– Павел Сергеевич, если оценивать экономическую ситуацию в целом и критическую зависимость бюджета от конъюнктуры нефти и газа, есть ли у нашей страны реальный шанс модернизировать свою промышленность? Причём модернизировать те её сегменты, которые не относятся к сырьевому сектору?

– Реальная, а не на словах модернизация возможна при выполнении трёх условий. Первое и самое главное – наличие политической воли руководства страны. Сегодня есть отчётливое понимание, что нашим политическим и экономическим конкурентам сильная Россия с модернизированной экономикой не нужна, так как мир в части промышленного производства уже давно поделён. Зачем им российские самолёты и скоростные поезда, когда они сами всё это производят и нам с удовольствием продадут? Единственный сектор, где мы сейчас реально конкурируем, – это производство вооружения. В части экспорта в этом сегменте мы на втором месте, но нам наступает на пятки та же Франция, пытаясь вытеснить, к примеру, с азиатских рынков.

Второе условие, которое тесно связано с первым, – это блокировка интересов олигархических групп, многие из которых заинтересованы в однобоком развитии – сырьевом.

Третье условие – использование для нужд отечественной промышленности наших финансовых заначек – золотовалютных резервов и средств Стабфонда. Настоятельно назрела необходимость их перевода из иностранных банков в Россию с последующим инвестированием внутри страны, в первую очередь в развитие инфраструктурных проектов.

– А это реально – задействовать для экономики деньги Стабфонда и не будет ли против Минфин?

– Сейчас наши финансовые резервы приносят минимальный доход. При вложении их в российские банки доход возрастёт, а если средства Стабфонда направить в промышленность, в инфраструктурные проекты, то отдача, пусть и не сразу, будет ещё большей. С учётом того, что финансовый кризис может в один момент вообще обесценить все валюты, лучше их сейчас вкладывать в прорывные проекты. Одно из направлений, которое поддержала наша фракция КПРФ при обсуждении в Государственной Думе, – создание фонда перспективных исследований. Это предложение внёс недавно вице-премьер Дмитрий Рогозин. Другое направление использования этих средств – технологическое перевооружение промышленности. И третье направление – развитие инфраструктуры, в частности сети дорог. Нам в ответ говорят: нельзя использовать резервы, так как всё разворуют. Но если оперировать лишь понятием «всё разворуют», то зачем вообще экономику поднимать? Или мы своим бездействием продолжаем рубить сук, на котором сидим, или предпринимаем что-то реальное, чтобы блокировать коррупцию, пусть даже методом мобилизационных мер. Потому что времени на размышления у нас не осталось.

– В системных решениях, которые вы предлагаете в своей программе по исправлению ситуации в промышленности, первым пунктом значится приоритетное стимулирование прямых государственных и иностранных инвестиций в производство. Но какими методами такое стимулирование проводить, чтобы эти средства не растворились?

– Я шесть лет работал представителем Торгово-промышленной палаты России в Италии и в рамках её полномочий проводил много деловых встреч с потенциальными инвесторами. На одной из них итальянские партнёры сказали: «У нас с Россией товарооборот достиг 42 миллиардов долларов, из них две трети – это плата наличными российской стороне за сырьё, нефть и газ. Нам странно слышать, что мы не в форме кредитов, а живыми деньгами заплатили 30 миллиардов, а вы просите – дайте на инвестиции два-три миллиарда. Если вы сами не вкладываете деньги, почему у нас должна быть уверенность в эффективности наших вложений?»

Итальянцы задали справедливый вопрос. Да, мы должны активнее использовать наши резервы для инвестиций. А чтобы не разворовали, финансировать надо конкретные сектора промышленности в соответствии с федеральными целевыми программами. Источниками должны стать отдельные статьи бюджета и создание специализированных фондов. Инвестиции можно просить у иностранцев, но пока мы сами не станем вкладывать реальные деньги в промышленность, дело не сдвинется.

– Действительно, мы без конца, как некую мантру, произносим слова о необходимости иностранных инвестиций, при этом из страны в больших масштабах происходит утечка капиталов за рубеж. Можно ли поставить этому заслон?

– Нам с начала 90-х годов навязали финансово-экономическую модель западного либерализма, суть которой следующая: прежде всего введите рынок, он всё расставит по своим местам. Рынок ввели, одновременно был разрешён бесконтрольный вывод денег за рубеж. Поэтому многое из того, что страной зарабатывается, по­просту утекает. А, к примеру, в Индии, где уже 50 лет капитализм, запрет на вывоз денег за рубеж через банки был снят только несколько лет назад. Смысл в ограничении валютных операций такой: обогащайся внутри страны и развивай национальную экономику. То же правило действует и в Китае, и в Израиле. Наша экономика с начала 1990-х годов функционирует с настежь открытой дверью, через которую капиталы свободно утекают. Сейчас говорить о жёстком регулировании валютных операций нельзя, потому что мы уже одной ногой находимся в ВТО.

– Ваш прогноз результатов вступления России в эту организацию?

– Фракция КПРФ была всегда против ускоренного вхождения в ВТО. Евгений Примаков, когда занимал пост президента Торгово-промышленной палаты, постоянно говорил нашим министрам либерального толка – поосторожнее с вступлением в ВТО. Никаких резких преимуществ у нас не будет, западное сообщество никогда не считало нас членами своей семьи. Мы входим в чужой клуб по интересам, который играет по своим правилам. По предварительным расчётам экономика потеряет в краткосрочной пер­спективе 300 миллиардов рублей, а выигрывает только 50 миллиардов на ближайшее время, а доходность на 50 миллиардов – в долгосрочной перспективе. Плохо здесь то, что мы открываем свою экономику и начинаем конкурировать. Но чтобы конкурировать, сначала надо провести модернизацию промышленности.

– Как нам наладить научно-технический обмен с развитыми странами, чтобы наша промышленность соответствовала мировому уровню?

– В 1930-х и в 1960-х годах мы блоками закупали у «Форда», «Сименса» и других компаний новейшие предприятия, потом наши инженеры-конструкторы на них создавали свои модели, на основе которых осуществлялся научно-технический прогресс. Сейчас созрел период для новой индустриализации. Нам надо закупать идеи и технологии. Другого способа слезть с сырьевой иглы у нас нет. Эффективным решением научно-технического обмена стало бы создание российско-европейского и российско-азиатского центров по обмену промышленными технологиями. Эти центры послужили бы инструментом привлечения мировых технологических новинок и коммерциализации наших научно-технических разработок на международном рынке.

– В чём смысл упомянутого вами фонда перспективных исследований?

– Фонд станет отбирать прорывные промышленные и военные технологии и их финансировать. Вначале предполагалось, что это будет или агентство стратегических исследований, или же спецкомитет по науке и технике. Однако с учётом рыночной составляющей Правительство предложило создать структуру в форме фонда. По своим функциям он будет похож на DARPA – агентство передовых оборонных исследовательских проектов США. Вероятно, в конце августа – начале сентября в рамках экспертного совета при Правительстве будут предложены варианты деятельности этого фонда. Предполагается и создание научно-технического совета из представителей отечественных научных центров.

– Где взять кадры для модернизации?

– Очень больной вопрос. Всё упирается в системный кризис нашей науки и промышленности, который продолжается уже 20 лет. Действительно, есть большие нарекания по поводу качества подготовки инженеров. Ситуация усугубляется из-за того, что кадры стареют, стимулов для молодёжи идти работать в науку нет. Всё происходит из-за недофинансирования. Здесь тоже нужна политическая воля руководства страны. Кризис в науке и промышленности системный, и его надо решать в комплексе.

– Много нареканий и скандалов вызывает формирование себестоимости продукции в оборонно-промышленном комплексе. В чём суть конфликта между предприятиями ОПК и Минобороны?

– Очень долгое время не было отлаженного режима исполнения гособоронзаказа. Для нормальной работы продукция ОПК должна финансироваться по пред­оплате, однако этого не происходит, и предприятия ждут плату за изготовленную продукцию по восемь – девять месяцев. Из-за этого они берут кредиты под высокие проценты. В итоге себестоимость растёт, получается заколдованный круг. Минобороны до сих пор не выполняет установки по своевременному 80-процент­ному авансированию гособоронзаказа. Для контроля за этим процессом мы предложили создать постоянно действующую парламентско-правительственную комиссию, которая бы отслеживала этот процесс и при необходимости его корректировала.