Первые дни войны

Руководили новой структурой люди, обладающие огромным опытом и огромными полномочиями: А. Щербаков — секретарь ЦК ВКП(б) и А. Лозовский — заместитель наркома иностранных дел, старый коммунист-коминтерновец.

Каждый, кто хотя бы чуть-чуть соприкоснулся с войной, с ее историей, знает эти три буквы — СИБ. Однако мало кому известно, что в первый же день жизни Совинформбюро была сформирована группа писателей, в которую вошли самые знаменитые мастера слова. Их материалы, которые распространяло СИБ, были предназначены для зарубежной прессы и практически не публиковались в СССР — разве что в собраниях сочинений. Поэтому, думается, в нынешние праздничные дни газетное творчество этих гигантов литературы заслуживает особого внимания читателей.

Первую статью для Совинформбюро написал 24 июня 1941 года Илья Эренбург. Вот несколько строк из этой работы:

«На стенах древнего Парижа в дни немецкой оккупации я часто видел надписи: «Гитлер начал войну, Сталин ее кончит». Не мы хотели этой войны. Не мы перед ней отступим. Фашисты начали войну. Мы ее кончим — победой труда и свободы. Война — тяжёлое, суровое дело, но наши сердца закалены. Мы знаем, какое горе принес фашистский захватчик другим народам. Мы знаем, как он останавливается, когда встречает достойный отпор. Мы не дрогнем… Высокая судьба выпала на нашу долю — защитить нашу страну, наших детей и спасти измученный врагами мир. Наша священная война, война, которую навязали нам захватчики, станет освободительной войной порабощенной Европы». И еще Илья Григорьевич написал слова, актуальные, к сожалению, во все времена: «Я видел, как пал Париж,— он пал не потому, что были непобедимы немцы. Он пал потому, что Францию разъели измена и малодушие. Правящая головка предала французский народ».

Сегодня в разных странах мира (да и в нашей, к сожалению) находится немало тех, кто хотел бы посмачнее плюнуть в спину советскому Верховному Главнокомандующему. Но я горжусь тем, что благодаря жёстко организованному единству мою страну не постигла участь других государств, растоптанных фашистским сапогом.

1 июля 1941 года по каналам СИБ опубликовал свой очерк Всеволод Вишневский: «В редакции «Правды» — всё чётко, оперативно. Проводим ночное совещание о том, как писателям работать в армии и на флоте…

Лебедев-Кумач мобилизован на Всесоюзное радио: нужны песни, стихи, фельетоны.

Вот Вл. Ставский — три советских и один монгольский орден на груди: «Еду от «Правды» на Западный фронт». Выезжают, не теряя ни часа, Н. Вирта, Ал. Сурков, А. Безыменский. Готовы Е. Долматовский, К. Симонов. Присылает молнию-заявку Г. Фиш. Да всех разве перечислишь! Литература вся становится оборонной!

Встречаюсь с боевыми немецкими писателями-антифашистами. Глаза горят: «Рот фронт, геноссе! Пришёл час!» Вот Фридрих Вольф — автор популярнейшего и у нас, и в Англии, и в США «Профессора Мамлока». Пишет, не разгибаясь, нужные материалы. А человек едва оправился после мучений и избиений во французском концлагере Вернэ, где просидел более семнадцати месяцев. «Меня,— говорит Вольф,— спасли советские товарищи… Все мои силы, вся жизнь для СССР».

Работает напряженно Илья Эренбург. В течение одного дня он написал пять нужнейших острых, интересных листовок-обращений.

Работа советскими писателями начата! Мы будем вести ее неустанно!»

Константин Симонов будто кожей прочувствовал трагедию первых недель войны, и простые слова «части прикрытия» стали под его пером гимном мужеству.

Константин Михайлович писал: «Военный язык лаконичен. В приказе сказано «задержать противника». Но слово «задержать» в нашей армии значит — задержать во что бы то ни стало. Слово «драться» в нашей армии значит — драться до последней капли крови.

Части прикрытия — это значит части, которые приняли на себя первый удар врага, первыми прощупали его стратегию и тактику, первыми на ходу во время боя научились новым приемам борьбы с ним.

…А в сводке Совинформбюро утром появилась скупая фраза: «В течение прошлого дня части прикрытия сдерживали наступление противника до подхода наших главных сил».

5 июля 1941 года.

Николай Тихонов из Ленинграда: «Нам много предстоит тяжелого. Надо пройти через всё. Ничто не страшно человеку, стоящему за правду. Мы стоим за правду. В наш человеческий город пропустить зверей нельзя, мы их не пропустим! Их будут истреблять безжалостно, беспощадно. С ними нет другого разговора, как разговор пулей и снарядом, танком и минометом…

Страна наша стала вооруженным лагерем. Ленинград — ее передовой пост. На посту часовые не спят. И Ленинград стоит, как закованный в броню часовой, он зорко всматривается в туманную ночь, в которой притаился враг, беспощадный, настойчивый, кровожадный».

Борис Лапин и Захар Хацревин погибли в боях под Киевом в сентябре 1941 года. Но они успели передать в редакцию: «Во всех переулках баррикады, построенные руками местных жителей. Никто не остался в стороне от оборонных работ. Вот это и есть сегодняшний Киев — суровый, трудовой, яростный, бессмертный советский город. И ополченцы, и санитарки, выносящие раненых, и старые рабочие-арсенальцы, снова приготовившиеся к боям по прошествии двадцати с лишним лет и нацепившие на пояс связки гранат, и пушки, стоящие в глубине дворов, и части Красной Армии, и скверы, и очередь у кассы цирка — всё это наш Киев, героический Киев». 18 сентября 1941 года.

Шолоховский подсолнух

«Въезжаем в то, что недавно называлось селом. По сторонам обгорелые развалины домов, торчат одни печные задымлённые трубы. Груды кирпича на месте, где недавно были жилища, обгорелая домашняя утварь, осколки разбитой посуды, детская кроватка с покоробившимися от огня металлическими прутьями.

На мрачном фоне пожарища неправдоподобно, кощунственно красиво выглядит единственный, чудом уцелевший подсолнечник, безмятежно сияющий золотыми лепестками. Он стоит неподалёку от фундамента сгоревшего дома, среди вытоптанной картофельной ботвы. Листья его слегка опалены пламенем пожара, ствол засыпан обломками кирпичей, но он живёт! Он упорно живёт среди всеобщего разрушения и смерти, и кажется, что подсолнечник, слегка покачивающийся от ветра, — единственное живое создание природы на этом кладбище». Михаил Шолохов. Смоленская область. Сентябрь 1941 года.

Почерк гения: живая красота среди мерзости мёртвого запустения. Так, очевидно, и рождаются символы великой литературы.

…Короткая строка Ильи Эренбурга: «Немцы в Киеве — эта мысль нестерпима. Мы отплатим им. Как птица Феникс, Киев восстанет из пепла. Горе кормит ненависть. Ненависть крепит надежду». 27 сентября 1941 года.

Октябрь 1941 года. Немцы рассматривают в полевой бинокль московские улицы. Русский граф — советский писатель Алексей Толстой пишет: «Вот поняли теперь: что жизнь, на что она мне, когда нет моей Родины? По-немецки мне говорить? Подогнув дрожащие колени, стоять, откидывая со страху голову перед мордастым, свирепо лающим на берлинском диалекте охранником, грозящим добраться кулаком до моих зубов? Потерять навсегда надежду на славу и счастье Родины, забыть навсегда священные идеи человечности и справедливости— забыть всё, всё прекрасное, высокое, очищающее жизнь, ради чего мы живём?.. Видеть, как Пушкин полетит в костёр под циничную ругань белобрысой фашистской сволочи и пьяный гитлеровский офицер будет мочиться на гранитный камень, с которого сорван и разбит бронзовый Пётр, указавший России просторы беспредельного мира?

Нет, лучше смерть. Нет, лучше смерть в бою. Нет, только победа и жизнь!»

Борис Полевой в декабре 1941 года ещё не создал главную книгу своей жизни, но стремительно обретал популярность у читателей.

Освобождение города Калинин он обрисовал очень ярко. Вот крошечный эпизод: «В разбитой машине были посылки немецких солдат, которые не успели отправить адресатам в Германию. Красноармейцы вынули содержимое одной из них и разложили на снегу. Это: два поношенных детских костюмчика, выкраденных из чьего-то комода, две пары поношенных женских галош, грязное мужское бельё, кукла без ноги и две измятые серебряные ризы, содранные с каких-то икон. Всё это обер-ефрейтор Курт Рухенау посылал своей матери в город Кёльн, на Кайзерштрассе, 14.

И вот лежат на снегу эти трофеи гитлеровского жулика. А рядом труп дюжего немца. Красноармейцы, проходя мимо, брезгливо смотрят на них: сколько вору ни воровать, а расплаты не миновать!»

Александр Фадеев рассказал об одном из ленинградских детских домов: «Однажды во время дневного сна Эрик, закрывшись с головой, тихо плачет. Воспитательница встревожена — не болен ли ребёнок, но Эрик объясняет: «Я вспомнил, как у нас мама умерла, мне жалко её, она ушла за хлебом рано утром и целый день до ночи не возвращалась, а дома было холодно. Мы лежали в кроватке с братиком, мы всё слушали — не идёт ли мама. Как только хлопнет дверь, так и думаем, что это наша мамочка идёт. Стало темно, а мама всё не шла, а когда вошла, то упала на пол. Я побежал через дом и там достал воды и дал маме воды, а она не пьёт. Я её на кровать притащил, она очень тяжёлая, а потом соседки сказали, что она умерла. Я так испугался, но я не плакал, а сейчас не могу, мне её очень жалко».

Это не беллетристика — Фадеев процитировал официальный отчёт заведующей детским домом № 38. Как пишет Фадеев дальше, документ этот «является одним из тех великих и страшных счетов, которые наш народ должен предъявить и предъявит врагу. Пусть позор преступления против жизни, счастья и души наших детей навеки ляжет проклятием на голову убийц. Вся подлая животная жизнь всех этих гитлеров, герингов и сотен тысяч, миллионов немцев, развращённых ими и доведённых ими до последней степени вырождения и зверства, не стоит единой слезинки нашего ребёнка. За каждую эту слезинку они должны заплатить и заплатят потоками своей чёрной крови».

Дранг нах Сталинград

К сожалению, я должен остановиться — никакой газетный формат не сможет вместить даже самое краткое изложение бессмертных творений советских писателей времён Великой Отечественной войны.

Кто-то скажет: и правильно, хватит! Зачем ворошить прошлое? Была Великая Победа, минуло уже 65 лет сравнительно спокойной жизни в Европе, обнимемся и забудем.

Неплохая мысль.

Но вот свежее сообщение из Германии. В Берлине сошлись две демонстрации: неонацисты несли стилизованные символы своих предшественников; антифашисты вышли с плакатами «До Сталинграда 2697 километров!» Полиция встала живым щитом, стараясь предотвратить столкновение. Ей это удалось: пройдя менее полукилометра, неонацисты остановились, а потом разошлись.

Да, сегодня они преодолели всего около 500 метров. А если завтра для успеха наследников бесноватого фюрера сложится благоприятная конъюнктура и они, вооружившись всерьёз, решат прошагать 2697 километров к Сталинграду? Вряд ли кто-то может быть абсолютно уверен, что им это не удастся сделать ни при какой политической погоде.

И тогда к штыку снова приравняют перо. Это грустно — творец должен создавать красоту. Но чтобы жила красота, порой приходится воспевать ненависть — ту ненависть, которая питает память и надежду.

Александр ДРАБКИН. Политический обозреватель «Правды».