Этот поэтический и полемический спектакль Николая Губенко стал впечатляющей победой «Содружества актёров Таганки».
Наверное, только большие чувства рождают большое искусство. Если художник переполнен ими и хочет поделиться с другими людьми. Именно в состоянии такой напряжённой эмоциональной переполненности, по моему восприятию, уже давно живёт Николай Николаевич Губенко.
Да, с тех пор, как Родину, самое дорогое и святое для него, начали огульно шельмовать, унижать, оскорблять, нарастали в нём боль и страдание от происходящей несправедливости. А одновременно — резкое неприятие всех причастных к разрушению великой Советской страны, уничтожению её идеалов и героической памяти. Нарастало и стремление художественными средствами осмыслить суть постигшей нас трагедии.
Так шёл он к этому мощному театральному творению, названному «Концерт по случаю конца света» и ставшему (без преувеличения!) выдающимся событием не только отечественной культуры, но и современной общественно-политической жизни.
Охват неимоверный, тяжесть невероятная
Что в первую очередь поражает? Масштаб замаха и невероятная тяжесть груза, который Губенко взвалил на себя и на весь коллектив руководимого им театра. В подзаголовке сценария, авторство которого принадлежит тоже ему, постановщику, значится: «1612—1812—2012». Однако и этими годами, между которыми дистанция огромного размера, панорама спектакля, представьте себе, не ограничивается! Три даты — лишь как реперные точки, а исторический охват того, что мы видим и слышим, гораздо шире.
Гудит, колышется океан российской истории, донося до наших дней волны из далёкого прошлого, которые подчас удивительным образом отдаются в событиях, по времени совсем близких к нам. От царя Бориса в веке семнадцатом до другого Бориса — на исходе двадцатого столетия. От расстрела рабочих перед Зимним дворцом в Петербурге до танкового расстрела Дома Советов в Москве…
Не последовательное изложение того, что было, а сложная ассоциативная связь выстраивает спектакль, выливающийся в симфонию потрясающей силы, где органически сплавлены поэзия и музыка, кино и песни, мысли философов и признания политиков, телевидение и Интернет. И всё это надо было найти, отобрать, смонтировать!
В связи с предыдущим спектаклем Н. Губенко «Арена жизни», явившимся творческой вершиной, с которой он двинулся к этой новой своей высоте, я уже писал, что ему очень помогли талант и опыт кинорежиссёра. На сей раз — тоже. Но почти физически ощущаю, каково было справляться с таким поистине безмерным материалом.
Почему конец света
Справился. Блестяще. Способствовала этому найденная форма — концерт, а если точнее, репетиция концерта. Как обозначено в названии, «по случаю конца света».
Вы спросите: почему? Напомню, что некоторые ведь всерьёз воспринимали прогноз конца света, назначенного на 2012 год. А можно сказать и так: конец этот апокалиптический уже наступает.
У Губенко масса тому свидетельств. Ну хотя бы беспристрастные опросы на улицах — о чём они говорят? В объявленный День народного единства многие не могут ответить, кто такие Минин и Пожарский. Накануне очередной годовщины начала Великой Отечественной выясняется: для кого-то (не для одного, а опять-таки для многих) затруднительно ответить, что такое особенное значит день 22 июня. «Суббота», — говорит один. «Не вспомню, нет», — вторит другой. И так далее.
Или ответы по литературе студентов-филологов, готовящихся стать преподавателями этой самой литературы, и даже одного аспиранта, без пяти минут кандидата филологических наук. Вопрос о том, чья это строка: «Безумству храбрых поём мы славу», вызывает неуверенный ответный полувопрос: «Лермонтова?» Вопрос «Кто убил Лермонтова?» встречается удивлением: «А разве его убили?» Эрих Мария Ремарк для завтрашних учителей-литераторов женщина, зато Жорж Санд, несомненно, мужчина…
Вот в подобных ситуациях и воскликнешь поневоле: конец света!
А разве не то же самое хочется сказать, когда голос диктора комментирует кадры из Интернета, посвящённые некоей «артгруппе» под названием «Война»? Художники, так сказать. «Это они устроили унизительную, безумную акцию в годовщину казни декабристов — публичный сеанс группового секса в Государственном биологическом музее имени Тимирязева. Это они нарисовали гигантский фаллос на Литейном мосту в Санкт-Петербурге, который при разведении мостов поднялся. За эту акцию, кстати, получили награду министерства культуры».
Разве не конец света? Вот во что превращается любовь. Вот во что превращается искусство. Расчеловечивание человека, нравственное уничтожение — вместо того чтобы облагораживать его и возвышать.
Сталкивая высочайшую поэзию, душу и гордость России, с нынешними «шлягерами» и «хитами», Губенко достигает разительного результата. Целый раздел спектакля посвящён любви. Пленительные романсы, берущие за сердце небесные пушкинские строки. Но врывается вдруг, как из преисподней:
Вот опять уходит тёлка
От меня, от меня…
Когда нет денег —
нет любви.
Такая сука эта се ля ви.
Конец света…
С космической выси — в бездну
Многое в спектакле построено на контрастах, на резких контрапунктах. Скажем, идёт дикторский текст — сообщение 12 апреля 1961 года о выводе на орбиту вокруг Земли первого в мире корабля-спутника с человеком на борту.
Мы видим такое родное лицо в скафандре, неповторимую улыбку советского героя. А следом — воплощение лицемерия и предательства: Горбачёв перед микрофоном объявляет о сложении полномочий президента СССР. И тут же титр: «Девяностые». И стихи:
Девяностые годы,
Ликованье и страх,
Пресловутые коды
На железных дверях…
1961—1991-й. Подумать только, что же случилось? С космической выси — в бездну.
Девяностые годы,
Богачи, голытьба.
Засып`али — свобода,
А проснулись — стрельба.
Вслед за Горбачёвым-«меченым», уже в виде арбатской матрёшки с кровавым пятном на лбу, — другой новоявленный вершитель судьбы страны:
Холодна партитура
От войны до войны,
И глаза самодура
Еле в щёлках видны.
Какие выразительные кадры найдены для характеристики этого властительного самодура! И ведь документальные — всё как есть, всё как было.
Хоть и бражник отпетый,
И тяжёл, точно слон,
Только оперой этой
Дирижирует — он.
Дирижирует — о-пп-а!
Пьяный взмах у виска —
И стремглав из Европы
Покатились войска…
Губенко потрясающе решает тему вывода советских войск из Германии. Под лихую плясовую после знаменитого ельцинского «дирижирования» он включает в свой монтаж кадры-напоминания о немецко-фашистских зверствах на нашей земле. И это пронзает насквозь. Как и последующие кадры «чёрного октября».
«Мама, салют?» —
спросил пятилетний
мальчик.
А это чёрным
по «Белому дому» лупят…
«В красных стреляйте!» —
кричат в телевизор
артистки.
Всюду свобода,
равенство, братство и…
танки.
Вот она, современная история. Музыка и стихи, конечно, усиливают впечатление. Но всё-таки самое сильное — от документов. Кадры документальные запечатлели навсегда это варварство конца ХХ века. Хотя, оказывается, для кого-то оно вовсе не варварство, а повод для морального удовлетворения.
Губенко нашёл и процитировал документ по-своему символический. Это статья Новодворской в журнале «Огонёк» за январь 1994-го. При всей экстравагантности этой фигуры мы-то знаем: не только от себя говорит она здесь в приступе откровенности. Почти то же самое вырвалось и у Окуджавы, и у некоторых других, как говорится, представителей творческой интеллигенции. Так что же документально звучит в спектакле от их имени?
«Мы будем отмечать, пока живы, этот день… День, когда мы выиграли второй раунд нашей «единственной гражданской». И «Белый дом» для нас навеки — боевой трофей.
9 мая — история дедов и отцов, чужая история чужой страны. Я жалела и жалею только о том, что кто-то из «Белого дома» ушёл живым. Нас бы не остановила и гораздо большая кровь… Очень важно научиться стрелять первыми, убивать. Я вполне готова к тому, что придётся избавляться от каждого пятого. Сколько бы их ни было, они погибли от нашей руки, от руки интеллигентов… Мы предпочли убить и даже нашли в этом моральное удовлетворение. Оказалось, что я могу убить и при этом спокойно спать и есть. А про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь хорошо отстирывается».
Ну каково это вам?
«К народу возбуждать вниманье сильных мира»
«Чужая история чужой страны…» Это — для них. Для Губенко — родная история родной страны! Со всем, что в ней было.
Впрочем, мы знаем, любят Родину тоже по-разному. То есть разное в ней любят. И это зависит от позиции человека, от его взгляда на историю. Кому-то, скажем, Октябрь 1917-го видится катастрофой и время после него — «чёрной дырой», а для кого-то советский период — вершина российской истории. Как у Губенко?
Я — безоговорочно
и бесповоротно —
Капля в океане моего
народа…
Говорю — отчётливо,
без скороговорки:
Мне Земля для жизни
более пригодна
После Октября
семнадцатого года!
Я в Державу верую —
вечную, эту!
Красную по смыслу.
По флагу. По цвету.
Никогда не спрячусь
за кондовой завесой…
По национальности я —
советский!
На сцене эти строки Роберта Рождественского читает маленький мальчик в матросской форме. Но фактически его устами о себе говорит, по-моему, сам постановщик спектакля. В споре о советском времени, который не стихает, об отношениях народа и власти, искусства и жизни его позиция непреклонна.
И корни у неё глубокие! Они исходят от Пушкина и Блока, Гоголя и Чехова, Маяковского и Ахматовой, Некрасова и Горького, которыми буквально дышит спектакль. Актёр, исполняющий роль «буревестника революции», напоминает программное некрасовское:
Пускай нам говорит
изменчивая мода,
Что тема старая
«страдания народа»
И что поэзия забыть
её должна,
Не верьте, юноши!
не ст`ареет она.
Толпе напоминать,
что бедствует народ,
В то время как она ликует
и поёт,
К народу возбуждать
вниманье сильных
мира —
Чему достойнее служить
могла бы лира?..
Губенко этим руководствуется в своём взгляде на историю. Например, где сегодня, в каком театре вы можете увидеть трагедию Кровавого воскресенья? Да эта страница — 9 января 1905 года — вообще напрочь вычеркнута из общественного сознания. Будто и не было её! Спросите любого, и почти никто не ответит, что произошло в тот день.
А в спектакле «Содружества актёров Таганки» возникает колоссальной силы сцена. Этот надрывно молящийся хор с иконами в руках перед портретом Николая Второго: «Спаси, Господи, люди Твоя!» Эта тревожно драматическая музыка Стравинского и Чайковского, страдающие и гневные строки пушкинской «Деревни» о барстве диком, которые так к месту и так гениально читает народный артист России Николай Губенко. А самое главное — эти рвущие душу слова из петиции петербургских рабочих, обращённой к царю:
«Государь! Мы, рабочие, наши жёны, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе искать правды и защиты. Нет больше сил, Государь!.. Нас здесь больше ста сорока тысяч — и всё это люди только по виду, в действительности же за нами не признают ни одного человеческого права. Разве это согласно с божескими законами? Не лучше ли умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники-казнокрады, грабители русского народа…»
Это 1905-й. Но разве сегодня, после антисоветской контрреволюции 1991-го, к согласию с «божескими законами» приблизились, а не ушли совсем далеко от них?
Рабочие умоляют царя: «Не откажи в помощи твоему народу, взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы…»
А в ответ? Ружейный залп. Толпа на сцене падает. Свидетельство великого художника Валентина Серова, наблюдавшего за происходившим из окон Академии художеств: «То, что пришлось видеть мне, не забуду никогда — сдержанная, величественная, безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу, — зрелище ужасное».
Но не менее ужасна реакция царя, провозглашённого ныне святым. Звучат опять документы — выдержки из царского дневника и публичных его выступлений:
«Знаю, что жизнь рабочего нелегка. Многое надо улучшить и упорядочить. Но имейте терпение. Народ любит меня. Не мешайте ему. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливыми и к вашим хозяевам… Но мятежною толпою… заявлять мне о своих нуждах… преступно. Я верю в честные чувства рабочих людей… и их непоколебимую преданность мне. А потому... прощаю им вину их».
Итак, государь прощает. А мы слышим статистику жертв: «Только 9 января в больницы было привезено 1216 убитых и более 5000 раненых». Среди них — дети.
Рабочий хор на сцене — сперва еле слышно, а потом всё громче — начинает «Интернационал»…
Против осквернения святынь народных
Почему я останавливаюсь на этом сюжете столь подробно? Не только потому, что речь об одной из сильнейших сцен спектакля. Четверть века назад про начало первой русской революции, да и в целом про неё, знал правду каждый школяр. Тем более — про революцию Октябрьскую. А что и как знают об этих величайших событиях нашей истории сегодня?
Пожалуй, тут спектакль Губенко выполняет роль политпросвета. Не назидательно, разумеется, а эмоционально. Художественное потрясение побуждает думать, а это, по признанию Николая Николаевича, и есть основная его цель. Неужто после сцены, о которой я рассказал, не задумается зритель о том, как реально рождается истинная (не «оранжевая» какая-нибудь) революция?
Так же и с Октябрём. Сейчас официально стараются возвеличить Первую мировую войну, придать ей статус Второй Отечественной. А в этом спектакле коренной вопрос ставит и чеканно отвечает на него Маяковский:
Гремит и гремит войны
барабан.
Зовёт железо в живых
втыкать.
Из каждой страны
за рабом раба
бросают на сталь штыка.
ЗА ЧТО?
Во имя чего
сапог
землю растаптывает
скрипящ и груб?
Кто над небом боёв —
свобода?
бог?
РУБЛЬ!!!
Из этого тоже произрастёт Октябрь. Как, впрочем, изо всей предыдущей русской истории с необоримой тягой её народа к справедливости. Недаром же скажет Александр Блок, и это прозвучит в спектакле, о котором я пишу, что большевизм — состояние русской души, а не фракция в Государственной думе.
Главная цель всей нынешней официальной и либеральной идеологической обработки состоит как раз в том, чтобы переиначить душу народа. Привить ей терпимость к несправедливости. А во имя этого постараться сфальсифицировать, исказить, подделать всё, что связано в истории с народной борьбой за справедливость. Ещё лучше — вообще всем забыть бы это слово, как и слово «революция». Забыть Ленина. Забыть Сталина. Да возможно ли?
И тогда в ход идёт осквернение народных святынь.
Великое спасибо Николаю Губенко за крейсер «Аврора»! За то, что вспомнил и включил в свой идеологически полемический спектакль происшедшее пять лет назад на борту крейсера революции. В то время, кроме «Правды», мало какие газеты рассказали об этом. А ведь событие тоже по-своему историческое — с огромным знаком минус, конечно.
Дикторский голос в спектакле с едва уловимой иронией и сдержанным презрением поведал об этом так: «В ночь на 6 июня 2009 года на крейсере «Аврора» сотни гостей международного форума отметили годовщину журнала, издающегося на деньги олигарха Прохорова. На верхней палубе были установлены динамики, а на нижней вдоль столов с канапе и бокалами вина сновали официанты, наряженные в тельняшки. Словом, «пир во время экономической чумы». Одним из первых появился Прохоров. Затем к крейсеру подплыла баржа, на которой была установлена сцена. К началу концерта приехала Матвиенко. Глядя на обычно солидных топов, сейчас подпевающих и танцующих, Валентина Ивановна в восхищении развела руками: «Что вообще происходит в моём городе?!» А потом вместе с Эльвирой Набиуллиной стала подтанцовывать. Песни вызывали явное одобрение на крейсере. Когда восторг гостей достиг предела, несколько солидных мужчин, как по команде, в костюмах сиганули с палубы в Неву. Олигархи порезвились на славу».
Стоило бы ещё добавить, что песни, вызвавшие «явное одобрение», были густо насыщены матом, а среди почётных гостей веселился и полномочный представитель президента страны в федеральном округе. Этакое трогательное единение олигархов и власти.
После фантасмагорических кадров кощунственного разгула Губенко даёт реплику из Интернета: «Они же в детство моё нагадили!.. Своими пьяными воплями заглушили и прекрасное далёко, и то, что называется памятью целого поколения…» А когда детский хор тут же изумительно запевает «Что тебе снится, крейсер «Аврора»?», сдержать слёзы становится невозможно.
Мне интересно, что испытала бы на этом спектакле та самая Валентина Ивановна Матвиенко — кстати, бывший комсомольский работник. Ведь по службе она ничуть не пострадала, когда некоторый общественный шум всё-таки поднялся вокруг скандально безобразной истории с пьянкой на «Авроре». Наоборот, двинулась вверх по карьерной лестнице, стала председателем Совета Федерации, то есть иерархически третьим лицом в государстве!
Да и «первому лицу», по-моему, полезно было бы посетить «Содружество актёров Таганки». Мне уже доводилось выражать сожаление, что президент и премьер в этот театр не ходят. Понятно, у них иные предпочтения. На историю нашу тоже смотрят во многом совсем иначе. Но, может быть, «Концерт по случаю конца света» и их заставил бы о чём-то задуматься?
Важно это не только в связи с готовящимся «единым» учебником истории. Особо опасная угроза, нависающая ныне над нашей страной и всем миром (недаром продолжают говорить о конце света), требует от каждого максимально сосредоточиться.
Бессовестно «не замечать» такое!
Возвращаясь к началу этого грандиозного спектакля, приведу стихи, которые, как эпиграф, задают тон ему:
Наш век пройдёт.
Откроются архивы,
И всё, что было скрыто
до сих пор,
Все тайные истории
извивы
Покажут миру славу
и позор.
Богов иных тогда
померкнут лики,
И обнажится всякая
беда,
Но то, что было истинно
великим,
Останется великим
навсегда.
Слава и позор, величие и падение, верность и предательство проходят перед нами. Но чтобы всё это так всколыхнуло душу зала, необходима общая заряженность театрального коллектива на большой замысел и большие чувства. И, конечно, необходимо мастерство.
Мне опять-таки ранее доводилось писать, что Николаем Губенко создана редкостная труппа — одна из лучших в Москве. Здесь актёры умеют делать всё. Если надо, даже блистательными цирковыми артистами становятся, как в «Арене жизни». А в новом спектакле, где коллектив занят полностью (и даже некоторые дети актёров), до чего же великолепно поют, танцуют, читают стихи!
Есть образец — сам Губенко. У него учатся и его примеру следуют. Думаю, не только в упорстве овладения сценической техникой. Театр, которому шестнадцать лет пришлось работать без копейки государственной поддержки, собирал таланты не за огромные деньги, а по убеждению. И, сплочённые именно убеждением, вместе перенёсшие столько испытаний, сколько другим и не снилось, смогли они теперь создать спектакль такой великой идеи, которая воплощена в искусство высшей пробы.
Даже не хочется высказывать какие-то замечания по мелочам. В театре сами всё видят и чувствуют, сами сверхвзыскательны к себе. От первого представления ко второму, которые я смотрел, — совершенствование налицо. Уверен, так будет и дальше.
Одна проблема: тотальное замалчивание «демократической» прессой и телевидением того, что делает коммунист Губенко. Обидно и горько! Да просто бессовестно «не замечать» свершений такого масштаба при том, что в ранг события, на пьедестал фурора подчас возводятся потуги, которые иначе как пигмейскими и не назовёшь.
Премьера этого спектакля совпала с 50-летием Театра на Таганке. И часть некогда единой труппы, которая осталась с Любимовым, а потом вынуждена была расстаться с ним, я думаю, по-честному должна признать: всё самое яркое и достойное из лучших времён той «Таганки» живёт и приумножается сегодня на сцене соседнего здания. У Губенко.