Алексей Максимович Горький, «как рыба в чешуе» (цитируя его высказывание о Ленине), весь в словах. Собственных и о нём. Суждений и воспоминаний о нём так много, что у каждого, наверное, в чём-то свой Горький.
МОЯ БАБУШКА — писательница Валерия Герасимова — много общалась с Горьким, и она была у него перед смертью. Ей запомнилось невероятное, почти сверхчеловеческое мужество, с которым он превозмогал недуг.
О Горьком рассказывала мне и Анастасия Ивановна Цветаева. По её впечатлениям, Алексей Максимович даже проявлял чуть ли не чудесные свойства. Например, мог читать мысли. Анастасия Ивановна его спрашивает: «Алексей Максимович, а Вы читали...» Он хитро смотрит на неё: «Льюиса Кэрролла? Читал!» Говорила также о том, как он оберегал, согревал, спасал в эпоху потрясений интеллигенцию (о том же пишет в «Некрополе» Ходасевич).
Горький — один из крупнейших русских писателей. Ещё до революции популярность Алексея Максимовича не знала границ. Его книги переводили на десятки языков, их расхватывали по обе стороны океана. Литератор, вышедший из народа, он умел рассказать о сложной, страшной (как в пьесе «На дне»), бурной (как в романе «Мать») и прекрасной русской жизни, как никто другой. Внучки писателя, Марфа Максимовна и Дарья Максимовна, вспоминали: дед постоянно рассказывал им про бурлаков, разбойников, мещан, про распоясавшихся волжских купцов. Все эти жизненные ужасы и порывы он знал, сам видел.
Особо я отметил бы произведения из цикла рассказов «По Руси», в частности — «Рождение человека», а также трилогию «Детство», «В людях», «Мои университеты». Эта пронзительная автобиография написана удивительно простым и ярким языком. И, конечно, «Жизнь Клима Самгина» — зеркало русского грозового общества. Та же Анастасия Цветаева рассказывала, что, когда Горький создавал эту эпопею, он старался не открывать ни книг, ни газет того времени, о котором писал: боялся сбить стиль, доверял своей памяти и своему сердцу. А вообще, как известно, читал Алексей Максимович невероятное количество газет и книг, постоянно вёл огромную переписку.
Говоря об этом ярком и незаслуженно предаваемом забвению писателе, нельзя не упомянуть и о его непростой судьбе. В том числе посмертной. Как справедливо заметили внучки Горького, при жизни у нас могут человека превозносить до небес, а потом втоптать в землю. Хорошо, что вернули на место памятник у Белорусского вокзала!
Горький создал и возглавил Союз советских писателей, провёл первый его съезд в 1934 году. Там собрались не только замечательные отечественные авторы. Туда приехали и многие видные европейские литераторы: Луи Арагон, Мартин Андерсен-Нексё, Жан-Ришар Блок, Андре Мальро, Рафаэль Альберти...
Горький верил в возможности человека труда подчинить себе недобрые силы мира, мечтал об укрощении природных стихий, сражался за социальную справедливость. Был убеждённым аскетом, ярым противником всякого мещанства и того же требовал от близких. Горьким двигало стремление всё усовершенствовать, улучшить, направить на благо человечества и своего народа.
Уже в «Песне о Буревестнике» чётко проявилось его мировоззрение — вера в человеческое величие, отрицание слепой природы. Алексею Максимовичу виделось, что есть инерция косности, обессмысливающая и обездвиживающая, провоцирующая скаредность и малодушие, и эту инерцию живая личность способна, должна преодолеть. Пингвин, что «робко прячет тело жирное в утёсах», а в оппозиции к нему — Данко, вырвавший сердце, чтобы освещать людям путь. В этом горьковский романтизм с реалистичной подкладкой. В этом весь драматичный и великолепный XX век, одним из пророков которого он стал.
Алексей Максимович — экспрессивный художник, при этом всё народничество русской литературы, сострадание простому человеку, сочувствие бедным — его почва. Кроме того, не надо забывать, что он находился в ряду писателей толстовского круга: Чехов, Бунин, Куприн, Леонид Андреев... Это побеги, идущие в разные стороны от одного — толстовского — ствола: отсюда интерес к реальной жизни, подлинным краскам, образам, характерам.
Есть ли наследники у Горького? Современные писатели, считающие себя реалистами, а это и Захар Прилепин, и Роман Сенчин, и Герман Садулаев — все, кто обращается к жизни с её «свинцовыми мерзостями», к гуще народа с его надеждами и отчаянием, — таковы.
***
Это фрагменты из беседы Сергея ШАРГУНОВА с внучками великого писателя — Марфой Максимовной, которая многие годы работала в Государственном музее А.М. Горького, и Дарьей Максимовной, актрисой Театра им. Вахтангова.
— Вы хорошо запомнили деда?
Марфа Максимовна: Ещё бы. Когда дедушка умер, мне было почти одиннадцать лет.
Дарья Максимовна: А мне девять.
— Он уделял вам время?
Д.М.: Всё своё свободное время. Жили мы за городом, дедушка нас звал, и мы шли с ним гулять в парк. Парк — большой, как лес. Горький любил собирать грибы. И мы ему помогали. Он очень радовался, если сам находил гриб. В своём «Детстве» Горький рассказывает, как ловил птиц. Надо сказать, он прекрасно разбирался в птичьих голосах и учил нас распознавать, какая птица поёт.
— А любил ли Горький природу? Судя по его высказываниям, он чувствовал отчуждение человека от её слепой властности.
М.М.: Здесь у меня возникают воспоминания о последней встрече с дедушкой. Он уже был болен. Хотел, видимо, с нами пообщаться напоследок, ощущая, что дни его сочтены. В то время уже были популярны идеи поворота вспять рек. Дедушка верил, что надо осваивать север нашей страны, делать тамошнюю суровую жизнь более терпимой. «Представляете, если там будет теплее! Можно будет сажать яблони и разные растения…» Тогда была сильна идея дерзновения. Казалось, надо вклиниваться в мир и что-то менять к лучшему.
— Он был весёлым человеком?
М.М.: Да, любил людей, любил общаться. Очень весёлым был наш отец — Максим. В Сорренто, где Алексей Максимович грустил вдали от Родины, Максим старался создать такую атмосферу, чтобы Горького отвлечь. Все собирались, придумывали шарады, выпускали «Соррентийскую правду» — домашний рукописный журнал, который Максим оформлял. Гости, приезжавшие к нам, принимали в журнале участие. Журнал, весьма красочный, хранится сейчас в архиве.
— Дедушка с вами играл?
Д.М.: Мы общались в прогулках. Вообще-то он считал, что детям игрушки — искусственных собак и кошек — дарить не следует. Надо иметь живых существ. У нас всегда был живой уголок и с рыбками, и с птичками. Одно время в большом аквариуме, в четырёх стеклянных стенах, высилась муравьиная куча. Через стекло была видна неустанная работа муравьёв, их ходы…
— В быту Горький был скромным?
М.М.: Недавно кто-то заявил: Горький любил роскошь. Повод: особняк Рябушинского, куда дедушку поселили почти насильно. Переезжать в это грандиозное здание он категорически не хотел, но правительство настояло, деваться было некуда. А в жизни он не терпел излишеств. Случилось, нам подарили особенно красивые платья — заставил их снять и отправил в детский дом.
— Неужели?
Д.М.: Это был 1935-й год. Ромен Роллан гостил у нас. Какая-то фабрика прислала два красивейших платья, шёлковые, белые, с синими птичками. Нас нарядили и привели в столовую, где сидел Роллан. Дедушка спрашивает: «Что такое? Откуда платья?» Отвечают: «Фабрика… Прислали…» Он: «Немедленно снимите!» Нас увели, мы, конечно, рыдали. И эти платья были отправлены в детский дом. Дедушка воспитывал нас строго. Помню, в Сорренто каждое утро нам давали манную кашу. А в комнате был камин, и я стала бросать в камин эту надоевшую кашу. Завелись мыши — никто не мог понять: откуда? Подсмотрели. Пришёл дедушка, схватил меня за руку и страшно ругал: «Дети голодают, а ты смеешь мышей кормить!» Бабушка вытащила меня из его объятий…
М.М.: По поводу одежды — ещё одна деталь. Водитель Алексея Максимовича рассказывал: когда умер Максим, его пальто дед набросил на плечи и последние два года жизни с этим пальто не расставался. Кстати, в Тессели, в Крыму, он часто просил водителя разжигать костёр и подолгу, буквально часами, смотрел на пламя. Особенно после смерти Максима. Последняя встреча с дедушкой была связана как раз с тем, чтобы мы не забывали папу, самого близкого дедушке человека. После смерти Максима главной любовью Горького были мы, две маленькие девочки, жившие с ним в Горках, на даче. Смерть Максима фактически его сломила. Он сидел в кресле перед камином, мы с Дарьей присаживались рядышком, и весь разговор сводился к отцу. Когда наш отец вернулся вместе с семьёй в Союз, он сразу же стал думать, чем ему заняться. Талантливый человек, он обладал большим юмором, мог быть художником, мог писать, даже публиковал статьи, но не смог реализоваться из-за того, что фактически всё время находился при Горьком как секретарь. Он знал в совершенстве итальянский и французский, потому что наша бабушка по своей линии, не связанной с Горьким, жила много в Париже, а летом все уезжали в Италию. Этим знанием языков Максим помогал дедушке: читал нужные книги, пересказывал их содержание, занимался почтой.
— Есть такая «перестроечная» байка: якобы вождь привёз пролетарскому писателю конфеты, а те были отравлены.
Д.М.: Начнём с того, что дедушка конфеты не ел. А если бы ему подарили, нас бы угостил…
— Марфа Максимовна, вы были замужем за сыном Берии. А Берия-старший вам знаком?
М.М.: Конечно, Берия приезжал, мы вместе обедали, играли иногда в волейбол. Мне представляется, он был в Кремле умнее, может быть, многих.
— Горький делился с вами творческими идеями, говорил о своём писательстве?
М.М.: Когда мы гуляли вместе, он нам что-нибудь рассказывал из своего детства. Мы воспринимали это как его воспоминания. Но потом, в год его смерти, я всё нашла в его книжке, в «Детстве». Я заново знакомилась с рассказами, уже слышанными на прогулках в лесу. Почему-то он не хотел, чтобы мы раньше времени читали написанное им.
— Возникло много кривотолков по поводу правдивости горьковской автобиографии. Будто бы Алексей Максимович прибеднялся, навыдумывал эффектных происшествий…
Д.М.: То, что он нам рассказывал на даче в Горках, я затем прочла в книге. Я уверена: это — правда.
— А смерть Горького помните?
Д.М.: Не знаю, как это объяснить, но в минуты его смерти ясный день вдруг сменила страшенная гроза. С громом, с ливнем. Гроза длилась то короткое время, пока дедушка умирал.
М.М.: Да, я это тоже помню.
— Представим: а если бы Горький жил сейчас, как бы он судил об окружающем?
Д.М.: Тяжко было бы ему. Думаю, тяжко.
— Имя вашего деда, со времени «перестройки» незаслуженно приглушённое, сейчас всё-таки снова зазвучало. Как вы думаете, пора забвения и поругания прошла? Горького, по-моему, больше читают, ставят его пьесы, «Литературная газета» вернула горьковский профиль на первую полосу.
Д.М.: Уверена, Алексей Максимович в полной мере вернётся и к зрителям, и к читателям. Сейчас том за томом издают письма Горького. Почитайте! В письмах — Горький открытый, без прикрас. Между прочим, за несколько месяцев до смерти Фаина Раневская говорила мне по телефону: «Я перечитываю «Клима Самгина» взахлёб. Это гениально!»