А может, собирается наше руководство вернуться к тому стилю, когда день рождения А.С. Пушкина, например, отмечался в мае, а не в июне. Странно! Ведь 200-летие поэта, помнится, официально отмечалось 6 июня 1999 года. Зачем же лицею такое исключение? Уж не маневр ли это на опережение, чтобы упредить и дать пример подхода к такому неоднозначному событию. Да, первый в России… Да, обеспечил ей замечательные кадры просвещенных деятелей… Но не стоит заострять особого внимания на том, что многие из первого (пушкинского) выпуска стали декабристами, что именно здесь рождались эти «молодые штурманы будущей бури», разбудившие А.И. Герцена, который сам будил потом новые поколения борцов, а те — дальше. Пока страна не «вспряла ото сна», не совершила Октябрьскую революцию «и на обломках самовластья» не утвердила подлинный мир свободы и братства.

И СОВСЕМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО вспоминать, что самый великий лицеист считал своей главной заслугой, «что он восславил Свободу», да еще «вослед Радищеву», который, по высочайшему мнению, был «бунтовщиком хуже Пугачёва».

Но мы всё-таки рискнём задержать и на этом внимание. Здесь многое парадоксально. Будущий очаг вольнодумства Александр I расположил не где-нибудь, а у себя под боком — в четырехэтажном флигеле Екатерининского дворца. Думал пристроить сюда и своих младших братьев, но мать-императрица воспротивилась, опасаясь, должно быть, дурного влияния. Но всё равно, видимо, сочли, что близость лицея не без пользы, раз в нем станут получать образование будущие чиновники высшего ранга — надежда и опора империи. Но, оказалось, не все лицеисты стали такой опорой. Многих мы знаем с вами как певцов Свободы и борцов за нее.

Под чьим же крылом вырастали такие вольнолюбы? Инициатором создания лицея был М.М. Сперанский — главный советник Александра I по либеральным преобразованиям начала века. Кроме лицея, ему удалось еще создать Государственный совет — совещательный орган, который поминает в своей болтовне гоголевский Хлестаков. Еще лелеял он идею конституции, которая уничтожила бы различия в правах между сословиями, и проект постепенной отмены крепостного права. Но эти прожекты показались опасными и загнали его в опалу. Так что влияние на лицеистов имел он всего лишь косвенное.

Другое дело — первый директор лицея В.Ф. Малиновский, бывший дипломат, тридцать лет проработавший в Лондоне. Один из последователей русского просветителя Н.И. Новикова, Малиновский в своих сочинениях выступал за отмену крепостного права, развенчивал культ царей, пропагандировал идеи народоправства, патриотизма, равенство всех людей и народов, прославлял могущество науки, знания.

Воспитывали лицеистов в духе свободомыслия. Их вольнолюбивые мечты и надежды питала сама гуманистическая система образования, разработанная Малиновским совместно со Сперанским под девизом «Общее дело для общей пользы». Она способствовала всестороннему, гармоничному развитию личности с учетом индивидуальных склонностей и талантов, с уважением человеческого достоинства (категорический запрет телесных наказаний), с благоприятным режимом дня (чередование занятий в классах с прогулками и спортивными играми). И закономерно, что в лицее царила атмосфера радости, дружелюбия и доверия между наставниками и питомцами. «Царствует свобода…— вспоминал один из лицеистов. — В классах бываем недолго — 7 часов в день, летом досуг — на прогулке, зимой в чтении книг, иногда представляем театр, с начальниками обходимся без страха, шутим с ними, смеёмся».

Что ж тут удивительного, если пример бесстрашия перед самым высоким начальством был продемонстрирован уже на открытии лицея. В своей речи на этом торжестве профессор нравственных и политических наук Александр Петрович Куницын, призывая лицеистов любить Отечество, наставляя их во всех добродетелях, ни разу не упомянул государя императора, который сидел тут же. А на лекциях по вопросам права он смело проводил мысль о равенстве всех перед законом. Чувствуется, что куницынские идеи нашли отражение в пушкинской «Вольности»:

Владыки! вам венец и трон

Дает закон — а не природа;

Стоите выше вы народа,

Но вечный выше вас закон.

Такая вот перекличка звучит и дальше. Куницын утверждает, что нельзя превращать других людей в свою собственность. А Пушкин мечет пламя гнева в своей «Деревне», где «барство дикое, без чувства, без закона, присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца». О лекциях Куницына, по свидетельству П.А. Плетнёва, Пушкин «всегда вспоминал с восхищением и лично к нему до смерти своей сохранил неизменное уважение».

Куницыну дань сердца

и вина!

Он создал нас, он воспитал

наш пламень,

Поставлен им краеугольный

камень,

Им чистая лампада

возжена…

В свете этой «лампады» создавались и другие резко обличительные стихи поэта, приведшие в ярость императора. Разгневанный, он встретил Е.А. Энгельгардта, бывшего директором лицея с 1814 года, и сделал ему выговор за воспитанника. «Пушкина надо сослать в Сибирь, — сказал Александр I, — он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает».

Добрый директор попытался смягчить гнев императора, уверяя, что такой «необыкновенный талант… требует пощады. Пушкин теперь уже — краса современной нашей литературы, а впереди еще большие на него надежды». Возможно, это заступничество и повлияло на замену поэту сибирской ссылки на южную.

Но и позднее, уже при Николае I, на лицей смотрели как на рассадник неблагонадежности. В 1826 году агент III Отделения Ф. Булгарин доносил императору, что «именно в лицее начали читать все запрещенные книги, там находился архив всех рукописей, ходивших тайно по рукам, и наконец пришло к тому, что если надлежало отыскать что-либо запрещенное, то прямо относились в лицей».

«Вольнолюбивые надежды» возгорались в душах лицеистов, по воспоминаниям Пушкина, и от общения с офицерской молодежью, служившей в лейб-гвардейском гусарском полку, расквартированном в Царском Селе, — с П. Чаадаевым, П. Кавериным, Н. Раевским. Вместе с ними они ждали «минуты вольности святой», когда в России рухнет самовластье. И еще до послания «К Чаадаеву» в одном из ранних лицейских стихов Пушкин написал: «Я рабство ненавижу… кипит в груди свобода».

Идеи свободы человека сливались тогда у поэта и его друзей с глубоким патриотическим чувством, обостренным грозой 1812 года, пожаром Москвы, откуда многие из них были родом, уходом на фронт товарищей и братьев:

Вы помните: текла

за ратью рать,

Со старшими мы братьями

прощались

И в сень наук с досадой

возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шел мимо нас…

И еще. С потрясающей силой в «Воспоминаниях в Царском Селе»:

Края Москвы. Края родные…

И вы их видели, врагов моей

отчизны!

И вас багрила кровь

и пламень пожирал!

И в жертву не принес

я мщенья вам и жизни;

Вотще лишь гневом дух

пылал!..

Это было читано на экзамене в лицее в присутствии Г.Р. Державина, который, конечно же, не мог не восхититься и не наречь молодого поэта своим наследником, благословив его музу.

Колыбелью муз явился лицей и для двух других поэтов — друзей Пушкина: А. Дельвига и В. Кюхельбекера. Кюхельбекер не только воспевал Свободу, но и оказался на Сенатской площади в рядах декабристов вместе с другим пушкинским другом И. Пущиным. И сам Пушкин, окажись он тогда в Петербурге, был бы вместе с ними. Но он находился в ссылке в Михайловском, где незадолго перед этим его навещал Пущин. Знаменательно, что именно в канун восстания был сложен знаменитый гимн лицейскому братству — союзу, который «неколебим и вечен» («19 октября»). Подтверждением верности этому союзу вскоре явилось знаменитое пушкинское «Послание в Сибирь», вселявшее надежду в души пострадавших в борьбе за Свободу.

Верность лицейской дружбе, солидарность с героями 14 декабря проявил тогда и лицеист А.М. Горчаков. Когда восстание было уже подавлено, все схвачены, и только Пущин по недоразумению еще оставался на свободе, к нему пришел этот будущий глава русской дипломатии с заграничным паспортом и деньгами и умолял друга воспользоваться ими для побега за границу. Тот отказался, не считая честным покидать товарищей в беде, что стоило ему тридцати лет каторжных мук. Позднее защитником свободы Горчаков показал себя на своей дипломатической стезе. Он обеспечил нейтралитет европейских держав в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов, чем способствовал успеху русских войск в освобождении Болгарии от османского ига.

Трудно найти человека, который бы не знал о причастности Пушкина к лицею. Но мало кто знает, что там учился еще и М.Е. Салтыков-Щедрин, великий русский писатель-сатирик. Он поступил в Царскосельский лицей в 1838 году. Среди лицеистов на каждом курсе предполагался продолжатель А.С. Пушкина. На щедринском курсе «продолжателем» считался Михаил, писавший мрачноватые стихи под влиянием Лермонтова, Байрона и Гейне, которого любил за иронию. Он сочинил тогда множество стихотворений, из которых сохранились только одиннадцать. Одно из них — «Лира» (1841) — он посвятил памяти Державина и Пушкина. О Пушкине там так:

Певец тот был славен

и молод:

Он песнею смертных увлек,

И мира безжизненный холод

В волшебные звуки облек.

При Щедрине это был уже не тот светлый пушкинский лицей. Теперь здесь царила мертвящая атмосфера казенщины, в которой готовили «просвещенного вотчинника или преуспевающего службиста».

Но, возможно, этот рассадник министров и «помпадуров», как презрительно именовал Щедрин тогдашний лицей, и пробудил в нем ту сатирическую беспощадность, которая помогла ему с такой потрясающей силой выразить «трагическую истину русской жизни» в своих бессмертных творениях.

Салтыков-Щедрин был последним из выдающихся питомцев Царскосельского лицея. После щедринского выпуска лицей перевели в Санкт-Петербург, и стал он называться Александровским. В 1917 году Временное правительство отобрало у него помещение, а вскоре лицей вообще прекратил существование. На смену дворянским привилегированным заведениям пришли рабоче-крестьянские факультеты. Но память о пушкинском лицее была бережно хранима в советское время. И бывшая царская резиденция в 1937 году была переименована в город Пушкин.

В годы Великой Отечественной войны здание Царскосельского лицея было разрушено. В 1969—1975 годах его восстановили. Сегодня в музее бывшего лицея воссоздана обстановка, в которой проходила жизнь лицеистов пушкинского выпуска.