Буду говорить немного и буду говорить сбивчиво, это связано и с болезнью (правда, дело поправляется), так что вы меня не обессудьте, пожалуйста. Я знал, что есть книга о Зюганове. И когда книжка эта пришла, – ну, партийная книга, думаю, партийная книга, которую и нужно прочитать как партийную книгу, и не более того. Но когда стал читать, увидел, что написана книга все-таки талантливым человеком. Талантливым человеком не только потому, что он пишет о Зюганове, о лидере, о деятеле партии, но пишет просто как о человеке, пишет о времени, о том времени, в течение которого происходит все это – это и конец восьмидесятых годов, и девяностые годы. И все это настолько, мне кажется, точно, настолько это выверено – или талант такой у автора, или что-то еще.

Понимаете, мы, писатели, все-таки опытные люди и видим, когда в каком-то месте что-то вычеркивалось и писалось заново: вот здесь текст, видимо, не годился, этот текст ушел, а потом появился новый текст, который показался автору более подходящим. Ни разу, ни в одном месте я не увидел такой помарки, когда одно вычеркивается, а другое вставляется. Писалось точно на одном дыхании, может быть, так оно действительно и было, потому что фигура, я имею в виду Зюганова, достойная того.

Говорить и писать о нем и легко, и трудно. Я не знаю, не представляю себе другого человека, который бы на протяжении более чем двадцати лет выдерживал, вытерпливал такие издевательства. Это не просто издевательства, это подобие казни какой-то – столько пришлось выдержать Зюганову. Трудно представить такого человека, трудно. Иногда казалось даже, особенно после выборов девяносто шестого года, что, наверное, Зюганов сдал, что-то его не видно, слишком дорого обошлись ему эти выборы. Нет, не сдал, снова появился. Снова появился, да со словами, да с мнениями, да гораздо лучшими, чем прежде, потому что эти выборы, девяносто шестого года, поганые совершенно, только утвердили то, что есть в нем.

О Зюганове говорили здесь много, и будут еще, очевидно, говорить. Нам повезло. Я имею в виду, повезло не только коммунистам, повезло всем нам, патриотам. Потому что Зюганов лидер не одних только коммунистов, Зюганов – лидер всех патриотов России. Если не все патриоты России это сознают, тем хуже для них. В общем-то, так оно действительно и есть.

Я, вспоминаю, познакомился с Зюгановым, когда был писательский съезд, еще в 1990 году. Я выступал там, подошел после этого Зюганов, и мы познакомились, и он отвез меня даже до дому. И всё, казалось, на этом всё. Затем – событие за событием, событие за событием, и куда не придешь – везде Геннадий Зюганов. Везде он выступает, везде он говорит то, что нужно. Не надо забывать – в книге это есть, – не надо забывать, что в 1991 году это была инициатива его: обратиться со «Словом к народу». И «Слово к народу» тогда возымело все-таки определенное действие. Нет, не определенное, а большое действие! Если не все это сразу почувствовали, если началась травля тех, кто подписывал это письмо, – это ничего не значит. С некоторых пор такое ощущение: если за что-то травят Зюганова, травят партию, заодно и меня цепляют, мне это только составляет гордость – ага, ну, значит, заслужил, ты это заслужил за доброе дело, потому что эти-то люди уж не ошибаются.

Не знаю, Зюганов, может, где-то ошибался, автор, наверное, знает лучше ошибки его, наверное, без этого ни один человек не был. Но что касается общественной борьбы, не видно, чтобы где-то он ошибался. Не видно, потому что спасти партию после девяносто первого года и затем после девяносто шестого года – это надо было иметь удивительную силу. Не просто какую-то физическую, моральную силу, духовную силу. Это надо было иметь особенную силу, чтобы спасти все-таки и направить ее дальше.

Я вспоминаю, что после девяносто первого года даже люди, далекие от коммунизма, пошли за Зюгановым. Тогда был создан Координационный совет народно-патриотических сил России. И самые разные люди (я сейчас всех не помню, там были Игорь Шафаревич, Егор Исаев, Владимир Крупин, отец Александр Шаргунов и многие, многие другие), самые разные люди, которые поначалу не признавали Зюганова, собирались всякий раз в общем-то не для того, чтобы просто поговорить – делалась большая работа.

Встречаться с Геннадием Зюгановым всегда приятно. Приятно, потому что нет, кажется, ничего, о чем бы он не знал. Заговоришь о книге – он обязательно знает эту книгу. Он приходил на читательские конференции. Он пришел как-то в педагогический университет. Никто его туда не приглашал – просто пришел, сел, расселся, можно сказать (он умеет это делать – показать себя), расселся, потому что неизвестно, какой народ вокруг. Как раз обсуждалась повесть «Дочь Ивана, мать Ивана». Он послушал, потом встал, да так хорошо сказал. Говорили, наверное, человек пятнадцать. А он один встал и сказал так, что лучше уж, мне кажется, и нельзя было сказать. И я как-то почувствовал себя лучше, и аудитория почувствовала лучше, потому что некоторые разногласия все-таки были. Эти разногласия исчезли, как только он сказал самое-самое главное. И всегда так.

А его выступления на Всемирном русском соборе! Там же не одна тысяча народу собирается, приезжают люди со всего свету. Там говорят самое главное. И есть ведь люди, которые говорят удивительно хорошо (не будем вспоминать тех людей, которые провоцируют всякий раз). Но поднимается Зюганов – и так точно всегда говорит, совершенно точно. У него какая-то особая аура. Человек столько лет провел партию, которая была, казалось бы, обречена, провел ее и на выборах все-таки проходил в тройку тех, кто собирает голоса.

Я признаться, как-то уже после вторых выборов думал: нет, всё уже, всё. Действительно, писалось много тогда, что старики умирают, у партии никаких уже ресурсов нет, потому что молодые не идут в партию, а стариков становится всё меньше и меньше. Нет, Зюганов и его товарищи оказались умнее. И молодые пошли, и проценты не потерялись (если только однажды потерялись, и то немного), и уважать стали партию. Уважать ее заставили не только в России – уважать ее заставили во всем мире. Именно он со своими товарищами это сделал. Это действительно трудно представить, что потом американские деятели, чуть ли не президенты, приезжали в Москву, искали встречи с Зюгановым и не очень-то хотели встречаться с президентом. Было такое? Было. Потому что почувствовали сильную, большую личность.

Все прекрасно знают, что для того, чтобы Россия поднялась на ноги, чтобы она вытравила из себя все болезни и, особенно, гадости, нужен такой человек, как он. Все прекрасно знают, но одним это совсем не нужно, а другие просто смотрят, чем это все закончится. Вот опять выборы. Опять выборы, опять трескотня, опять нападения на Зюганова. Я думаю, что эти нападки его закалили, и к ним совершенно по-другому он относится, и работать ему будет легче. Ну, и потом – народ... Я не могу сказать, что он стал поумнее, трудно об этом говорить. Для того чтобы стать поумнее, видимо, нужны еще какие-то сроки да сроки. Ведь нас дубина делает, а дубина с той стороны дает совсем не тот ум, что называется. И все равно, и все равно…

Я не был никогда коммунистом, и не считаю себя коммунистом. Но я с вами, всегда голосовал за вас. Всегда знал, что это нужно, что если что-то и поможет вытащить Россию из дерьма, в котором она сейчас оказалась, не только из дерьма, а вот из этого великого дерьмого богатства, в котором она оказалась, – то только эта сила, важная сила. А с Геннадием Андреевичем повезло нам. Он как-то везде поспевал. Придешь на какое-нибудь незначительное событие – Геннадий Андреевич там, придешь на другой день на другое событие – Геннадий Андреевич там. А ведь у него вся Россия, можно сказать. Везде поспевать – в этом отношении он человек неподражаемый, другого такого человека нет. Это сама эпоха такого человека родила. Она же и ведет его. Она же должна привести к тому, к чему мы все стремимся.

25 сентября 2007 года, г. Иркутск.

Фото: Портрет писателя Валентина Распутина работы художника Ильи Глазунова