственности граждан
сколь возможно малым и непрочным. Вот почему я стараюсь избежать того, чтобы
собственность заключалась в такого рода вещах, обладание которыми является
безраздельным – как это имеет место, например, в отношении звонкой монеты и
денежных знаков, которые легко скрыть от надзора общественного»1.
Небезынтересно здесь заметить, что задолго до Руссо и французских социалистов
Платон писал о собственности следующее: «прежде всего, никто не должен обладать
частной собственностью, если в том нет крайней необходимости… А чуть только
заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей
станут они хозяевами и землевладельцами; из союзников остальных граждан
сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть,
питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе
перед внутренними врагами, чем перед внешними, а, в таком случае, и сами они, и
все государство устремится к своей гибели». Какие замечательные идеи Платон
подарил будущему коммунистическому миропониманию, хотя рассуждения о частной
собственности великого мыслителя эпохи античности и были ограничены рамками
рабовладельческой общественно-экономической формации. Платон и Аристотель,
кроме того, различали два типа равенства – равенство уравнительное и равенство
геометрическое. Так, принципу индивидуализма и частной собственности Платон
противопоставлял своего рода принцип коммунизма. Греческий философ видел
опасность, которую таит в себе индивидуализм, и подчеркивал важность принципа
коллективизма. Он был социалистом в той мере, в какой усматривал в частной
собственности главный источник общественных зол и хотел ее устранения.
Основополагающим условием согласия в государстве Платон считал равноправие, ибо
«равенство создает дружбу». Однако трудность Платон видел в том, что «есть два
вида равенства; они хоть и одноименны, но на деле во многом чуть ли не
противоположны между собой». Первым и естественным типом равенства Платон
считал не «равенство по происхождению» (ισογονια – производное от ισος – равный,
γονος – рождение, происхождение), а социальное равенство, т. е. «равенство по
закону», «исономиа» (ισονομια – производное от ισος – равный (по мере, числу,
силе, достоинству, правам и т. п.), νομος – законный, юридический); при этой
форме равенства и равным, и неравным людям воздается равное. Такое своеобразное
равенство, уравнивающее «равных» и «неравных», Платон называл демократическим.
При этом, если учесть, что Платон вовсе не демократ по своим взглядам, это его
признание заслуживает уважения и доверия. Но так как «исономиа» выгодна слабым,
то формальному равенству Платон в диалоге «Горгий» противопоставлял т. н.
«геометрическое равенство», которое противоречит демократическому, или простому
и первоначальному равенству, как квалифицированное равенство, относительно
которого, по словам Платона, «сама природа провозглашает, что это справедливо –
когда лучший выше худшего и сильный выше слабого». Именно так обстоит дело «в
согласии с природой» (т.е. согласно естественному праву – как мы теперь сказали
бы) у животных и у людей, но у людей также и «по установившемуся обычаю»:
«сильный повелевает слабым и стоит выше слабого». Персонаж диалога «Горгий»
Калликл называет такое положение дел «справедливым»; тем не менее, согласно
имманентной логике диалога, Платон здесь выступает скорее как критик
естественного права (по которому живут и люди, и животные) в пользу права
морального, следование которому должно отличать «разумных животных» – людей –
от всех прочих тварей. Таким образом, Платон прямо указывает на несовместимость
естественного права и права морального: принципы справедливости, законности,
морали, устанавливаемые большинством людей, имеют приоритет над воззрениями и
побуждениями отдельных индивидов, преследующих свои эгоистические интересы и
мечтающих о том, чтобы «подняться над толпой». Большинство же людей, отмечает
Платон, всегда придерживалось того мнения, что «справедливость – это равенство,
а не превосходство и что постыднее творить несправедливость, чем ее терпеть».
Аристотель, вслед за Платоном, также усматривает признак справедливости в
равенстве: «равные должны иметь равное». Другое дело, что рабовладельческое
общество накладывает ограничения на этот принцип: справедливость, по
Аристотелю, есть равенство, «но не для всех, а для равных», ибо неравенство
также является справедливостью, но опять-таки не для всех, а лишь для
неравных». И Платон, и Аристотель, помимо равенства «демократического», т.е.
количественного, хотя и признавали еще равенство элитарное – качественное, тем
не менее, судя по общему контексту их размышлений над проблемой, серьезно
задумывались над тем, что справедливое государственное устройство должно
всячески избегать имущественных перекосов в обществе: чрезмерного накопления
богатства у одной части социума в ущерб другой, ибо это, как правило, делает
общество антагонистическим. Поэтому Платон рекомендовал сглаживать и разрешать
социальные противоречия путем перераспределения богатства и власти.
Эту же древнюю
проблему затрагивал немецкий философ-просветитель XVIII в. Лессинг. В своем
произведении «Диалог для масонов», удивляясь тому, как муравьям легко удается
без всякого руководства, с завидной самостоятельностью, не мешая и не притесняя
друг друга, мирно строить муравейник, Лессинг спрашивает: почему людям так
трудно достигнуть такого совершенства? – и отвечает: всякий государственный
порядок является исключительно человеческим изобретением, но именно поэтому он
и доказывает необходимость такого государственного порядка, в котором «сумма
отдельных благополучий всех членов образует благополучие всего государства».
Выразив таким образом идею социалистического равенства, Лессинг, хотя и с
просветительских позиций, но подверг весьма резкой критике буржуазное
неравноправие и буржуазное государство за то, что оно во имя интересов кучки
населения жертвует интересами всех членов общества. Отсюда напрашивается вывод
о необходимости революционного изменения условий общественной жизни, но
Лессинг, как и Платон, этого вывода не сделал. Великая французская и Великая
Октябрьская революции были практически теоретическими ответами на древние, как
революции, вечные вопросы. Спрашивается: прислушается ли к советам Платона и
Маркса новоиспеченная постсоветская буржуазия, в одночасье ставшая
собственником общенародного богатства, чтобы добровольно, пока еще не поздно,
выровнить экономическое положение абсолютного большинства трудящихся,
справедливо требующих деприватизации? В этом случае мы, марксисты (да и сам
Маркс, будь он сейчас жив) первыми признали бы марксовскую теорию
социалистической революции устаревшей. Что касается постсоветского
«реформаторского» мышления, то оно, с его низким теоретико-познавательным и
моральным уровнем, попросту не доросло не только до марксистского понимания
фактического гуманистического и социального равенства между людьми, но и до
мышления Платона и Аристотеля, верно сформулировавших проблему, но, по вполне
понятным причинам, не сумевших указать пути ее решения. Конечно, рост и
упрочение позиций советской бюрократии, партийной и хозяйственной номенклатуры
могли породить и, к сожалению, в свое время действительно порождали новые,
противоречащие социализму формы, точнее, частные скрытые случаи неравенства, но
по масштабам эти проявления, носившие характер исключения, не идут ни в какое
сравнение с неравенством постсоветским. В основе последнего лежит естественное
право, критику которого до французских материалистов-социалистов виртуозно
предвосхитил великий Платон. Маркс и Энгельс, опираясь на эти и другие
теоретические выводы своих выдающихся предшественников, включая представителей
немецкой классической философии, могли в «Манифесте Коммунистической партии» с
полным правом диалектически заключить, что «отличительной чертой коммунизма
является не отмена собственности вообще, а отмена буржуазной собственности».
Ибо буржуазная частная собственность, как они справедливо полагали, есть
последнее и самое полное во всей «предыстории человечества» выражение такого
производства и присвоения его продуктов, которое держится на классовых
антагонизмах, на эксплуатации одних другими. «В этом смысле, – писали Маркс и
Энгельс, – коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение
частной собственности». Сегодня нас, марксистов, точно так же, как в свое время
авторов «Манифеста», всячески упрекают в том, что мы ратуем за ликвидацию
частной собственности. И здесь по-прежнему убедительны слова «Манифеста»: «Вы
приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность. Но в
вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его
членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти
десятых. Вы упрекаете нас, следовательно, в том, что мы хотим уничтожить
собственность, предполагающую в качестве необходимого условия отсутствие
собственности у огромного большинства общества». В этом смысле сегодня, как и
во времена Маркса и Энгельса, «…коммунисты могут выразить свою теорию одним
положением: уничтожение частной собственности». Представляется также
по-прежнему актуальным положение «Манифеста» о том, что «современный промышленный
труд, современное иго капитала, одинаковое как в Англии, так и во Франции, как
в Америке, так и в Германии, стерли с него (пролетария. – Д.Д.) всякий
национальный характер. Законы, мораль, религия – все это для него не более как
буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы».
Об этом же свидетельствует вопиющее социальное
неравенство и связанный с ним процесс раскола современного мирового сообщества
на два антагонистических лагеря – эксплуататоров и эксплуатируемых,
превративший даже интеллигенцию, влившуюся в рабочий класс, пролетариями
умственного труда. Следовательно, процесс пролетаризации в мировом масштабе на
разных уровнях продолжается. А потому важнейший тезис, с которого начинается
«Манифест»: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей
борьбы классов», – остается одним из основополагающих методологических
принципов как в теории, так и в практике при исследовании и разрешении
социальных проблем современности. Да и сущностные категориальные определения классов
буржуазии и пролетариата, данные авторами «Манифеста», по сей день не утратили
научной актуальности. Трудно возразить, например, против того, что сегодня, как
и во времена Маркса и Энгельса, «под буржуазией понимается класс современных
капиталистов, собственников средств общественного производства, применяющих
наемный труд. Под пролетариатом понимается класс современных наемных рабочих,
которые, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для
того чтобы жить, продавать свою рабочую силу» (там же). Подтверждением
истинности данных основополагающих определений «Манифеста» служит, в частности,
то обстоятельство, что прогрессирующее превращение части прибавочной стоимости
в постоянно увеличивающийся капитал по-прежнему, причем более масштабно,
рождает в современном мире прогрессирующее обнищание абсолютного большинства
населения земли. Авторы «Манифеста» метко подметили, что «буржуазия путем
эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран
космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног
промышленности национальную почву». Предвосхитив наступление современного
глобализирующегося капитализма, они верно предугадали основные ориентиры его
развития: «На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию
за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и
всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к
материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных
наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и
ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества
национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература».
Варварские и полуварварские страны, писали Маркс и Энгельс, буржуазия
«поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы – от
буржуазных народов, Восток – от Запада… Независимые, связанные почти только
союзными отношениями области с различными интересами, законами, правительствами
и таможенными пошлинами, оказались сплоченными в одну нацию, с одним
правительством, с одним законодательством, с одним национальным классовым
интересом, с одной таможенной границей». Если эти положения «Манифеста»,
характеризовавшие ставший на путь глобализации мировой капитализм, были верными
для своего времени, то они вдвойне верны и актуальны сегодня. Маркс и Энгельс
предвосхитили процесс глобализации современного мира. Ненаучно критикуя
принципиальные положения «Манифеста» и марксизм в целом, имея в виду факт
«краха» социализма в СССР, многие «теоретики» социал-демократического
направления стали в постсоветское время выдвигать разные «аргументы» в пользу
утопичности – в том числе т.н. «теорию» утопичности – великого учения. Но если
говорить о «победе» контрреволюции в СССР, то таких временных поворотов
событий, зигзагов, периодов падения и взлетов классики марксизма вовсе не
исключали в процессе исторического противоборства эксплуататоров и
эксплуатируемых, буржуазии и пролетариата. Карл Маркс, в частности, писал, что,
в отличие от революции XVIII века, «пролетарские революции… постоянно критикуют
сами себя, то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что
кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это сызнова, с беспощадной
основательностью высмеивают половинчатость, слабые стороны и негодность своих
первых попыток, сваливают своего противника с ног как бы только для того, чтобы
тот из земли впитал свежие силы и снова встал во весь рост против них, еще
более могущественный, чем прежде, все снова и снова отступают перед
неопределенной громадностью своих собственных целей, пока не создается
положение, отрезывающее всякий путь к отступлению, пока сама жизнь не заявит
властно: Здесь роза, здесь танцуй!» (Соч., т. 8, с. 123). В результате
длительного и упорного идеологического и экономического давления капитализма на
СССР, нашедшего, в конце концов, выход в т.н. «перестройке» (называемой в
народе «горбастройкой» и «катастройкой»), предательского, иначе не скажешь,
курса части членов Политбюро ЦК КПСС и, прежде всего, его Генерального
секретаря, целиком поддавшихся влиянию антисоциалистической пропаганды,
воспользовавшихся традиционной и вполне понятной доверчивостью советского
народа к власти и партии, а также обстановкой привычного ожидания в советском
обществе дальнейших социальных перемен к лучшему, – мы все, в атмосфере
лжедемократической суматохи и интенсивного информационного давления, словно
заколдованные, точнее, зомбированные, «добровольно» и молчаливо отказались от
величайших завоеваний социализма, как то: бесплатное медицинское обслуживание и
всеобщее образование – от дошкольного до высшего – (включая аспирантуру,
докторантуру, ординатуру, а также широкую сеть специальных курсов и институтов
повышения послевузовской квалификации, оплачиваемых творческих отпусков,
научных командировок и т. п.); бесплатное жилье; государственная поддержка
материнства и детства, достойное пенсионное обеспечение престарелых; реальное,
а не формальное, как теперь, право на труд и на отдых, жизнь и личную
безопасность людей; возможность свободного (за символическую плату)
передвижения по просторам великой страны, практическая доступность для граждан
любых видов транспорта и связи; надежная государственная защита личности от
мародеров и насильников. Весь цивилизованный мир знает, что СССР буквально
«вытащил» многие нации, народы и народности из той феодальной и полуфеодальной
отсталости и безграмотности, в которой они пребывали и куда, кстати сказать,
пытаются сегодня обратно загнать их удельно-княжеские президенты СНГ. Стоит
напомнить также, что при советском социализме не было места повсеместному, как
ныне, беззаконию, бандитизму на всех уровнях, терроризму, бесчисленным заказным
убийствам, повальной проституции и сексуальному бизнесу, практике похищения
людей и обращения их в рабство, торговле детьми, заложничеству, наркобизнесу и
наркомании, беспризорности и массовой нищете, стремительному валу самоубийств и
кровавых «разборок»; не было в стране бомжей и нищих, подростков беглецов и
брошенных на произвол судьбы детей и т. п.; отсутствовали случаи невыплаты
зарплат, пенсий и детских пособий; не было катастрофического падения
рождаемости и роста смертности населения, а также взрывов и разрушений жилых
домов и народно-хозяйственных объектов. Вызывают опасение удельно-княжеский
национализм, искусственно насаждаемый национал-шовинизм, пропаганда
национальной замкнутости и обособленности народов «бывшего» СССР, народов,
избавивших мир от фашизма и вошедших в историю своими совместными, беспрецедентными
в истории научно-техническими, культурными и экономическими достижениями.
Никто, кроме буржуазии и примкнувшей к ней части лжеинтелигенции, не станет
отрицать, что именно советский социализм реально защитил людей труда от вековой
эксплуатации человека человеком, а советский народ за относительно короткий по
сравнению с капитализмом исторический период добился выдающихся результатов во
всех сферах жизнедеятельности. При социализме народ был героем, ныне он – раб;
социализм заставил бедных подтянуться к богатым, неграмотных – к образованным,
низы – к верхам; социализм уничтожил у нас многовековой антагонизм между
классами, а капитализм – немедленно восстановил его, причем, в самой грубой
форме. Этот антагонизм способствует формированию в современном мире объективных
предпосылок революционной ситуации – обстоятельство, которое буржуазия и ее
приспешники игнорируют или стараются не замечать. Идея революции «непопулярна»,
поскольку она внушает страх эксплуататорам всех мастей. Но лишь тогда, писал
Маркс, когда революция закончит свою подготовительную работу, «Европа
поднимется со своего места и скажет, торжествуя: Ты хорошо роешь, старый крот!»
(Соч., т. 8, с. 205). Есть все основания утверждать, что в современном мире
вполне возможны революционные (в широком смысле этого понятия, в том числе,
насильственные) сдвиги, способные определить прогрессивное развитие отдельных
стран или групп государств. Отличительной особенностью этой развивающейся
революционной ситуации на всем постсоветском пространстве является формационная
аморфность и размытость «суверенных» республик бывшего СССР. Контрреволюционный
переворот, волюнтаристски отвергший социалистический путь развития, не
обеспечил странам СНГ объективных формационных условий для возврата обратно в
капитализм, а трудящиеся бывшего Союза в подавляющем большинстве своем
категорически против поворота истории вспять, против реставрации капитализма.
Сегодня народы СНГ оказались под двойной эксплуатацией – национальной буржуазии
и буржуазии транснациональной; трудящиеся видят, как национальные богатства их
стран все больше и больше концентрируются в руках нетрудящихся. Все страны СНГ
были обманным путем вовлечены в неравноправные торгово-финансовые, банковские,
хозяйственные, «культурные» и др. связи с капиталистическими метрополиями и так
и не сумели в полной мере интегрироваться в мировое сообщество (наоборот, они
исключены из него). Небывалый в истории затяжной кризис, сопровождаемый
разгулом преступности, неисполнением и неисполняемостью принятых парламентом
сотен законов, отсутствие четких научно обоснованных программ государственного
строительства – все подтверждает принципиальную ошибочность позиции
контрреволюционных реформаторов, направленную на возвращение к
капиталистическому пути развития как в России, так и в других республиках
бывшего СССР. Следовательно, несмотря на жесткий, как правило, ненаучный,
критицизм, которому подверглось марксистское учение, наполненный гуманизмом,
гордый и бесстрашный протест против эксплуатации человека человеком, против
экономического и духовного порабощения и угнетения, который был брошен
капитализму авторами «Манифеста», не прошел бесследно и не канул в лету.
Революционная программа пролетарской борьбы против буржуазии ради претворения в
жизнь основополагающих требований всех трудящихся – свободы, равенства,
братства и радикального улучшения экономических и политических условий
пролетариата – впервые в истории человечества была осуществлена в СССР.
Временное отступление советского социализма не меняет сути исторического
процесса. Социализм продолжает развиваться в КНР, КНДР, Въетнаме, на Кубе,
социалистический путь развития выбирают народы Венесуэлы, Боливии и других
стран Латинской Америки. По-прежнему «старый крот» продолжает хорошо рыть. И
здесь нечему удивляться: решение глобальных проблем современности объективно
требует социализма и коммунизма.
Предлагаемый
адептами «золотого миллиарда» путь преодоления глобальных проблем через
сокращение народонаселения развивающихся стран и замораживание уровня их
благосостояния, естественно, вызывает обострение социальных противоречий; а
ориентация рыночной экономики на растущие потребности общества массового
потребления, как видим, в конечном счете еще больше осложняет имеющие
социально-экономические проблемы. Выход из сложившейся ситуации указан
«Манифестом Коммунистической партии» Маркса и Энгельса: объединение всего
человечества, всех стран и народов для достижения главной цели – коллективного
выживания и преодоления цивилизованного варварства, ныне господствующего в
мире, осуществление социалистического и коммунистического императива бытия всех
ради всех и каждого. «Солидарность или смерть» – такова историческая
альтернатива XXI века. Если еще раз вспомнить о таких проблемах современности,
как голод и нищета почти 80% регионов земного шара, о демографическом
дисбалансе и других язвах глобального (т. н. «народного») капитализма, то
становятся совершенно очевидными преимущества социалистического планомерного
хозяйствования перед хозяйствованием капиталистическим, при котором анархия
цен, нестабильность рынка и рыночного соперничества, императив «товарного
фетишизма» (когда чем больше удовлетворяется желание в предметах потребления и
роскоши, тем оно становится ненасытнее) способствуют безмерному, неразумному и
нерегулируемому расходованию природных богатств и человеческих сил, что не
только является тормозом развития современного человечества, но в эпоху
термоядерного оружия представляет угрозу его физическому выживанию. «Вся соль
буржуазного общества, – писал Маркс, – состоит как раз в том, что в нем a
priori не существует никакого сознательного общественного регулирования
производства. Разумное и естественное необходимое прокладывает себе путь лишь
как слепо действующее среднее» (Соч., т. 8, с. 461). Эта слепота рыночной
экономики особо опасна в нашу эпоху глобального империализма, в эпоху
государственно-террористических войн. «Дарвин не подозревал, какую горькую
сатиру он написал на людей, и в особенности на своих земляков, когда он
доказал, что свободная конкуренция, борьба за существование, прославляемая
экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным
состоянием мира животных. Лишь сознательная организация общественного
производства с планомерным производством и планомерным распределением может
поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как
их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще.
Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более
необходимой и с каждым днем все более возможной. От нее начнет свое
летоисчисление новая историческая эпоха, в которой сами люди, а вместе с ними
все отрасли их деятельности, и, в частности, естествознание, сделают такие
успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор» (Соч., т. 20, с.
359). Сказанного уже достаточно, чтобы заметить, что XXI век объективно
принадлежит социализму, при котором сумасшедшая рыночная конкуренция с ее
погоней за удовлетворением безмерных потребительских запросов и нужд уступит
место планомерному и самодостаточному развитию во всех сферах человеческой
жизнедеятельности и самодостаточному удовлетворению всех потребностей общества.
Социализм есть не теоретическая абстракция, как часто заявляют некоторые
приверженцы т.н. «перестроечного» и «реформаторского» мышления, а закономерный
результат экономического и политического развития капитализма, неизбежное
следствие исторического развития в целом, которое, кстати, с такой же
необходимостью рождает то социалистическое и коммунистическое равноправие
людей, которое сегодня, подменяясь понятием «уравниловки» (подброшенным нам
западными политологами), критикуется и отвергается как якобы предполагающее
упразднение всякого индивидуального стимула и заинтересованности в обществе.
Выход из широкомасштабного постсоветского кризиса объективно заключается в
формационной реставрации и восстановлении союзного социалистического
государства с учетом новых реалий как наиболее оправдавшей себя уникальной
формы государственного устройства. Выбор путей реализации этой объективной
закономерности целиком зависит от благоразумия и свободы воли наших народов. И
еще об одном. Содержащаяся в «Манифесте» критика т.н. «буржуазного социализма»
в высшей степени актуальна для разоблачения современных идеологов эксплуатации,
ищущих способы «излечить общественные недуги для того, чтобы упрочить
существование буржуазного общества». К таким знахарям «общественных недугов»
Маркс и Энгельс справедливо относят «официальных» экономистов, всевозможных
филантропов, поборников гуманности, радетелей о благе трудящихся классов, защитников
животных, основателей обществ трезвости и разного рода мелкотравчатых
реформаторов, каковых в современном мире гораздо больше, чем в те далекие
времена, и которые пышным цветом расцвели, в том числе, на постсоветском
пространстве. Все они на социал-демократический манер вместе с национальной
буржуазией «хотят сохранить современное общество, однако, без тех элементов,
которые его революционизируют и разлагают». Они делают все, чтобы внушить
рабочему классу отвращение ко всякого рода революционным действиям, время от
времени подкармливая его крохами с пиршественного стола господ-эксплуататоров.
Сегодня, так же, как в годы европейских буржуазных революций середины XIX
столетия, «социализм буржуазии заключается как раз в утверждении, что буржуа
являются буржуа, – в интересах рабочего класса» (там же), создавая, таким
образом, иллюзию всеобщей гармонии в обществе, «чтобы притупить классовую
борьбу и примирить противоположности» между буржуазией и пролетариатом.
«Своеобразный характер социально-демократической партии выражается в том, что
она требует демократическо-республиканских учреждений не для того, чтобы
уничтожить обе крайности – капитал и наемный труд, а для того, чтобы ослабить и
превратить в гармонию существующий между ними антагонизм. Какие бы меры ни
предлагались для достижения этой цели, какими бы более или менее революционными
представлениями она ни приукрашивалась, – суть остается та же: перестройка
общества демократическим путем, но перестройка, остающаяся в рамках
мелкобуржуазности» (Соч., т. 8, с. 148). Подведем некоторые итоги из
вышесказанного. Основополагающие принципы «Манифеста» по-прежнему верно
отражают исторический процесс мирового общественного развития. Программа
революционных преобразований, намеченная Марксом и Энгельсом, в сравнительно
короткий исторический период нашла свое реальное осуществление в СССР, а
впоследствии – и в других странах соцлагеря. В процессе социалистического
строительство удалось решить следующие задачи: 1) пролетариата из класса «в
себе» в класс «для себя»: он не только стал политически господствующим классом,
главным субъектом построения социалистического государства, избавившимся от
унаследованных отношений собственности, но и сумел, как предсказывалось в
«Манифесте», быстрее, чем за все 400-летнее существование капитализма,
«увеличить сумму производительных сил»; 2) экспроприация земельной
собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов;
3) введение высокого прогрессивного налога; 4) отмена права наследования; 5)
конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников; 6) централизация банков,
всей банковской системы и финансов путем их национализации; 7) централизация
всего транспортного хозяйства путем его огосударствления; 8) увеличение числа
государственных фабрик, заводов и проч. предприятий, расширение пахотных земель
и совершенствование агропромышленных технологий по общему государственному
плану; 9) одинаковая обязательность труда для всех, т.е. всеобщая занятость
населения, которая исключает безработицу; 10) объединение в единый
государственный комплекс сельского хозяйства и промышленности, ликвидация
противоречий между городом и деревней; 11) государственное и бесплатное
воспитание всех детей, устранение всех видов эксплуатации детского труда,
соединение воспитания с материальным производством, бесплатное образование
молодежи, развитие физической культуры и спорта, бесплатное медицинское
обслуживание всего без исключения населения, защита материнства, обеспечение
нормальной жизни в старости и т. д.; 12) ликвидация в многонациональной стране
классового, национального, религиозного и иного антагонизма; 13) образование
уникальной в истории человечества новой общности людей – советского народа и
учреждение вместо старого эксплуататорского буржуазного общества новой
«ассоциации» – Союза Советских Социалистических Республик, в которой, как это
записано в «Манифесте» Маркса и Энгельса, «свободное развитие каждого являлось
условием свободного развития всех». Великий советский народ на практике впервые
в истории доказал, что «в той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация
одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой.
Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения между
собой». И сделано все это было за относительно короткий исторический период,
при серьезном внешнем и внутреннем противодействии тех, кто не был
заинтересован в успехе СССР, и при колоссальном ущербе, нанесенном нашей стране
Второй мировой войной, из которой советский народ вышел победителем, спасая
человечество от международного фашизма. «Манифест Коммунистической партии»,
первый программный документ научного коммунизма – произведение, которое
отвечает на многие вопросы социальной жизни современного мирового сообщества.
По словам Ленина, это сочинение, «которое обошло весь мир и которое до сих пор
верно во всем основном, живо и злободневно, как будто бы оно писалось вчера,
показывает наглядно, что имена Маркса и Энгельса справедливо ставят рядом, как
имена основоположников современного социализма». «Манифест» и сегодня
представляется не менее, а даже более злободневным, чем в эпоху его создания.
Могучий призыв, которым заканчивается это произведение: «Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!», в постсоветский период – период позорной реанимации классовых
антагонизмов и социальноэкономических конфликтов, разжигания национализма,
расизма и шовинизма, религиозных войн и государственно-военного терроризма США
и НАТО, имеющего целью наведения на земле т. н. «нового мирового порядка», а
вернее, беспорядка – звучит как набат. Что же касается отдельных уточнений и
комментариев к «Манифесту», которые, ввиду исторической давности документа,
вполне допустимы, а в ряде случаев даже необходимы, как, впрочем, и ко всякому
научному тексту, то образцовым примером в этом смысле остаются сами авторы
этого произведения, высказавшие на сей счет полезные мысли в Предисловии к
немецкому изданию 1872 года. В нем, в частности, говорится: «Как ни сильно
изменились условия за последние двадцать пять лет, однако развитые в этом
«Манифесте» общие основные положения остаются в целом совершенно правильными и
в настоящее время. В отдельных местах следовало бы внести кое-какие
исправления. Практическое применение этих основных положений, как гласит сам
«Манифест», будет повсюду и всегда зависеть от существующих исторических
условий, и поэтому революционным мероприятиям, предложенным в конце II раздела,
отнюдь не придается самодовлеющего значения. В настоящее время это место во
многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности
за последние двадцать пять лет и сопутствующего ему развития партийной
организации рабочего класса; ввиду практического опыта сначала февральской
революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые
политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата,
эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что
«рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и
пустить ее в ход для своих собственных целей» (см. «Гражданская война во
Франции. Воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих»,
немецкое издание, стр. 19, где эта мысль развита полнее). Далее, понятно само
собой, что критика социалистической литературы для настоящего времени является
неполной, так как она доведена только до 1847 года; так же понятно, что
замечания об отношении коммунистов к различным оппозиционным партиям (раздел
IV), если они в основных чертах правильны и для сегодняшнего дня, то все же для
практического осуществления устарели уже потому, что политическое положение
совершенно изменилось и большинство перечисленных там партий стерто
историческим развитием с лица земли. Однако «Манифест» является историческим
документом, изменять который мы уже не считаем себя вправе. Быть может,
следующее издание удастся снабдить введением, охватывающим промежуток от 1847
г. до наших дней; настоящее издание было предпринято настолько неожиданно для
нас, что у нас не было времени для этой работы» (Соч., т. 18, с. 89–90). При
всех изменениях, дополнениях и уточнениях к тексту «Манифест Коммунистической
партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, этот интернациональный протест против
социальной несправедливости и политико-экономического угнетения, будет
оставаться жизненно актуальным до тех пор, пока в мире сохраняются
«доисторические» общественные порядки – эксплуатация человека человеком, класса
классом, государства государством и народов народами.
А.Т. Дробан,
профессор Московского государственного институт
электроники и математики,
д.ф.н.
«Манифест Коммунистической партии» как программа
международного коммунистического движения в XXI веке.
«Манифест Коммунистической партии» создавался
совместными творческими усилиями Карла Маркса и Фридриха Энгельса как
программный документ небольшого интернационального объединения революционных
борцов-коммунистов в 1847–1848 годах. И при изложении программы, при
обосновании целей и содержания борьбы партии авторы не стремились придать
своему детищу форму фундаментального научного труда с академическим звучанием.
«Манифест» – это яркий призыв к единению и борьбе всех передовых сил общества
за освобождение пролетариата, за глубокие преобразования общественных
отношений, за расцвет всех членов общественной ассоциации и каждого в
отдельности. Вдохновляющее, пропагандистское значение «Манифеста» – одна из его
замечательных и важнейших характеристик.
Вместе с тем, «Манифест»
воплощает в себе основные идеи находящегося в непрерывном становлении и
развитии марксизма – эпохального завоевания мировой общественной науки. Это – в
полном смысле слова научный труд, несущий в себе основные черты произведения
общественной мысли: опору на данные практики, общественной жизни, взятой во
всей ее многосторонности и противоречивости; обоснованное отвлечение от
отдельного факта, абстрагирование, обобщение в смелых теоретических выводах;
убедительные констатации перспективных тенденций при взгляде на прошлое
человечества и бесстрашное предвидение грядущего развития. Как и всякое
масштабное достижение любой науки, «Манифест» несет в себе диалектическое
единство различных уровней познания: элементы, зерна абсолютной объективной
истины, т. е. такое знание, которое верно во все времена и при всех условиях,
прочно установлено научным исследованием и подтверждено практикой; относи-
тельные истины, годные в определенное время и в определенных условиях; наконец,
истины, которые Ленин называл «истинами первого порядка», т. е. первоначального
углубления в предмет, не исчерпывающего, не охватывающего полностью его
содержания; издержки научного поиска – заблуждения исследователя. Соотношение
этих составных элементов научного труда и определяет его ценность, значимость,
общественное признание.
«Манифест
Коммунистической партии» за полтора века своего существования быстро занял и
продолжает сохранять положение основополагающего ориентира революционной борьбы
за переход человечества от капитализма к социализму. Обще- признанный в мировом
масштабе, «Манифест» расширяет свое направляющее воздействие на практику
революционеров на всех континентах. Убедительную демонстрацию этого принесла,
среди всего прочего, организованная ассоциацией «Пространства Маркса» в Париже
в июне 1998 года международная конференция, посвященная 150-летию «Манифеста».
Первый
программный документ международного рабочего и коммунистического движения
возник на прочной научной основе, он учел и творчески обогатил новейшие
достижения общественной мысли своего времени. Это убедительно доказывают
важнейшие теоретические выводы «Манифеста».
Центральное
место в «Манифесте Коммунистической партии» занимает всесторонне обоснованная
картина исторического развития борьбы классов. Анализируя классовое общество,
Маркс и Энгельс показывают, как смена его форм закономерно порождает новые
антагонизмы, новые антагонистические классы. Поэтому классовая борьба выступает
не как субъективистский произвол революционеров-преобразователей, а как
необходимая и неизбежная предпосылка общественного прогресса.
Авторы
«Манифеста» особенно подробно и глубоко исследуют классы и классовую борьбу
современного им капиталистического общества, формулируют основные направления,
требования и перспективы революционных преобразований. Маркс и Энгельс
раскрывают фундаментальное и определяющее противоречие общественных отношений
капитализма – антагонизм между буржуазией и пролетариатом. Они обосновывают
историческую миссию пролетариата как могильщика капитализма и строителя коммунистического
общества.
Эти две
взаимосвязанные стороны борьбы рабочего класса – разрушительная и созидательная
– по сию пору вызывают ужас и ненависть буржуа и их идейных прислужников. В
1959 году руководитель СССР, находясь в Соединенных Штатах, столкнулся с
полемикой такого рода: Советский Союз ведет агрессивную политику, так как
стремится уничтожить капитализм в США. Советский представитель стал опровергать
эту фальсификацию: судьбу американского капитализма определит не СССР, а
собственный рабочий класс США – могильщик капитализма. Вся мощная
пропагандистская машина американского империализма немедленно «вцепилась» в эту
тему и не отходит от нее вплоть до наших дней. Пользуясь слабой
осведомленностью американской публики об идеях «Манифеста», идейные лакеи
господствующего класса стали всячески извращать смысл марксистского вывода,
доводя его до абсурдного якобы намерения международного коммунистического
движения – «мы вас закопаем». «Манифест» им страшен и сегодня!
Маркс и Энгельс
подчеркивали, что классовая борьба пролетариата развивается в сложной системе
отношений и противоречий, при участии различных классовых и политических сил.
Вместе с тем, они отмечали, что эпоха буржуазии упростила классовые
противоречия, а общество «все более и более раскалывается на два большие
враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса –
буржуазию и пролетариат». История последующей революционной борьбы, борьбы за
социализм показала, что некоторые неглубокие последователи
Маркса–Энгельса–Ленина впадают в упрощение, объявляя непролетарские классовые
силы сплошной реакционной массой, недооценивая их революционный потенциал.
Ленин с последовательно марксистских позиций сумел сплотить непролетарские
массы на поддержку Октябрьской революции. Преемники Ленина подорвали сплочение
непролетарских слоев вокруг социалистического строительства, советского
государства.
Построение
Марксом и Энгельсом теории классов и классовой борьбы в «Манифесте» сохраняет
современное значение, острую актуальность. Выходя за рамки партийной программы,
эти мыслители в своем дальнейшем творчестве развили свои идеи до богатейшей
системы представлений, базирующейся, опять-таки, на новейшем материале, добытом
наукой – историей, политической экономией, этнографией, археологией и т. д.
Так, авторы
«Манифеста», обобщая вновь открытые данные наук, раздвинули рамки картины
исторического процесса, обосновали наличие в нем ранее неизвестных качественных
этапов: первобытнообщинного строя и так называемого азиатского способа
производства.
Раскрывая
классовые отношения каждой формации, изучая исторический процесс с классовых
позиций, Маркс и Энгельс пришли к глубоким выводам о происхождении и роли
различных классов в истории. Так, формируя перспективный план работы над
произведением, которое стало «Капиталом», Маркс в 1857 году сначала наметил
систему проблем, составивших впоследствии три тома «Капитала». Непосредственно
вслед за этим Маркс предполагал исследовать дальнейшие моменты общественных
отношений капитализма. Он
писал в своем
плане:
«Концентрированное
выражение буржуазного общества в форме государства. Рассмотрение последнего в
его отношении к самому себе. «Непроизводительные» классы» (Соч., т. 46, ч. I,
с. 45) В основной текст «Капитала» это исследование не попало. Марксу не
хватило жизни, чтобы довести его до заключительных выводов. Вероятно, и по этой
причине финальная глава
«Классы»
третьего, изданного Энгельсом, тома «Капитала», осталась ненаписанной, за
исключением нескольких вступительных абзацев.
Но сама мысль о
существовании непроизводительных классов в связи с существованием государства
получила в марксизме убедительное развитие. Энгельс в «Анти-Дюринге» подробно
проанализировал процесс появления государства и классов. Он показал, как происходит
«новое разделение труда и учреждения органов для охраны общих интересов и для
отпора противодействующим интересам. Эти органы, которые в качестве
представителей общих интересов целой группы общин занимают уже по отношению к
каждой отдельной общине особое, при известных обстоятельствах даже
антагонистическое положение, становятся вскоре еще более самостоятельными…»
(Соч., т. 20, с. 184) Энгельс подчеркивает, «каким образом эта все возраставшая
самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со
временем вырасти в господство над обществом; каким образом первоначальный слуга
общества, при благоприятных условиях, постепенно превращался в господина над
ним…» (там же).
Классики
марксизма выявили значение таких видов разделения труда как отделение
скотоводства от земледелия, ремесла от сельского хозяйства, умственного труда
от физического, города от деревни. Это – глубинные предпосылки и проявления
общественного прогресса, заключенные в процессе производства. Их продолжением,
концентрированным социальным выражением является отделение управления от
производства и всей общественной жизни. Лишь на определенном этапе развития
управление начинает опираться на возникающую частную собственность.
Специализация
части членов общества на задачах управления порождает, указывает Энгельс,
различие (и противоречие, и антагонизм) между занятыми непосредственным трудом
и заве- дующими общественными делами, т. е. между управляемыми и управляющими.
Это различие, по Энгельсу, является основой существования классового деления,
особого класса управляющих. Противоречие между управляющими и управляемыми,
сложившееся в условиях первого классового общества и служившее его основным
противоречием, впоследствии, в обществах, базирующихся на частной
собственности, сохранилось в их фундаменте до наших дней.
Маркс в
«Капитале», предварительных рукописях и основном тексте, не раз обращался к
данной проблематике. Так, в
«Экономических
рукописях 1857–1859 годов», в черновом наброске «Критики политической
экономии», в рамках «Главы о капитале», Маркс исследует «Формы, предшествующие
капиталистическому способу производства». Анализируя первую из них, азиатскую
форму собственности, он определяет как важнейшее и специфическое общественное
отношение ее взаимодействие между «объединяющим единым началом» и община- ми,
другими словами – между управляющими и управляемой массой зависимых общинников
(Соч., т. 46, ч. I, с. 462–464).
Уже в I
томе «Капитала», разбирая содержание и
особенность капиталистического управления
производством, Маркс выявляет
роль управляющих, надсмотрщиков, «распоряжающихся во время процесса труда от
имени капитала» (Соч., т. 23, с. 344) А в III томе соавтор «Манифеста» прямо
говорит о «возникновении многочисленного класса промышленных и торговых
управляющих» (Соч., т. 25, ч. I, с. 428).
Не приходится
доказывать, что идущий на смену капитализму социализм является сознательно и
планомерно управляемым обществом. Существование государства (хотя и нового
типа) означает сохранение «особой группы людей, которая только тем и занята,
чтобы управлять», – как мудро указывал Ленин. Поэтому при социализме не только
сохраняется, но и приобретает определяющее значение классовое отношение между
управляющими и управляемыми. По мере устранения из жизни общества частной
собственности и порождаемых ею противоречий, в первую очередь, противоречия
между трудом и капиталом, на ведущее место выдвигается противоречие между
управляющими и управляемыми. А устранение, снятие этого диалектического
противоречия выступает как основное содержание прогресса при социализме,
движения от социализма к коммунизму, обществу без государства и классов. Не
случайно Ленин подчерки- вал: «Пролетариату нужно государство – это повторяют
все оппортунисты…, уверяя, что таково учение Маркса, и «забывая» добавить, что,
во-первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, то есть
устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать. А,
во-вторых, трудящимся нужно «государство», «то есть организованный в
господствующий класс пролетариат»».
Существование
пролетарского, социалистического государства и его отмирание, как неоднократно
указывал Ленин, – это процессы взаимосвязанные и заведомо длительные.
Сердцевиной их является постепенное разрешение, а затем и полное пре- одоление
противоречия между управляющими и управляемыми как основного противоречия
социализма.
Почему
социалистическое общество в СССР не справилось с этой задачей? Подробный,
основательный ответ на этот коренной вопрос не может быть дан в размерах данной
статьи. Но можно констатировать, что отмеченная Лениным опасность бюрократизма,
то есть антидемократического перерождения социалистической государственности,
вылилась на переломе 20-х – 30-х годов в установление бюрократического режима,
который, по существу, снял с обсуждения учение Маркса–Энгельса–Ленина о
классах. Игнорировалось ленинское определение государства, которое
устанавливало связь государства и слоя управляющих. Великое завоевание
общественной жизни – определение класса, данное Лениным, подавалось в усеченном
виде. Марксистско- ленинское представление об управлении, противоречивом
взаимодействии управляющих и управляемых в классовом обществе, а особенно при
капитализме и при социализме, было практически изъято из научного оборота.
В установившемся
при Сталине теоретическом представлении о социализме фигурировали, как
известно, рабочие, колхозники и интеллигенция, и только. Наличие управляющих и
управляемых, диалектика их взаимоотношений в официальной науке не получали
освещения. Советское общество, социалистическое государство не разрешали
назревших, все более острых проблем демократии, участия трудящихся в
управлении, контроля над управляющими. Безответственность, отсутствие спроса за
результаты управленческой деятельности стали основной характеристикой политической
системы. Лишенные теоретического оружия марксизма-ленинизма в важнейших
вопросах общественного развития, Советская страна, Коммунистическая партия не
смогли преодолеть разразившийся кризис. Разложение и крах бюрократического
режима обернулись разрушением СССР,
временным отступлением социализма в Европе.
Марксизм-ленинизм
во всем богатстве своего идейного содержания – прочная основа для
восстановления социалистической перспективы.
Опорой
«Манифеста» служит материалистическое понимание истории. В нем прослеживается
развитие экономической основы исторического процесса. Авторы подчеркивают, что
все отношения собственности были подвержены постоянной исторической смене,
постоянным историческим изменениям. Уделяя особое внимание буржуазным
отношениям, они с величайшей научной добросовестностью, привлекая новейший
научный материал, теоретически восстанавливают общественную организацию
минувших эпох, ранних этапов человеческого общества. В специальном примечании к
английскому изданию «Манифеста» 1888 года Энгельс отмечает значение открытия
общинной собственности на землю в России, а также доказательства, что «сельская
община с общим владением землей является или являлась в прошлом повсюду
первобытной формой общества, от Индии до Ирландии». С разложением этой первобытной
общины начинается расслоение общества на особые и, в конце концов,
антагонистические классы, заключает Энгельс.
Этот вывод
соавтора «Манифеста» служит, на наш взгляд, дополнительным моментом достаточных
оснований для установления в науке марксисткой точки зрения на «азиатский
способ производства», точнее – на тот этап исторического развития, который
предварительно и неадекватно наименован таким образом. Историческая наука к
началу XXI века неоспоримо установила ту истину, которую высказал – в приведенной
выше цитате – Энгельс: данная форма общества существовала повсюду. Разложение
этой всеобщей формы общественной организации состояло в том, что над
совокупностью общин племени или союза племен возвысилось находящееся в
становлении государство. Основное отношение этой структуры общества позволяет
назвать данный способ производства так: государственно-общинный, в отличие от
исторически предшествовавшего первобытно-общинного.
Наименование
«азиатский способ производства» было исторически оправдано и объясняется тем,
что эта форма общественных производственных и иных отношений была открыта в
качестве исторического пережитка в Индии и других районах Азии учеными –
участниками колонизаторских захватов азиатских территорий. Впоследствии наука
обнаружила, что именно ГОСП являлся на протяжении тысячелетий господствующей
формой общества в Месопотамии, в Египте, вообще всюду, где из первобытных
отношений вышло государство. В таком обществе впервые возникли два сектора, или
уклада, экономики: традиционный общинный и новый царско-храмовый.
Государственно-общинный
способ производства и общественный строй, основанный на нем, содержали в
качестве определяющего социально-классового отношения – отношения между
управляющими и управляемыми в форме становящегося, а затем ставшего
эксплуататорским государства и эксплуатируемых им масс общинников. Государство
– высшая власть, жрецы, чиновники аппарата управления, профессиональные воины –
были той частью общества, которая перестала принимать участие в
непосредственном материальном производстве. Для их экономического обеспечения
потребовалось выделить часть земли, основного средства производства той поры,
которая по- степенно получила особый статус, переходный к частновладельческому.
Частная собственность на землю возникла не в общинном, а в царско-храмовом
секторе. Закреплению именно частной собственности способствовало возникновение
в этом секторе индивидуальных семей, в отличие от больших патриархальных семей
общинников. Превращение частнособственнических отношений в господствующие
означало переход общества со ступени ГОСП на ступень рабовладения.
Марксистское
исследование общества, в котором зарождаются государство, классы и частная
собственность, имеет огромное значение для методологии изучения того этапа
человеческой истории, на котором происходит отмирание этих явлений, то есть для
исследования и практики социализма.
Многогранный и
наиболее обширный анализ
получает в «Манифесте»
современное капиталистическое общество. Авторы ярко и убедительно раскрывают
прогрессивную, революционную роль буржуазии в мировой истории. Мало кто из
апологетов буржуазного общества поднялся до такой высоты объективности и
научности, как Маркс и Энгельс. Рассматривая сравнительно ранний этап развития
капитализма, они уже замечают преходящий характер капиталистического строя.
Развитые капитализмом производительные силы тормозятся производственными
отношениями. Проявления этого многообразны, в
частности, выступают в форме торговых кризисов. С высоты прошедшего
времени можно констатировать в «Манифесте» некоторую недооценку дальнейших
возможностей буржуазного строя, его способности к адаптации, с одной стороны, к
требованиям и борьбе рабочего класса, всех трудящихся; с другой стороны – к
воздействию примера социалистического строительства за рубежом. Капитализм
после 1917 года пережил период общего кризиса и исторического отступления,
особенно в 1930–70-х годах XX века. В то же время возникновение и нарастание
кризисных явлений в развитии социализма в Европе создали предпосылки для
контрнаступления капитализма и на внутреннем, и на внешнем социальных фронтах.
Социализм в Европе временно отступил.
Однако
объективные факторы прогрессивного развития, открытые и обоснованные Марксом и
Энгельсом, продолжают неуклонно действовать. Одним из самых мощных из них
выступает в современных условиях интернационализация производства и всей
общественной жизни человечества. «Манифест» представляет гениальное провидение
этой перспективы. Объективная тенденция сближения и слияния наций развивается
со все большим размахом. На данном этапе эту тенденцию интернационализации
«оседлала» и использует в своих интересах мировая капиталистическая система,
империалистические страны, крупный финансовый капитал и его транснациональные
монополии. Эти классовые силы развернули глобализацию в духе
империалистического угнетения зависимых народов и стран по всему миру под
предлогами либерализации торговли, дерегламентации, подрыва национального
суверенитета, ликвидации общественного сектора экономики и т. п. Народам силой
навязывается империалистическая, в основном, американская, система общественных
отношений.
Империалистическую
глобализацию, политику империализма ожидает, в конечном итоге, неизбежный
провал. Империализм не может вырваться из опутывающих его противоречий.
Интернационализация, глобализация в интересах всех народов могут осуществиться
только на основе равноправия, взаимного учета интересов, уважения суверенитета
всех стран. Эта линия поведения недоступна империализму. Интернационализация
общественной жизни человечества требует иных отношений и форм раз- вития,
требует социализма. Современные процессы глобализации, временно и частично
используемые империализмом, в конечном счете, и неизбежно служат мощным
стимулом перехода человечества к социализму. Какие бы колебания и зигзаги ни
переживал этот исторический процесс, предсказанный в «Манифесте».
Маркс и Энгельс
показали взаимосвязь экономики и политики и констатировали, что буржуазия
«завоевала себе исключи- тельное политическое господство в современном
представитель- ном государстве». Отсюда вывод: «Современная государственная
власть – это только комитет, управляющий общими делами всего класса буржуазии».
Данная характеристика принципиально правильна. Вместе с тем, дальнейшее
развитие и, особенно, борьба рабочего класса видоизменили роль буржуазного
государства.
Центральное
место в «Манифесте» занимает обоснование исторической роли пролетариата как
могильщика капитализма и строителя нового общества. Маркс и Энгельс
прослеживают ступени развития пролетариев, возникновение классовой политической
борьбы рабочих, организацию пролетариев в класс, «и тем самым – в политическую
партию». Сознательная, организованная борьба пролетариата поднимается до борьбы
вокруг государства, за политические требования. Авторы «Манифеста» показывают
большое значение борьбы рабочего класса за признание его интересов «в
законодательном порядке». Таким образом, Маркс и Энгельс ориентируют
пролетариев на достижение определенных социальных завоеваний еще в рамках
капиталистического общества. И закреплять эти результаты классовой борьбы
вынуждается буржуазное государство. В силу этого его роль видоизменяется.
Именно поэтому в современный период контрнаступления капитала буржуазия активно
выступает за сокращение роли государства. Разумеется, не за счет его функций
подавления угнетенных, внешней агрессии и милитаризма и т. п., а именно за счет
регламентации и законодательных установлений, добытых десятилетиями классовой
борьбы пролетариата.
Вот почему с той
же силой гениальной проницательности Маркс и Энгельс открывают перед рабочим
классом перспективу борьбы за свержение капитализма, за государственную власть.
Они пишут: «…первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата
в господствующий класс, завоевание демократии».
Во времена
Маркса и Энгельса речь поначалу шла о завоевании еще только буржуазной
демократии, классово направленной и ограниченной. В борьбе за демократические
завоевания в рамках капитализма рабочий класс добился определенных успехов. Они
имели прогрессивное значение в связи с перспективой борьбы за социализм, за
передовую социалистическую демократию.
В то же время
демократические свободы, всеобщее голосование и т. п. породили распространенные
демократические иллюзии в массах и среди оппортунистических теоретиков. Они
недооценивали классовое содержание буржуазной демократии, не замечали
существования антидемократической тенденции капитализма и империализма, не
предвидели, что для сохранения своего господства и привилегии власти
эксплуататоры пойдут на ликвидацию буржуазной демократии, на установление
террористических тоталитарных режимов. За шесть лет до прихода Гитлера к власти
Каутский утверждал, что фашизм бессилен.
Особую роль в
распространении и утверждении в массах демократических иллюзий сыграла
социал-демократия. От имени и при поддержке рабочего класса она завоевала
немалые политические позиции, а рабочим принесла материальные достижения.
Сначала в виде редких прорывов, а после второй мировой войны – в массовом
масштабе социал-демократы стали приходить к власти, возглавлять буржуазные
правительства. При этом наблюдался отказ социал-демократии от марксизма, от
революционных преобразовательных мер, от перспективы социализма. В борьбе на
мировой арене капиталистической и социалистической систем социал-демократия
стала на сторону капитализма. Во всей своей деятельности социал-демократия
стала соучастницей управления капиталистическим обществом в интересах
господствующего финансового капитала, при небольших уступках в пользу
трудящихся, но не затрагивая контрольной власти господствующего класса над
решающими рычагами экономики и государства. Верхушка социал-демократии
превратилась в составную часть правящего класса современного капитализма.
Такое
превращение марксистского течения в антимарксистскую (формально и по существу)
партию лояльного управления капиталистическим обществом было вызвано рядом
факторов. Практика этого управления привела к идейному перерождению
социал-демократии, чьи теоретические позиции сегодня принципиально не
отличаются от идеологии буржуазных партий, способных на реформистские уступки
рабочим. Здесь сказалось и сказывается мощное давление политики и идеологии
господствующего класса. С другой стороны, как подчеркивали классики
марксизма-ленинизма, в самом рабочем движении действует тенденция к реформистскому
приспособлению и господству ка- питала, стремление сносно устроиться при
капитализме, что возможно лишь для тонкого слоя рабочей аристократии и рабочей
бюрократии. Чем сильнее нажим рабочего класса на господствующий класс, тем
больше заинтересованность эксплуататоров привлечь на свою сторону
реформистские, оппортунистические элементы для подрыва революционной борьбы.
Поэтому участие социал-демократии в управлении капиталистическим государством в
искаженной ограниченной форме выражает объективное требование современной эпохи
– чтобы делами общества распоряжался рабочий класс, разумеется в союзе со всеми
трудящимися массами, заинтересованными в переходе к социализму.
Проблематика
завоевания демократии на этом этапе революционного переустройства общества обогащена
гигантским опытом социалистического строительства в СССР, КНР, европейских и
других странах социализма. Опыт этот не может рассматриваться апологетически.
Оно должен быть изучен в свете материалистической диалектики, т.е. критично и с
революционной требовательностью. Развитие внутренних противоречий строящегося
социализма наукой еще далеко не раскрыто.
В данном
контексте ограничимся некоторыми общими соображениями относительно
демократического оформления нового общественного строя. Социалистическая революция
представляет собой величайший демократический акт исторической инициативы
народа, революционных масс. В послереволюционный период переход большинства
народа на позиции сознательного участия в социалистическом строительстве
требует известного времени. В это время новый общественный строй еще не в
полной мере раскрывает свои преимущества. Поддержка его со стороны масс
несомненна, но далека от того, чтобы быть всеобщей. В таких условиях развитие
демократии относительно ограничено. Разумеется, оно выше там, где переход к
социализму происходит от развитой буржуазной демократии, при наличии
демократических завоеваний народа, которые победоносная революция сохраняет и
развивает дальше.
Утверждение и
расцвет нового общественного строя обеспечивают ему широчайшую массовую
поддержку. Это создает условия для расширения и совершенствования
демократических норм и методов управления. Демократизация, вовлечение
широчайших масс (а не реформистской верхушки) в управление общественными делами
на всех уровнях, обеспечение ответственности управляющих перед управляемыми
является важнейшим объективным требованием дальнейшего прогресса общества. Это
требование не было своевременно осознано и в должной мере осуществлено в
практике социалистического строительства в СССР и европейских стран социализма.
А бюрократические деформации еще более усугубили положение. Попытка исправить
его, укрепить связь демократии и социализма запоздала, а руководители СССР
оказались неспособны осуществить двоякую задачу: развить социалистическую демократию
и одновременно прочно защитить завоевания социалистического строительства от
контрреволюционных поползновений. В результате на смену ослабленной
социалистической демократии пришла демократия денежного мешка с букетом
социал-демократических партий.
Совокупность
идейного содержания «Манифеста Коммунистической партии», взятого в его
развитии, сохраняет свое значение как первый, исторически давний, но
по-прежнему действенный программный документ коммунистов. Важнейшие выводы и
аргументы «Манифеста» переживают время своего создания на десятилетия и века,
далеко заглядывая в будущее. Неизменно актуален призыв «Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!» и другие лозунги, предложенные в «Манифесте». Характер афоризма
приобрели такие положения, как «Всякая классовая борьба есть борьба
политическая», «Пролетариям нечего терять в революции кроме своих цепей.
Приобретут же они весь мир», «Ассоциация, в которой свободное развитие каждого
является условием свободного развития всех».
Буржуазное
общество за годы, прошедшие после публикации «Манифеста», заметно изменилось.
Очевидно нарастание таких его черт, которые подтверждают зрелость капитализма
для его революционного преобразования в социализм. Но остается объективной
необходимостью завоевать «политическое господство для того, чтобы вырвать у
буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в
руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий
класс». Так же необходимо, и эта необходимость особо остро чувствуется в тех странах,
где произошло временное отступление социализма, осуществить коренные
преобразования «при помощи деспотического вмешательства в право собственности и
в буржуазные производственные отношения», а в указанном случае восстановить
производственные отношения социалистического типа.
Конечно, система
революционных экономических мер, намеченная в «Манифесте», сама организация
социалистического производства и распределения будут строиться с учетом
пережитого опыта строительства социализма. Но проницательность и эффективность
рекомендаций Маркса и Энгельса этим опытом подтверждены вполне. Указанные ими
преобразования настойчиво стучатся в двери России и других стран, которым
навязано регрессивное возвращение к капитализму.
При этом
создатели «Манифеста» предусмотрительно утверждают, что намеченные ими
мероприятия «будут, конечно, различны в различных странах», что таким об- разом
будет учтена историческая и национальная
специфика развития каждого народа и государства. Бюрократическое
единообразие, насильственно отметавшее особенности в интересах якобы единства
управления и реализации общих закономерностей, в опыте социализма явилось
серьезной помехой для осуществления демократической воли рабочего класса и
народов разных стран.
Коммунистическая
Революция пролетариата не останавливается на системе антикапиталистических мер.
Рабочий класс в качестве господствующего класса «уничтожает условия
существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем
самым и свое собственное господство как класса». В этих провидческих словах
«Манифеста Коммунистической партии» заключены главные уроки социалистического
строительства XX века и программа прогресса человечества в веке XXI.
Ю.К. Плетников,
сотрудник Института философии РАН,
д.ф.н.
«Манифест Коммунистической партии»
и современное противоборство труда и капитала
Выступая на семинаре «Марксовские чтения» с
докладом «Манифест Коммунистической истории и современность», известный в
прошлом исследователь истории и теории марксизма академик Т.И. Ойзерман, по
книгам которого учились марксизму несколько поколений студентов и аспирантов,
занял по отношению к марксизму сугубо негативную позицию. Такая позиция
сложилась у Теодора Ильича после происшедшей в России буржуазной контрреволюции
1991–93 гг. и развала Советского Союза. Свое «новое» видение марксизма, который
будто бы сохраняет сейчас всего-навсего лишь некоторые гуманистические
ценности, он изложил в книге «Марксизм и утопизм», изданной в 2003 году. В
опубликованных материалах семинара «Марксовские чтения» под названием «Конец
предыстории человечества: социализм как альтернатива капитализма» можно
познакомиться с четырьмя содержательными рецензиями на эту книгу. Я не буду
пересказывать содержание этих рецензий, а также повторять оценки доклада Т.И.
Ойзермана в предшествующих моему выступлению докладах. Отвечу лишь на один
вопрос: почему Т.И. Ойзерман считает «Манифест Коммунистической партии»,
несмотря на признание его литературных достоинств, ошибочным документом? Какова
логика такого утверждения? Она коренится в сугубо субъективной трактовке
Теодором Ильичем соотношения парных категорий: социальной революции и
социальной эволюции. Для него социальная революция – это насильственный путь
решения вопроса о власти, социальная эволюция – мирный. Но в марксизме вопрос о
соотношении данных парных категорий рассматривается совсем иначе. Социальная
революция, независимо от того, каким путем решается вопрос о власти, означает
коренное преобразование общественных отношений, точнее, переход от одной
системы общественных отношений к другой, а социальная эволюция – изменение
общественных отношений, не затрагивающее их сущностные черты. «Манифест
Коммунистической партии» был написан в 1847 году, когда в большинстве
европейских стран отсутствовали демократические права и свободы. Именно поэтому
авторы «Манифеста» исходили из требования «насильственного ниспровержения
буржуазии», ибо в то время «превращение пролетариата в господствующий класс»
означало бы и «завоевание демократии». Во второй половине ХIХ в. в передовых
капиталистических странах сложилась новая ситуация: завоевано всеобщее
избирательное право, возникли профсоюзы и политические организации рабочего
класса. Во вновь возникшей ситуации в некоторых демократических наиболее
продвинутых странах сложились возможности мирного завоевания власти рабочим
классом. Означает ли это, что вопрос о силовой борьбе рабочего класса вообще
был снят с повестки дня? Отнюдь, нет. Однако Т.И. Ойзерман пытается доказать
обратное. Для того чтобы обосновать свою позицию, будто Маркс и Энгельс
отказались от основных выводов «Манифеста Коммунистической партии», он начинает
манипулировать цитатами из их последующих работ, сознательно искажая смысл этих
цитат. Выступая в Амстердаме в сентябре 1872 г. на митинге, посвященном
Гаагскому конгрессу I Интернационала, Маркс говорил: «Мы знаем, что надо
считаться с учреждениями, нравами и традициями различных стран; и мы не
отрицаем, что существуют такие страны, как Америка, Англия, и если бы я лучше
знал ваши учреждения, то, может быть, прибавил к ним и Голландию, в которых
рабочие могут добиться своей цели мирными средствами» (Соч., т. 18, с. 154).
Т.И. Ойзерман приводит эти слова. Однако, что же говорил Маркс после
поставленной точки? «Но даже если это так, то мы должны также признать, что в
большинстве стран континента рычагом нашей революции должна послужить сила;
именно к силе придется на время прибегнуть, для того чтобы окончательно
установить господство труда» (там же)). Далее, приводя слова Энгельса из
Предисловия к английскому изданию «Капитала» о том, что «в Европе Англия
является единственной страной, где неизбежная социальная революция может быть
осуществлена всецело мирными и легальными средствами» (Соч., т. 23, с. 34),
Т.И. Ойзерман сознательно умалчивает продолжение: «… вряд ли можно ожидать,
чтобы господствующие классы Англии подчинились этой мирной и легальной
революции без бунта в защиту рабства» (там же). И, конечно, Т.И. Ойзерман не
замечает общий вывод Энгельса по рассматриваемой проблеме: «…для меня как
революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели, как самое
насильственное, так и то, которое кажется самым мирным» (Соч., т. 37, с. 275).
Есть критика и критика. Критика как примитивно негативное отношение, ломка,
отбрасывание чего-то, и критика как очищение этого чего-то от всего наносного и
случайного. Подзаголовок «Капитала» К. Маркса «Критика политической экономии»
означает не отказ от политической экономии, а задачу освобождения ее теорий от
вульгарных экономических концепций ХIХ столетия. Применительно к марксизму в
целом подобная задача в полной мере возникла и в наше время. Речь идет об
очищении теории от устаревших ситуационных установок, не подтвержденных
общественной практикой априорных суждений, различного рода упрощений, в том
числе и попыток превратить марксизм в своеобразное вероучение, догматическую
схему, под которую подгонялось все многообразие человеческой истории. Вместе с
тем такая критика неотделима от самого главного – осмысления и теоретического
обобщения новых явлений социальной действительности, возникших в современном
мире, особенно после развала Советского Союза. В отличие от доктринерского
мышления марксизм не содержит в себе непосредственные ответы на все случаи
жизни. По определению Энгельса, «…все миропонимание Маркса – это не доктрина, а
метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейших
исследований и метод для этого исследования» (Соч., т. 39, с. 352). Из данного
определения Энгельса следует вполне логичный вывод, сделанный в докладе Г.А.
Багатурия: «сам способ существования марксизма есть развитие».
Со времени
издания «Манифеста Коммунистической партии» прошло более ста лет. Произошли
коренные изменения во всех сферах общественной жизни, в том числе и в составе
рабочего класса. Точка отсчета таких коренных изменений связана с началом
научно-технической революции. Ставшая непрерывной, научно-техническая революция
на рубеже веков достигла современного этапа – перехода от индустриальных к
постиндустриальным информационным технологиям. Но это вовсе не означает, будто
рабочий класс, пролетариат перестал быть особым общественным классом. Суть
проблемы в другом. Научно-техническая революция открыла реальный путь
соединения физического и умственного труда. В производственной деятельности
квалифицированных рабочих прогрессивно возрастает удельный вес интеллектуальных
операций. Более того, по своим функциям в системе современного производства в
рядах рабочего класса оказались и такие, занятые в производственном процессе,
работники умственного труда, как программисты и инженерно-технические работники
– управленцы производственными циклами. Критерий определения состава рабочего
класса, а точнее, пролетариата был сформулирован В.И. Лениным. «Пролетариатом,
– отмечал он, – называется класс, занятый производством материальных ценностей
в предприятиях крупной капиталистической промышленности». Согласно данному
критерию (производство материальных ценностей), ядром рабочего класса являются
в наше время наряду с квалифицированными рабочими и непосредственно занятые в
производственном процессе инженерно-технические работники. Сформулированный
критерий имеет принципиальное значение для современного понимания обоснованной
в «Манифесте Коммунистической партии» исторической роли рабочего класса (см.
наст. изд., с. 55–62). Пролетариат – особый класс всемирной истории. Он уже
ничем не связан с утверждением частной собственности. Освобождая себя, он
освобождает всех от угнетения, эксплуатации и классовой борьбы. Так было в то
время, когда создавался «Манифест Коммунистической партии», так остается и
сейчас. Более чем семидесятилетнее противоборство труда и капитала на
международной арене в виде противоборства социализма и капитализма привело к
необратимым социально-экономическим сдвигам в развитых капиталистических
странах. Правящие круги этих стран, стремясь усилить контроль над динамикой
социального напряжения, вынуждены использовать некапиталистические способы
поддержания стабильности капитализма. Получила значительный импульс
социализация капитала – возрастание общественных начал его организации,
функционирования и развития: целевое планирование (программирование) и
государственное регулирование экономики, в том числе с использованием
индикативного планирования; государственное перераспределение 40–50 процентов
национального дохода; допущение уклада трудовой коллективной собственности –
кооперативные объединения и акционерные общества работников, имеющих дело с
крупным и средним производством. В 2003 году испанская кооперативная федерация
«Мондрагон» (самое известное сейчас кооперативное предприятие) объединяла 160
фирмкооперативов, на которых было занято около 70 тыс. работников. В США на
предприятиях, использующих «План создания акционерной собственности работников»
(ЭСОП), было занято к началу XXI столетия более 12 процентов всех наемных
работников страны. Акционерные общества работников стали формой замены – через
выкуп – нетрудовых акций трудовыми, бесплатно распределяемыми между работниками
в зависимости от величины их зарплаты в общем фонде зарплаты работников фирмы.
В конечном счете, при выкупе всех нетрудовых акций устанавливается полное
самоуправление трудового коллектива1. К сказанному надо добавить, что в
структуре народного хозяйства развитых капиталистических стран частная
собственность, включая нетрудовые акции, составляет сейчас в среднем 60
процентов, государственная – 30 процентов, а если добавить находящиеся в руках
государства акции и другие ценные бумаги – до 50 процентов, трудовая
коллективная собственность (к концу ХХ в.) – 10 процентов. Наряду с
технико-технологическими в развитых капиталистических странах сложились и
социально-экономические предпосылки социализма. Вместе с тем, как в свое время
зародившийся в недрах феодального общества капиталистический уклад был скован
феодальной регламентацией, так и уклад трудовой коллективной собственности при
капитализме не может не подчиняться экономическим законам капиталистической
системы. По оценке Марксом «кооперативных фабрик рабочих», возникавших во
второй половине ХIХ в. в Германии и Северной Америке, происходит «упразднение
капиталистического производства в пределах самого капиталистического способа
производства» (Соч., т. 25, ч. I, с. 481). Трудовая коллективная собственность
становится формой социалистического хозяйствования при соблюдении двух условий:
во-первых, переход государственной власти в руки рабочего класса, трудящихся и,
во-вторых, национализация главных (стратегических) средств производства. Развал
Советского Союза в результате буржуазного контрреволюционного переворота в
России привел к дезориентации международного коммунистического и рабочего
движения. Но противоборство труда и капитала как объективное противоречие
неотделимо от капиталистического способа производства. Классовая борьба
продолжается. Вызванный уничтожением Советского Союза шок отходит на второй
план. Возрождается международное коммунистическое и рабочее движение. 18–20
ноября 2005 года в Афинах (Греция) состоялась международная встреча 73
коммунистических и рабочих партий. Встреча носила тематический характер.
Обсуждалась коммунистическая альтернатива современному капитализму. С докладом «Левый
поворот в мире очевиден» выступал Председатель ЦК КПРФ Г.А. Зюганов. В марте
2006 года в Лиссабоне (Португалия) прошла встреча 23 коммунистических и рабочих
партий Европы. Был принят к рассмотрению подготовленный КПРФ меморандум «О
задачах борьбы против империализма и о необходимости международного осуждения
его преступлений». После доработки меморандум станет основой совместных
действий компартий в антиимпериалистической борьбе. В коммюнике по итогам
встречи особо отмечается: компартии Европы сделали важный шаг к взаимопониманию
и нацелены на совместную борьбу с неолиберализмом, глобализмом, против агрессии
США, антидемократических, антикоммунистических и антинародных мер Евросоюза.
Противоборство труда и капитала принимает новые формы. В этом отношении
показательны мартовско-апрельские события 2006 года во Франции. Они начались
как локальный протест парижских студентов против нового трудового «Закона
первого найма», смысл которого заключается в том, что молодые специалисты до 26
лет, поступающие на работу, могут быть уволены в течение первых двух лет без
объяснения причин увольнения. Полиции пришлось штурмом брать старейшие учебные
заведения Франции – Сорбонну и Коллеж де Франс. Студенческие волнения охватили
большинство французских университетов. К студентам присоединились лицеисты,
молодые безработные городских окраин. В протестное движение включились
профсоюзы и левые социалисты и коммунисты. Непопулярный закон, принятый
парламентом и подписанный президентом, представляет интересы средней и крупной буржуазии,
поэтому протестное выступление фактически означало борьбу труда и капитала. Не
случайно звучали призывы об отставке правительства и недоверии буржуазному
государству. Среди многоцветных знамен были подняты и красные знамена
французских коммунистов. Формой такой борьбы стали массовые митинги,
демонстрации, забастовки, блокирование железнодорожных вокзалов, перекрытие
автомобильных дорог – все это сопровождалось столкновением с силами
правопорядка. И труд в борьбе с капиталом одержал первую победу. Президент
Франции Жак Ширак под давлением массовых волнений вынужден был отменить
злополучный закон. Но выяснение отношений противоборствующих сил, видимо, еще
не закончено. Главное поле борьбы труда и капитала обозначилось в наше время
внутри мировой капиталистической системы. После развала Советского союза США
утвердились как единственная сверхдержава. Отражением возникшей
действительности стала американская концепция «нового мирового порядка», ядром
которого является концепция глобализации. Сама по себе глобализация выражает
объективную тенденцию интернационализации развития общественного производства,
углубления международного разделения труда и международного сотрудничества.
Современная же глобализация обрела явно выраженную форму империалистического господства
и подчинения, обозначила собой новый период развития империализма как высшей
стадии капитализма. Доктрина нового мирового порядка исходит из разделения мира
на богатые и бедные страны – развитой центр («золотой миллиард») и
слаборазвитую периферию, предназначенную быть пространством получения
сверхприбыли транснациональными корпорациями за счет перевода в эти страны
трудоемких производств с использованием дешевой рабочей силы, дешевого сырья,
«грязных» технологий и неэквивалентного обмена. Возрастает разрыв жизненного
уровня населения капиталистического центра и наиболее бедных стран периферии. В
1960 году он составлял величину в 30 раз, в 1990 – в 60, на рубеже веков – в 75
раз. Именно империалистическая политика США и ее союзников породила мощную волну
антиимпериалистического сопротивления. Возникло массовое интернациональное
движение, названное журналистами «антиглобализмом». Это движение часто
отождествляют с акциями экстремистски настроенных «леваков». Действительно,
такие акции сопровождают массовые выступления антиглобалистов. Вместе с тем, не
они отражают собой сущность происходящих процессов. Речь идет о новом
социальном движении, направленном против транснациональных корпораций за
солидарность с народами периферийных стран. Несмотря на все трудности и
внутренние противоречия, происходит процесс консолидации нового социального
движения, которое сами участники движения часто называют «Движением за
глобальную демократизацию» (ДГД). Организация движения строится по сетевому
принципу. Центральным звеном являются здесь ежегодно, начиная с 2001 года,
проводимые «Международные социальные форумы», которые дополняются региональными
форумами. В работе форумов в качестве официальных делегатов участвуют десятки
тысяч представителей движения из различных стран мира. По своим программным
установкам новое социальное движение выдвигает, прежде всего,
общедемократические задачи, хотя есть и существенное различие (более умеренное
и более радикальное) в их интерпретации. Однако в наше время нельзя быть
подлинным демократом, если бояться идти к социализму, что осознают и наиболее
последовательные участники движения. Показательны в этом отношении идеи,
выдвигаемые сенегальским социологом Самиром Амином, известным по публикации
своих трудов во Франции (есть переводы на русский язык). Он формирует свои
позиции по проблемам глобализации – иначе, мондиализации (французский синоним)
– в виде дилеммы: капиталистическое варварство и социалистическая эмансипация.
Если противоречие между тем и другим будет преодолено путем утверждения первого
полюса, то капитализм рискует стать еще более ужасным, чем то, что было в
предыдущие фазы его развития. Если же заставит признать себя второй полюс,
постепенно осуществляя свои требования, то тогда современная фаза капитализма
«станет фазой его заката и долгого перехода к социализму».1 Важные для судеб
человечества события происходят в Южной Америке. Она стала центром не только
нового социального движения – в Порту-Алегри (Бразилия) прошли четыре
«Международных социальных форума» (в 2001, 2002, 2003 и 2005 годах), – но и
центром мирового революционного процесса. Народные массы Венесуэлы и Боливии
свергли проамериканские режимы. Избранные президентами этих стран Уго Чавес и
Эва Моралис являются сторонниками действительно демократического развития,
ориентированного на социалистическую перспективу. Идеи антиамериканской,
освободительной борьбы все глубже проникают и в сознание масс и, прежде всего,
в таких странах, как Бразилия и Аргентина. Растет сопротивление глобализации
по-американски. Достаточно вспомнить оглушительный провал администрации США на
встрече в Аргентине глав государств и правительств Северной и Южной Америки. На
встрече обсуждалась поддержанная Д. Бушем инициатива создания единого рынка
Северной и Южной Америки. Главным оппонентом Д. Буша стал У. Чавес. Он заявил,
что приехал закопать инициативу Д. Буша. Его поддержали руководители Бразилии,
Аргентины, Уругвая и ряда других стран. Не дожидаясь окончания переговоров,
президент США покинул Аргентину. Теме «Капиталистическая глобализация –
альтернативы – оппозиционные движения – роль коммунистов» была посвящена
встреча представителей 33 социалистических, коммунистических и рабочих партий
из 31 страны всех континентов (Берлин, июль 2002 г.). В своем заявлении
участники встречи принимают вызов: интернациональная солидарность и
сотрудничество левых сил против империалистической глобализации.
Провозглашается, что коммунисты и левомарксистские партии – не только партнеры,
но и часть современного антиглобалистского движения. В заявлении содержится
призыв к руководству компартий обсудить вопрос о новых формах
интернационального сотрудничества на принципах равноправия, взаимного уважения
и международной солидарности, о возможности созыва для этого международного
совещания. Завершается Заявление словами: «За будущее без капитализма,
социализм нужен и возможен».