Суть начатой либерально-буржуазными кругами — как доморощенными, так и закордонными — фальсификации российской истории в том, чтобы подменить наше общее прошлое, биографию народа, а вместе с ним — и биографии миллионов соотечественников, посвятивших свои жизни возрождению и процветанию нашей Родины, борьбе за её свободу от иноземного владычества. Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редакционная коллегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.

Торговцы смертью

Англия и Франция вели с 3 сентября 1939 года странную войну с Германией. В декабре 1941 года Германия объявила войну Соединённым Штатам Америки, но даже и в 1944 году она ежемесячно получала через Испанию 48000 тонн американской нефти и 1100 тонн вольфрама. Американский публицист Чарльз Хайэм заметил: «Нетрудно представить реакцию граждан США и Великобритании, заяви им, что в 1942 году корпорация «Стандард ойл» торговала горючим с Германией через нейтральную Швейцарию и что горючее, предназначавшееся союзникам, получал их противник. Их охватил бы справедливый гнев. Как бы они были возмущены, узнай, что после событий в Пёрл-Харборе «Чейз бэнк» заключал миллионные сделки с врагом в оккупированном Париже с полного ведома правления этого банка в Манхэттене; что во Франции грузовики, предназначенные для немецких оккупационных войск, собирались на тамошних заводах Форда по прямому указанию из Дирборна (штат Мичиган), где находится дирекция этой корпорации; что полковник Состенес Бен, глава многонациональной американской телефонной корпорации ИТТ, в разгар войны отправился из Нью-Йорка в Мадрид, а оттуда в Берн, чтобы оказать помощь гитлеровцам в совершенствовании систем связи и управляемых авиабомб, которые варварски разрушали Лондон (та же компания участвовала в производстве «фокке-вульфов», сбрасывавших бомбы на американские и британские войска); что шарикоподшипники, которых так недоставало на американских предприятиях, производивших военную технику, отправлялись латиноамериканским заказчикам, связанным с нацистами. Причем делалось это с тайного согласия заместителя начальника управления военного производства США, который одновременно был деловым партнёром родственника рейхсмаршала Геринга в Филадельфии. Заметим, что в Вашингтоне обо всём этом отлично знали и либо относились с одобрением, либо закрывали глаза на подобные действия».

Как всё это следует расценить?

В немецких «верхах надеялись, — отмечал потом Г. Гудериан, — избежать серьезной военной кампании. Пассивное до некоторой степени поведение французов во время зимы 1939/40 г. приводило к выводу, что желание воевать у Франции было невелико». На участке фронта у Саарбрюккена французы вывесили огромные плакаты: «Мы не произведём первого выстрела в этой войне!» Отмечались многочисленные случаи братания французских и немецких солдат, которые наведывались друг к другу в гости, обмениваясь продовольствием и спиртными напитками.

Когда же один из инициативных командиров французского артиллерийского полка, занимавшего позиции в районе Бельфора, начал предварительную пристрелку возможных целей, то за это его чуть не предали военно-полевому суду. «Понимаете, что вы сделали? — распекал своего подчинённого командир корпуса. — Вы чуть-чуть не начали войну!» Действительной войны-то пока и не было, хотя она была объявлена. С 3 по 27 сентября только английские военно-воздушные силы обрушили на головы немецких обывателей 18 миллионов листовок. Маршал авиации А. Харрис заметил: «Я лично считаю, что единственное, чего мы добились, — это обеспечили потребности Европы в туалетной бумаге на пять долгих лет войны. Многие из этих листовок были столь глупо и по-ребячески написаны, что, пожалуй, хорошо, что их скрывали от английской общественности, даже если нам приходилось рисковать и терять напрасно экипажи и самолёты, сбрасывая эти листовки на врага».

В дневнике Гальдера от 25 сентября 1939 года упоминается о предстоящем «плане фюрера предпринять наступление на западе». 27 сентября Гитлер сообщил командующим видами вооруженных сил о своём решении «наступать на западе как можно скорее, поскольку франко-английская армия пока еще не подготовлена». По утверждению Браухича, он даже наметил дату наступления — 12 ноября. Через два дня Гальдер сделал в дневнике пометку: фюреру необходимо пояснить, что «боевой опыт, приобретенный в Польше, не является рецептом для наступления на западе; не годится против крепко спаянной армии».

Сокрушительное поражение

10 мая 1940 года Германия начала стремительное генеральное наступление на западе. Прошло лишь пять дней, и трусоватый французский премьер-министр Рейно позвонил Черчиллю и сказал: «Мы потерпели поражение». Тот сразу прилетел в Париж, чтобы переломить пораженческие настроения у союзного правительства, но не добился успеха. Уже 22 июня Франция — после военного краха — капитулировала.

Генерал де Голль главной причиной быстрого поражения французской армии считал то, что ее командные кадры оказались во власти рутины: «В армии господствовали концепции, которых придерживались еще до окончания Первой мировой войны. …Идея позиционной войны составляла основу стратегии, которой собирались руководствоваться в будущей войне. Она же определяла организацию войск, их обучение, вооружение и всю военную доктрину в целом». Сходную оценку дал Гудериан: «Немецкое командование могло с уверенностью считать, что оборона Франции с учетом использования укреплений планируется осторожно и схематично по доктрине, основанной на выводах из Первой мировой войны, т.е. на опыте позиционной войны, — высокой оценке огня и недооценке маневра».

Большой разнобой существует в оценках того факта, что в июне 1940 года Гитлер позволил 300000 английских солдат эвакуироваться через Ла-Манш из Франции, отдав по радио приказ — без шифровки! — остановить их окружение. Манштейн в «Утерянных победах» посчитал это большой ошибкой фюрера: он, желая «избежать войны с Англией», отказался от решающего сражения с нею «летом 1940 года и упустил единственный для него шанс». Это помешало ему позже решиться на вторжение в Англию и дало «затем возможность англичанам продолжать войну в Африке и Италии». Но Манштейн признал, что вторжение в Англию было связано тогда «с чрезвычайным риском»: немцы не смогли завоевать господство в воздухе, им недоставало военно-морских сил.

Генерал-фельдмаршал Рундштедт говорил, что после дюнкеркского «чуда» Гитлер «надеялся заключить с Англией мир». Французский историк А. Гутар тоже полагал: «Гитлер был убежден, что Англия… будет вынуждена заключить мир. Он имел твердое намерение облегчить англичанам это дело и предложить им чрезвычайно великодушные условия. Было ли удобно при этих условиях начать с того, чтобы захватить у них их единственную армию?»

Черчилль предположил, что Гитлер, остановив наступление танковых частей на Дюнкерк, хотел дать возможность заключить мир или улучшить перспективы для Германии на заключение выгодного мира с Англией. Гудериан оспаривал эту мысль, утверждая: «Я не встречался с фактами, которые могли бы подтвердить это мнение. Несостоятельно также и другое предположение Черчилля, что танковые части якобы были остановлены по решению Рундштедта. Как участник этих боев я могу заверить, что хотя героическое сопротивление Кале заслуживает всяческого признания, но оно не оказало никакого влияния на ход боевых действий под Дюнкерком. Напротив, правильным является предположение, что Гитлер и прежде всего Геринг считали, что превосходства немецкой авиации вполне достаточно для воспрещения эвакуации английских войск морем. Гитлер заблуждался, и это заблуждение имело опасные последствия, ибо только пленение английской экспедиционной армии могло бы укрепить намерение Великобритании заключить мир с Гитлером или повысить шансы на успех возможной операции по высадке десанта в Англии».

Здесь важно то, что Гитлер и высшее германское военное командование не планировали вторгаться в Англию, они хотели добиться мира с нею, а в дальнейшем — использовать её как союзницу. Гальдер написал 21 мая 1939 года: «Основной противник… для нас — Франция. Мы ищем контактов с Англией на базе разделения сфер влияния в мире». Гарт удивлялся: «Как это ни странно, но ни Гитлер, ни немецкое верховное командование не разработали планов борьбы против Англии. Еще более странно, что ничего не было сделано даже в течение той девятимесячной паузы, после которой в 1940 году началось наступление немцев на Западе. Никакого плана не было разработано и тогда, когда неизбежным стало поражение Франции. Таким образом, очевидно, что Гитлер рассчитывал добиться согласия английского правительства на компромиссный мир на благоприятных для Англии условиях… Немецкая армия совершенно не была готова к вторжению в Англию. В штабе сухопутных войск не только не планировали эту операцию, но даже не рассматривали подобную возможность».

Ширер, изучивший захваченные американцами немецкие военные архивы, подтвердил эту мысль: «Ни Гитлер, ни верховное командование, ни высшие штабы сухопутных войск, ВМС и ВВС никогда всерьез не рассматривали вопрос о том, как вести и выиграть войну против Великобритании». В середине лета 1940 года Гитлер «не имел четкого представления, что делать дальше, как довести войну до победного завершения». Тогда он говорил, что «всё, чего он хочет от Англии, — это признания германских позиций на континенте». Его «целью является заключить с Англией мир на основе переговоров. …Наши народы по расе и традициям едины».

Очень быстрый разгром Франции стал крайне огорчительным сюрпризом для Советского правительства. К. Ворошилов признал после войны: «Мы всё-таки думали, что если Германия нападет на Англию и Францию, то она там завязнет надолго». События пошли по иному пути, стратегическое положение СССР существенно ухудшилось. Наше политическое и военное руководство — особенно после Советско-финляндской войны — понимало, что общая боеготовность Красной Армии была не на должном уровне. Она нуждалась в боевой технике новейших образцов, надо было серьезно повысить оперативно-тактическую и техническую подготовку командиров. В обострявшейся обстановке

1 сентября 1939 года Верховный Совет СССР принял Закон о всеобщей воинской обязанности.

Политическая игра на пороховой бочке

22 июля 1940 года английское руководство отклонило мирное предложение Берлина. Это серьезно озадачило германскую верхушку, перед нею встал вопрос о быстрейшем выводе Англии из войны. Геббельс записал в дневнике 13 июля 1940 года: «Фюрера больше всего занимает вопрос, почему Англия до сих пор не ищет мира. Он, как и мы, видит причину этого в том, что Англия ещё надеется на Россию. Поэтому он считает, что придется силой принудить Англию к миру. Однако он неохотно идёт на это. Причина: если мы разгромим Англию, вся Британская империя распадется, но Германия ничего от этого не выиграет. Разгром Англии будет достигнут ценой немецкой крови, а пожинать плоды будут Япония, Америка и др.».

После войны Гальдер, анализируя ситуацию 1940 года, считал, что тогда Гитлер будто бы не исключал возможности избежать войны с Россией, если та проявит «разумность» в своих устремлениях в западном направлении. Это значило: Гитлер в то время полагал, что есть возможность заставить СССР придерживаться выгодной политики для Германии и что Советский Союз не будет мешать «решить вопрос об Англии». По словам Геббельса от 1 ноября 1940 года, Гитлер считал: «Тройственный пакт является не антикоминтерновским, а направленным на ликвидацию гегемонии Англии. …Фюрер надеется, что ему удастся привлечь Россию к единому антианглийскому фронту».

12—13 ноября, принимая Молотова в Берлине, Гитлер предложил обсудить план «раздела мира» между Германией, Италией, Японией и СССР, то есть он хотел, чтобы СССР подписал провокационный документ о его присоединении к «континентальной коалиции». Это, по задумке Гитлера, могло помочь ему добиться почетного мира с Англией, которую теперь возглавлял «непреклонный Черчилль». Этот мир облегчил бы Германии возможность разгромить потом Советский Союз и обеспечить расширение «жизненного пространства». Геббельс писал 14 ноября после завершения германо-советских переговоров в Берлине: «Никакого взаимосвязывающего соглашения не будет (!). …Вопрос о Тройственном пакте. Россия согласна с пактом, но не намерена к нему присоединяться». Добиться своей цели Гитлер не смог. Молотов отверг его политические инсинуации и жестко потребовал конкретно ответить, чего добивается Берлин в Центральной и Юго-Восточной Европе.

Молотов говорил Чуеву о цели тех переговоров: «На этом мы должны были их испытать, хотят ли они действительно с нами улучшить отношения, или это сразу наткнётся на пустоту, на пустые разговоры. Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать... Мы, со своей стороны, должны были прощупать его (Гитлера) более глубоко, насколько с ним можно серьезно разговаривать. Договорились выполнять — не выполняют. Видим, что не хотят выполнять. Мы должны были сделать выводы, и они, конечно, сделали выводы... Он (Гитлер) хотел втянуть нас в авантюру, но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии».

Политическая игра продолжилась. Советское руководство 25 ноября сообщило Берлину о возможности принять предложенный проект «Пакта четырех держав о политическом и экономическом сотрудничестве» при выполнении ряда условий: германские войска должны уйти из Финляндии, необходимо заключить договор между СССР и Болгарией о взаимопомощи, а также разместить советские войска на военно-морских базах в районе Босфора и Дарданелл и т.д.

Мельтюхов в «Упущенном шансе Сталина...» заключил: «По справедливому мнению ряда авторов, ответом на это советское предложение стало утверждение Гитлером 18 декабря директивы № 21 «План «Барбаросса», которым предусматривалось напасть на СССР 16 мая 1941 г. и молниеносно разгромить его». Житель Берлина, «гражданин мира» А. Гогун заявил в «Русской мысли», что советское руководство вынудило Германию напасть на СССР, для неё после безрезультатного исхода переговоров с Молотовым 12—13 ноября 1940 года «стала ясной угроза нападения Красной Армии», и потому 18 декабря 1940 года Гитлер подписал план «Барбаросса».

Это — фальсификация истории. Германия стала готовиться к агрессии против СССР сразу после капитуляции Франции. Гитлер считал, что «разгром России заставит Англию прекратить борьбу», а если она на это не пойдёт, то «Германия будет продолжать борьбу против Англии при самых благоприятных условиях». Гальдер зафиксировал в своём дневнике, что Гитлер 31 июля 1940 года раскрыл своим генералам вариант новой стратегии Германии: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению... Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии... Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия. Вывод: в соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше... Существование второй великой державы на Балтийском море нетерпимо. Начало: май 1941 года. Лучше всего было бы уже в этом году, однако это не даст возможности провести операцию слаженно».

Иллюзия альтернативных вариантов

В беседах с Кейтелем в июне 1940 года Гитлер предлагал предпринять «восточный поход» этой же осенью. Военные убедили его, что осень — неблагоприятное время для ведения германской армией военных действий в России. В конце июля Гитлер согласился перенести начало «восточного похода» на весну 1941 года. План нападения на СССР начали разрабатывать 25 июня 1940 года. Главную идею своего плана Гитлер высказал еще в «Майн кампф»: «Мы прекращаем бесконечное германское движение на юг и запад Европы и обращаем наши взоры в сторону земель на востоке... Когда мы говорим сегодня о приобретении новых земель и нового пространства в Европе, то в первую очередь думаем о России и о подчиненных ей окраинных государствах... Эта колоссальная империя на востоке созрела для ее ликвидации».

Выход из стратегического тупика, в какой попала Германия после отказа Великобритании от предложенного ей мира, гитлеровская верхушка искала в быстром военном разгроме СССР. В качестве резервного плана адмирал Редер предлагал захватить Египет и лишить Англию последней крупной базы в Восточном Средиземноморье, заставить Турцию вступить в союз с Германией. Затем выйти к южным границам СССР, поставить под угрозу удара вермахта советские нефтяные месторождения на Кавказе.

Д. Фуллер так оценил последствия предполагаемой потери англичанами Египта: «Вся Северная Африка перешла бы в руки итальянцев и немцев. Тогда они могли бы заставить Испанию вступить в войну, прижать Турцию, открыть дорогу в Россию через Армению и Грузию, наконец, Британия попала бы в такое отчаянное положение, что у американцев пропало бы желание поддерживать ее. Если бы произошли все эти события, причем они вовсе не были невозможными, Британии пришлось бы пойти на переговоры о мире, потому что без американской помощи — а Америка была для неё таким же важным стратегическим районом, как и её собственные центральные графства, — Британия при всём желании не могла продолжать борьбу».

Фуллер полагал, что Гитлер и его генеральный штаб тогда «не могли понять, что единственный способ вынудить Британию выйти из войны — нанести по ней косвенный, а не прямой удар, то есть подорвать её островную безопасность войной на истощение, а не бросаться на штурм, к которому немцы были не подготовлены». Но осуществление этого плана означало перенос по меньшей мере на целый год нападения на Россию. За это время Вооруженные Силы СССР могли существенно повысить свою боеспособность. А Гитлер и его генералы считали тогда уничтожение Советского Союза первоочередной задачей.

Ширер расценил это как крупнейшую ошибку: «В конце мая 1941 года Гитлер, используя только часть своих сил, мог нанести сокрушительный, вероятно, даже роковой удар по Британской империи. Никто не понимал этого лучше, чем оказавшийся в тяжелейшем положении под давлением обстоятельств Черчилль. В письме президенту Рузвельту от 4 мая он признавал, что если Египет и Ближний Восток будут потеряны, то продолжение войны «превратится в трудную, долгую и мрачную проблему» даже при условии вступления в конфликт Соединенных Штатов. Но Гитлер этого не понял. Его слепота тем более непостижима, поскольку балканская кампания задержала операцию «Барбаросса» на несколько недель, поставив её тем самым под угрозу. Захват России теперь предстояло осуществить в более короткие сроки, чем первоначально планировалось. Ибо существовал непреодолимый рубеж — русская зима, из-за которой потерпели поражение Карл XII и Наполеон.

У немцев оставалось только шесть месяцев до наступления зимы для захвата огромной страны, которую ещё никогда не завоевывали с запада… Эта задержка оказалась роковой. Апологеты военного гения Гитлера утверждают, что балканская кампания не вызвала ощутимых изменений в графике осуществления плана «Барбаросса» и что перенос срока был вызван главным образом поздней оттепелью, из-за чего дороги Восточной Европы оставались месивом грязи вплоть до середины июня… Фельдмаршал Ф. Паулюс, который в то время являлся главным разработчиком плана русской кампании в генеральном штабе сухопутных войск, показал на Нюрнбергском процессе, что решение Гитлера напасть на Югославию отодвинуло начало «Барбароссы» примерно на пять недель».

Однако А. Тейлор утверждал иное: «Это — легенда, придуманная немецкими генералами для оправдания своего поражения в России и фактически ни на чём не основанная. Лишь 15 из 150 немецких дивизий, предназначенных для первого удара, были отвлечены на Балканах, вряд ли это серьезная потеря. Планы мобилизации в Германии для Восточного фронта не были выполнены к 15 мая по совершенно другой причине: вследствие недостатка снаряжения, особенно автотранспорта… Даже при месячной отсрочке 92 немецкие дивизии… пришлось снабжать целиком или частично из французских ресурсов».

Гарт указал на то, что «1941 год был исключительно неблагоприятным в отношении погоды»: «Зима длилась дольше, чем обычно. Вплоть до июня на протяжении многих миль берега Буга были скрыты под водой. Такая же погода стояла и в районах, расположенных севернее. Генерал Манштейн, командовавший в то время ударным танковым корпусом в Восточной Пруссии, вспоминал, что в конце мая и начале июня там прошли сильные дожди. Если бы вторжение началось раньше, то шансы на его успех были бы невысокими, и, как заявил Гальдер, весьма сомнительно, что более ранний срок вторжения был бы более приемлемым, и поэтому задержка, связанная с кампанией на Балканах, не играет большой роли».

Роковой удар по Англии в то время Гитлер, как отмечалось, не считал первоочередной задачей, он настойчиво искал мира с нею. Гитлер и немецкие генералы, у которых сильно закружилась голова после быстрых побед над Польшей и Францией, были твердо уверены в том, что германским войскам пяти месяцев вполне достаточно для полного разгрома Красной Армии.

От плана «Барбаросса»  к плану мирового господства

Гитлеровское руководство нисколько не сомневалось в успешном осуществлении плана «Барбаросса». Об этом говорит и то, что ещё весной 1941 года оно начало разрабатывать план завоевания мирового господства. В служебном дневнике верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) за 17 февраля 1941 года излагалось требование Гитлера: «После окончания восточной кампании необходимо предусмотреть захват Афганистана и организацию наступления на Индию». Штаб ОКВ эти операции наметил провести осенью 1941 года и зимой 1941—1942 годов. Их замысел был изложен в проекте директивы э-32 «Подготовка к периоду после осуществления плана «Барбаросса».

Направленный в сухопутные войска, военно-воздушные и военно-морские силы 11 июня 1941 года «Проект» предусматривал после разгрома Советских Вооруженных Сил захват английских колониальных владений и некоторых независимых стран в бассейне Средиземного моря, Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, вторжение на Британские острова, развертывание военных действий против Америки. Германские стратеги рассчитывали уже осенью 1941 года приступить к завоеванию Ирана, Ирака, Египта, района Суэцкого канала, а затем и Индии, где планировалось соединиться с японскими войсками. Немецко-фашистское руководство надеялось, присоединив к Германии Испанию и Португалию, быстро захватить Гибралтар, отрезать Англию от её сырьевых источников и предпринять осаду островов. Разработка директивы э-32 и других документов свидетельствует, что после разгрома СССР и решения «английской проблемы» гитлеровцы намеревались в союзе с Японией «устранить влияние англосаксов в Северной Америке».

«Захват Канады и Соединенных Штатов Америки предполагалось осуществить при помощи крупных морских десантов, высаженных с баз в Гренландии, Исландии, на Азорских островах и в Бразилии на восточное побережье Северной Америки и с Алеутских и Гавайских островов — на западное», — писал профессор О. Ржешевский в предисловии к труду У. Ширера «Взлёт и падение третьего рейха». Но война с Советским Союзом пошла не так, как запланировали гитлеровские генералы. В конце 1941 года им пришлось думать не о завоевании Индии и США, а о том, как спасти свои войска от окончательного разгрома и уничтожения.

В. Резун в книге «Самоубийство: зачем Гитлер напал на Советский Союз?» (2000) обманывает читателей, утверждая, что германские генералы «ничего не знали про наш климат и наши дороги». Г. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» писал: «Зима и весна 1941 года были для меня кошмаром. Новое изучение походов шведского короля Карла XII и Наполеона I показало все трудности этого театра военных действий… Все руководящие лица верховного командования вооруженных сил и главного командования сухопутных сил, с которыми мне приходилось разговаривать, проявляли непоколебимый оптимизм и не реагировали ни на какие возражения».

Фельдмаршал фон Рундштедт, проведший большую часть Первой мировой войны на Восточном фронте, весной 1941 года, спросив Гитлера, знает ли он, что значит вторгнуться в Россию, будто бы сказал: «Война с Россией — бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что её нельзя выиграть в течение одной лишь летней кампании… Мы должны подготовиться к длительной войне и постепенно достигать своих целей».

На суде в Нюрнберге Кейтель заявил, что он был против войны с Россией и в своём меморандуме Гитлеру предлагал отказаться от плана нападения и «не вести войны против Советского Союза». Вестфаль утверждал: «Главнокомандующий сухопутными силами Германии фельдмаршал фон Браухич и его начальник штаба генерал Гальдер отговаривали Гитлера от войны с Россией. С такими же предостережениями обращался к нему и генерал Кестринг, который много лет жил в России, хорошо знал её и самого Сталина».

Так ли было на самом деле? У. Ширер писал в своей книге, что ещё в конце июля 1940 года Браухич заверил Гитлера, что война с Советским Союзом «продлится от четырех до шести недель». И далее: «Нет никаких свидетельств, указывающих на то, что генералы в высшем руководстве армии возражали против решения Гитлера повернуть оружие против Советского Союза… Позднее Гальдер будет с иронией писать о «русской авантюре Гитлера», утверждая, что с самого начала высшие военачальники были против этого. Однако в записях за декабрь 1940 года в его объемистом дневнике нет ни слова, которое подтвердило бы это заявление. В действительности из дневниковых записей складывается впечатление, что все военачальники были полны энтузиазма в связи с намечаемой авантюрой».

На совещании высших генералов ОКБ и главного командования сухопутных войск (ОКХ) 3 февраля 1941 года Гальдер в общих чертах докладывал планы генштаба сухопутных войск. Позднее он утверждал, будто они с Браухичем «высказывали сомнения в правильности оценки советской военной мощи и в целом выступали против реализации плана «Барбаросса», считая его авантюрой. Однако ни в его дневниковых записях за эти дни, ни в официальном совершенно секретном меморандуме ОКБ по поводу совещания об этом не говорится ни слова. На самом деле из этих документов явствует, что сначала Гальдер оценивал противостоявшие русские силы приблизительно как 155 дивизий, заметив, что немецкие силы насчитывают примерно столько же, но «они куда выше по качеству». Много позднее… Гальдер и его коллеги поняли, что данные разведывательных служб о Красной Армии были ошибочными».

Решение фашистского руководства о нападении на СССР У. Ширер оценил как «самое роковое из всех его решений». Генерал Г. Блюментрит считал: «Первые роковые решения были приняты немецким командованием о России. С политической точки зрения самым главным роковым решением было решение напасть на эту страну». Г. Гудериан признал: «Роковой была недооценка сил противника. Гитлер не верил ни донесениям о военной мощи огромного государства, представляемым военными инстанциями, особенно нашим образцовым военным атташе в Москве генералом Кестрингом, ни сообщениям о мощи промышленности и прочности государственной системы России. Зато он умел передать свой необоснованный оптимизм непосредственному военному окружению». Уже во время войны Гудериан «указал Гитлеру на то обстоятельство, что русские имеют большое превосходство в танках, которое будет увеличиваться, если потери в танках у нас будут одинаковые». Гитлер сказал ему: «Если бы я знал, что ваши данные о количестве русских танков соответствуют действительности, я бы наверняка не начал эту войну».

Информационная война

С. Иванов в книге «Штаб армии, штаб фронтовой» писал в 1990 году: «Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять Гитлеру, что у нас царит спокойствие, если не беспечность… Если бы мы продемонстрировали Гитлеру нашу подлинную мощь, он, возможно, воздержался бы от войны с СССР в тот момент».

Наоборот, наше правительство пыталось показать Германии силу советской державы. В конце апреля оно организовало поездку военного атташе немецкого посольства в Москве и других военных экспертов на Урал и в Западную Сибирь для осмотра заводов, выпускавших как танк Т-34, который был лучше всех типов немецких танков, так и новые бомбардировщики, по скорости и дальности полёта превосходившие «юнкерсы». Как ещё более наглядно можно было продемонстрировать свою «подлинную мощь»?

В свою очередь, начальник штаба верховного главнокомандования генерал-фельдмаршал В. Кейтель 15 февраля 1941 года издал секретную «Директиву по дезинформации противника» (ее обновили 12 мая). Жуков писал: «Чтобы скрыть подготовку к операции «Барбаросса», отделом разведки и контрразведки главного штаба были разработаны и осуществлены многочисленные акции по распространению ложных слухов и сведений. Перемещение войск на восток подавалось «в свете величайшего в истории дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию». Были напечатаны в массовом количестве топографические материалы по Англии. К войскам прикомандировывались переводчики английского языка. Подготавливалось «оцепление» некоторых районов на побережье пролива Ла-Манш и в Норвегии. Распространялись сведения о мнимом авиадесантном корпусе. На побережье устанавливались ложные ракетные батареи. В войсках распространялись сведения в одном варианте о том, что они идут на отдых перед вторжением в Англию, в другом — что войска будут пропущены через советскую территорию для выступления против Индии. Чтобы подкрепить версию о высадке десанта в Англию, были разработаны специальные операции под кодовым названием «Акула» и «Гарпун». Пропаганда целиком обрушилась на Англию и прекратила свои обычные выпады против Советского Союза».

25 мая 1941 года Геббельс записал в дневнике: «В отношении России нам удалось осуществить великолепный информационный обман». 6 июня 1941 года он отмечал: «Наша работа по маскировке идет безупречно. Весь мир говорит о предстоящем вскоре заключении военного пакта «Берлин — Москва». То-то он удивится, узнав, что из этого выйдет!» Вот запись от 18 июня 1941 года: «Маскировка от России достигла своей наивысшей точки! Мы настолько захлестнули мир потоком слухов, что уже и сами с трудом ориентируемся».

Александр ОГНЁВ.

Фронтовик, профессор, заслуженный деятель науки.