Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редколлегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.

 «Единственная страна, где стихи читают миллионы людей»

В годы Великой Отечественной войны тесная связь писателей с жизнью народа проявилась прежде всего в том, что они изо дня в день откликались на возникавшие тогда животрепещущие проблемы. Прямое осмысление происходивших событий вызвало сильную публицистическую струю. П. Павленко писал в своём дневнике: «Слово писателя, его призыв, его песни, его лозунги доходят сейчас до таких слоёв народа, до каких ранее он даже не мечтал дойти. Потому что никогда ещё художник не был так нужен людям, как сейчас. Потому что никогда так не любил человек свою культуру, свой язык, свою песню, как любит сейчас, в дни тягостных страданий Родины». Британский журналист А. Верт в книге «Россия в войне 1941—1945» (1967) заметил: «Россия также, пожалуй, единственная страна, где стихи читают миллионы людей».

В течение всей войны на страницах газет и журналов печатались произведения, зовущие советских людей на боевые подвиги. Они способствовали сплочению всех сил народа, укрепляли веру в нашей победе. В них не было упадничества, растерянности, отчаяния, пессимизма. Советская литература стала литературой воюющего народа. В 1942 году А. Толстой писал, что «советская литература в дни войны становится истинно народным искусством, голосом героической души народа».

Мобилизующая сила советской литературы основывалась на бесстрашной правде. Н. Тихонов говорил в феврале 1944 года на IX пленуме Союза писателей СССР: «Главным героем нашей литературы, как в дни мирного строительства, так и в дни Отечественной войны, является правда. Мы не хотим скрывать ни дней тягостного отступления, ни дней жестоких боёв, ни огромного напряжения сил страны на пути к победе. Мы не хотим рядить наших воинов, наших офицеров в пышные одежды сказочных удальцов или ограничиваться картинами строго батальных описаний. Правда о войне — это рассказ, который должен потрясти души и сердца, раскрыть все моральные богатства, всю глубину могучего духа советского человека».

А. Сурков утверждал, что «лишь слово правды, честное, простое, готовы мы принять в свои сердца». Он считал: «Не надо пытаться перекричать войну. Чтобы живой человеческий голос не затерялся в хаосе звуков войны, надо разговаривать с воюющими людьми нормальным человеческим голосом. Но голос этот будет услышан, если говорящий и пишущий стоит близко, у сердца воюющего человека».

В. Быков подчеркнул: «Проблема героизма во время войны является решающей, главной. Смелость, отвага, презрение к смерти — вот те основные качества, которыми определяется достоинство воина. Великая Отечественная война советского народа против немецкого фашизма длилась четыре года, но её духовно-физический «концентрат» составляет целую эпоху в нашей истории».

Соловьиное горло России

Героем литературных произведений стал рядовой участник войны, отразивший характерные черты народа, проявившиеся на войне. В поэме-эпопее «Василий Тёркин» А. Твардовский прославил подвиг святого и грешного русского человека, который хорошо знал, что «Россию, мать-старуху, нам терять нельзя никак». И. Эренбург писал, что на фронте «мы защищаем нашу мать-Россию», что её миссия «всегда мнилась лучшим сынам русского народа в утверждении братства, добра, всечеловеческих идеалов».

К. Симонов гордится русской землёй, где родился:

За то, что на ней умереть

 мне завещано,

Что русская мать нас

на свет родила,

Что, в бой провожая нас,

 русская женщина

По-русски три раза меня

 обняла.

В стихотворении «Родина» он пишет, что можно переносить холод и голод, «но эти три берёзы при жизни никому нельзя отдать».

О. Берггольц не сомневалась:

Мы победим, клянусь тебе,

 Россия,

от имени российских

матерей.

В её поэзии представал суровый образ Родины: «Родина моя в венце терновом, с тёмной радугой над головой».

П. Коган со всей искренностью молодости восклицал: «Я — патриот. Я воздух русский, я землю русскую люблю». В стихотворении «Родина» А. Сурков писал:

Ты всех милее, всех

дороже, русская

Суглинистая, жёсткая

земля.

В лирической поэме «Россия» А. Прокофьев воспел раздолье русских полей, красоту бесконечных лесов, отразившиеся в душе русского народа. Родина воспринимается в ней в романтическом ключе:

Сколько звёзд голубых,

 сколько синих,

Сколько ливней прошло,

 сколько гроз.

Соловьиное горло —

Россия,

Белоногие пущи берёз.

Да широкая русская

песня,

Вдруг с каких-то дорожек

и троп

Сразу брызнувшая

в поднебесье

По-родному, по-русски —

 взахлёб…

Образ Родины занял центральное место в литературе. В годы войны он стал душевнее, теплее, интимнее. Для А. Ахматовой высшей святыней была Россия, и могучее чувство патриотизма помогло ей не разделить судьбу тех, кто бросил Родину. В годы войны она сильнее и непосредственнее ощутила свою связь с народом. Она клялась от имени миллионов советских людей:

Мы детям клянёмся,

клянёмся могилам,

Что нас покориться никто

не заставит!

Она предсказывала:

Вражье знамя растает,

как дым.

Правда за нами, —

и мы победим!

В поэзии Ахматовой выражалась уверенность в том, что в жестокой схватке с врагом мы сумеем сохранить своё национальное достоинство, «русскую речь, великое русское слово» и передать внукам его «свободным и чистым».

Поразительно скромный, М. Исаковский был истым патриотом, ему не нужен был «берег турецкий», для него «Россия лучше всех». Во время войны он мучительно переживал невозможность из-за своей серьёзной болезни воевать на фронте, но он был участником великой битвы: его замечательные песни согревали души наших людей, поднимали им настроение, укрепляли их веру в победу над заклятым врагом. Уже в первые дни войны комсомольцы уходили на фронт с новой песней Исаковского:

Наступил великий час

расплаты,

Нам вручил оружие народ.

До свиданья, города

и хаты, —

На заре мы двинемся

в поход.

Солдаты на фронте любили петь его проникновенные песни «Огонёк», «Ой, туманы мои, растуманы». Стало популярным его стихотворение «В прифронтовом лесу», которое неразрывно связывало личные надежды и переживания с судьбой Родины:

Пусть свет и радость

прежних встреч

Нам светят в трудный час,

А коль придётся в землю

 лечь,

Так это ж только раз.

Литературоведы справедливо отмечают, что «песней о Родине можно назвать всю лирику Исаковского». Она сюжетна, его стихотворения нередко построены в форме монолога, обращённого к читателям от лица участника событий. Задушевность лирической мелодии, жизнеутверждающий юмор, тонкий психологизм, народно-песенный ритм, точный, выразительный язык, удивительная конкретность, правдивость — всё это делало его поэзию подлинно народной по содержанию и форме. В 1943 году Исаковскому присудили Сталинскую премию.

Б. Ручьёв оказался в заключении по необоснованному обвинению. Он рвался на фронт, но ему отказывали в праве сражаться с врагом с оружием в руках. А он и на Колыме писал стихи, прославляющие мать-Родину. В «Стихах о далёких битвах» поэт сетовал на горькую судьбу:

У дальнего моря я долю

 кляну,

Что в горькой разлуке живу

 я в войну,

Что в первой цепи не шагаю

 в бою

И люди не знают

про доблесть мою.

В 1942—1943 годах Б. Ручьёв написал трагедийную поэму «Невидимка», в которой звучит народный голос мужества и гнева. Несправедливо наказанный поэт остался верен своему долгу даже в трагических условиях.

В стихотворении А. Яшина «Любовь» образ Родины и образ верной подруги сливаются в единое целое: «Ты и Россия для меня одно». Любовным переживаниям посвящены стихи М. Исаковского, К. Симонова, А. Суркова, М. Алигер, О. Берггольц, С. Щипачёва и др. Интимная лирика нередко была связана с отношением к жизни и смерти. Счастье героев обусловлено общим, народным счастьем: от победы над захватчиками зависит и личное счастье. Любовная лирика, задушевная, искренне правдивая, приобретала гражданский, общественный характер. Основные мотивы её — клятва в верности, надежда на встречу и счастье, тоска из-за разлуки с любимой.

Стихотворения тех лет запечатлели и тоску, и ревность. Верность представала символом подлинной человечности, измена воспринималась не только как личное оскорбление, но и как антиобщественный поступок. Обманывать воина, лишать его светлых надежд — это преступление. В «Открытом письме» К. Симонова морально осуждалось эгоистическое понимание счастья, бичевалась измена жены сражающемуся на фронте солдату. В стихотворении «Жди меня» он призывал любимую: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди».

Сильное воздействие на русскую литературу оказывала фольклорная традиция, помогавшая писателям говорить с народом на языке, близком его эстетическим вкусам, традициям и национальным особенностям мышления. Это отчётливо проявилось в поэзии А. Твардовского, М. Исаковского, А. Суркова. «Всё, что было украшено фразой, суесловием, высокопарностью и прочими литературными красотами, — отмечал А. Павловский, — тотчас обнаруживало свою беспочвенность… Характерно, например, что все сторонники сложного, ассоциативного стиха, построенного на игре слов и переменчивости смыслов, в первые же месяцы войны вынуждены были отказаться от него». Б. Пастернак, по его словам, стал впадать в «неслыханную простоту». Само время требовало народной простоты. А. Твардовский замечал: «Вот стихи, а всё понятно…» Это осознал И. Сельвинский, который очень хотел, чтобы ему верили. Он писал: «Тогда лишь стих народу нужен, когда и дышит вместе с ним». Его стихотворение - исповедь «Я это видел!» о фашистских зверствах, призывающее к возмездию, начиналось так:

Можно не слушать

народных сказаний,

Не верить газетным

столбцам,

Но я это видел. Своими

глазами.

Понимаете? Видел. Сам.

В годы войны поэты использовали в своём творчестве

разнообразные жанры — короткое стихотворение, боевой лозунг, поэму, песню, лирическое послание. Н. Тихонов, А. Твардовский, А. Сурков, К. Симонов, И. Сельвинский создавали баллады, в которых они, используя присущие этому жанру острую сюжетность и драматическую напряжённость конфликта, показывали войну в событийных проявлениях. Д. Бедный создал ряд сатирических портретов врага («Хвастливый котёнок», «Ряженый бандит»), басни («Обиженный вор», «Волк-моралист»). Сатирические стихотворения, фельетоны, памфлеты, эпиграммы, частушки создавали С. Маршак, В. Лебедев-Кумач, С. Михалков, С. Васильев и другие поэты. Во фронтовых газетах были «уголки сатиры» под заголовками «Прямой наводкой», «Штык к бою», «На мушку»… Выпускались сатирические приложения, издавались сборники «Фронтовой юмор», «Бойцы смеются».

Сражающееся слово

Маршал И. Конев вспоминал: «Вскоре в 19-ю армию прибыли наши уважаемые писатели: Шолохов, Фадеев, Петров и много корреспондентов и кинооператоров. Их визит был для нашей армии серьёзной моральной поддержкой и вообще большим событием не только для нашей армии, но и для всего Западного фронта».

Маршал К. Мерецков в книге «На службе народу» писал, что «редакциям фронтовой, армейских, корпусных и дивизионных газет приходилось работать в трудных условиях»: «Я нередко наблюдал, как военные журналисты размещаются где-нибудь на краю лесной поляны. Пишущая машинка стоит на ящике, а машинистка — на коленях. Вернувшийся с переднего края сотрудник, сидя на корточках, диктует ей свежую информацию. В стороне перед наборной кассой со шрифтом, поставленной на козлы, работают молодые ребята, готовя набор очередного номера. Рядом с ними торчит воткнутая в землю палка с дощечкой, на которой написано «Редакция». Вскоре ещё пахнущая краской газета увозится в подразделения и части».

Он отметил, что, например, газета «Фронтовая правда» широко освещала подвиги воинов, армейскую жизнь и «играла большую роль в воспитании воинов, в мобилизации их на разгром врага», но она «в войска поступала порой на пятый день после выпуска, а в период прорыва ленинградской блокады не помещала материалов о наступательных боях… Меры приняли немедленно, и вскоре «Фронтовая правда» начала поступать в части в день выхода… В газете стали чаще выступать писатели Всеволод Вишневский, Александр Чаковский, Всеволод Рождественский, Павел Шубин, Александр Гитович, Анатолий Чивилихин. Стихотворения поэтов, посвящённые сражениям в новгородских болотах, у Мясного Бора, под Синявином, печатались в виде отдельных листовок и распространялись в войсках политотделами армий».

Лучшая поэма XX века

Для А. Суркова, К. Симонова, П. Антокольского, О. Берггольц годы войны стали вершиной их поэтического творчества. А. Твардовский тогда создал лучшую поэму ХХ века «Василий Тёркин». С. Михалков утверждал: «Я считаю «Василия Тёркина» шедевром мировой культуры на все времена. Великая поэма». Лауреат Нобелевской премии И. Бунин писал Н. Телешову из Парижа в 1947 году после прочтения «Василия Тёркина» Твардовского: «Не могу удержаться — прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищён его талантом — это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всём и какой необыкновенный народный, солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого, слова!»

«Василий Тёркин» стал бессмертным поэтическим воплощением образа русского советского солдата. Ф. Абрамов писал: «За всю историю русской литературы… не было столь популярного в народе героя, как Василий Тёркин». Он был «духовной опорой и подмогой в самую страшную годину его испытаний — в Великую Отечественную войну».

Художественную цельность придают поэме раздумья о Родине, образ которой неразрывно связан с Тёркиным и лирическим героем. В третьей части книги, где Тёркин иногда как бы внешне исчезает, повышается эмоциональная насыщенность, лирическая форма изложения становится важнейшим средством раскрытия эпического содержания. Твардовский, «будучи уроженцем Смоленщины, связанный с нею многими личными биографическими связями», «не мог не увидеть героя своим личным земляком». Они своими мыслями и чувствами близки друг другу, это позволило герою от своего лица высказывать то, что мог сказать и сам поэт. А тот подчас выдаёт авторские мысли и чувства, поэтому нередко трудно отделить одного от другого. Это создаёт ощущение слитности поэта

с народом. Он говорит читателю:

Я ограблен и унижен,

Как и ты, одним врагом.

В авторских отступлениях ярко отразились нравственно-духовный облик самого поэта, его любовь к отчей земле. Он гордится тем, что

Вот Европа, а спасибо

Все на русском говорят.

Он обращал внимание на то, что наша армия несёт освобождение от вражеского плена её народам:

По веленью нашей силы,

Русской, собственной

своей.

Ну-ка, где она, Россия,

У каких гремит дверей!

«Василий Тёркин» — поэма с характерными чертами эпопеи. В ней ставятся коренные проблемы бытия: жизнь и смерть, война и мир, изображается великое историческое событие, широко показана жизнь военного времени. Содержание эпопеи — критический момент в судьбе народа. По словам Гегеля, «эпический характер приобретает только та война, которая имеет всемирно-историческое оправдание». Такой и была война нашего народа с фашизмом. Эпопея постигает героический дух народа в поворотные моменты истории, освещает коренные начала в его жизни, устойчивые нравственные национальные качества. В ней изображается крупная личность из народа в соотнесённости с эпохой. Это свойственно «Василию Тёркину».

Твардовский заметил: «Тёркин» был «моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю». Поэт использовал всё многообразие художественных средств.

 В поэме есть и публицистический пафос, и лирическая задушевность, и комические сценки, и трагические положения, и фантастические случаи. Жуткие сцены, смертельные схватки, невыносимо тяжкие испытания подчас сменяются шутливыми ситуациями, смешными рассказами. Это помогало раскрыть стоическое терпение, мужество, духовную мощь нашего народа. Обилие шуточных сцен, когда в начале войны было очень много горького и трагического, объяснялось тем, что автор понимал: если воссоздашь в книге только страшное, то оно неизбежно станет накладываться на трагическое в самой жизни, а это не повышало бы нравственного тонуса читателей.

В конце войны обстановка изменилась: всем было ясно, что наша победа не за горами. В книгу вошла и горькая трагедия войны. Глава «Про солдата-сироту» говорит о лихой судьбе солдата, который на месте родной деревни нашёл «глушь, бурьян солдату в рост, да на столбике дощечка, мол, деревня Красный Мост». В неизбывном горе он возвратился в свою часть: «Ел солдат свой суп холодный после всех, и плакал он». От этой трагической главы тянутся нити к стихотворению М. Исаковского «Враги сожгли родную хату…» и рассказу М. Шолохова «Судьба человека».

В августе 1943 года солдатам 90-го гвардейского стрелкового полка во время крайне утомительного перехода разрешили короткий отдых, мы повалились на землю, а вблизи сидели бойцы другой части. Высокий политрук с наслаждением читал им стихи о Василии Тёркине, приковавшие к себе моё внимание. Тогда мне довелось воевать на Смоленщине, переходить реки Угру, Десну, штурмовать Ельню — все они названы в произведениях Твардовского. При наступлении на станцию Глинка, отмеченную поэтом, я был ранен. В «Родине и чужбине» он вспомнил ельнинский большак, сожжённое немцами село Язвино, где ему выдали метрическую справку о рождении. Когда я передвигался вместе с госпиталем 29-50 к Смоленску, в мою память врезалось село Белый Холм, на горушке выделялось в нём трёхэтажное белое здание. В Белохолмской школе одно время учился Твардовский. Тогда я ничего не знал об этом, не ведал и о Ляховской начальной школе, где учился Твардовский, который в речи на Всероссийском съезде учителей 7 июля 1960 года тепло отозвался о своей учительнице Ульяне Карповне из этой школы.

Душа народа в поэзии Исаковского

Стало народной песней стихотворение М. Исаковского «Враги сожгли родную хату…» (1945) о трагедии солдата-победителя, который пришёл с фронта домой и оказался в горьком одиночестве, без надежды на счастливую жизнь:

Враги сожгли родную

хату,

Сгубили всю его семью,

Куда ж теперь идти

солдату,

Кому нести печаль свою?

В одном из писем военных лет Исаковский с горечью сообщал Твардовскому о вечере, устроенном в Чистополе поэтами С. Кирсановым, Б. Пастернаком и другими «классиками». «Мне, — писал он, — было сказано, что поэты будут читать на вечере «ранние стихи». Таковыми должен быть представлен и я. И как-то в голову сразу не пришло — в чём тут дело. А дело было в том, что «ранними стихами» люди пытались отгородиться от современности, от войны. Это я особенно остро почувствовал на самом вечере. Публика тоже подбиралась «подходящая». Некоторым весьма замысловатым поэтам она аплодировала вовсе не потому, что понимала прочитанное, а потому, что это прочитанное было не теперешним и пр. Но так или иначе пришлось выступить и мне. И тут я с горечью вспомнил тот анекдот, который ты рассказал про себя. А именно: одна девушка спросила свою подругу — знает ли она стихи Твардовского? И та ответила: как же, мол, знаю, — это тот, что пишет про хомуты и вожжи». Так было и со мной. Я ведь тоже пишу про «хомуты», и я почувствовал, что здесь, среди «изящных словес», мои хомуты и оглобли никому не нужны, что выступал я зря. Ушёл я домой крайне огорчённый».

Как можно оценить эту «прохладцу», с какой относились некоторые «классики» к той изнурительно страшной борьбе, какую вёл, истекая кровью, наш народ с врагом во время войны? В советской литературе были деятели, которые придерживались космополитических позиций (когда интернационализм лишается патриотического чувства, он превращается в космополитизм), пренебрежительно относились к русским писателям, не проявляли бережного отношения к их национальным чувствам.

В целом за четыре года войны был создан целый ряд талантливых поэм, оставивших свой отчётливый след в литературе. Тогда жизнь человека и всей страны наполнялась такими переживаниями и событиями, которые невозможно было хорошо осветить в лирическом стихотворении. Они лучше осмысливались в более сложных литературных формах. Широкая и многосторонняя связь человека с трагическими явлениями военного времени требовала освещения в более ёмкой литературной форме, отсюда проистекало появление ряда поэм.

Если М. Алигер в поэме «Зоя» использовала хронологическое воспроизведение событий, то П. Антокольский написал «Сын» как романтическую поэму-эпитафию. Он поведал о своём сыне, младшем лейтенанте, погибшем в 1942 году. Поэма представляет собой трагический монолог, страстный разговор автора с самим собой и погибшим сыном. Сюжет несколько размыт, он захвачен впечатлениями отца, ведущего взволнованную речь о своём горе. В поэме советская общественная система, которая воспитывает настоящих людей, противопоставлена фашистской, порождающей палачей, убийц. Поэт обращается к отцу немецкого убийцы:

Мой сын был

 комсомольцем.

Твой — фашистом.

Мой мальчик — человек.

А твой — палач.

«Когда листовка важнее рассказа»

Существенная черта литературы военного времени — необыкновенная оперативность, быстрота отклика на события и непосредственность контактов. Н. Тихонов, вспоминая в 1944 году дни Ленинградской блокады, говорил: «Бывали дни, когда листовка была важнее рассказа, важнее любой поэмы, причём нужно было, как говорил один генерал на фронте, «исполнить немедленно, а если можно, то и ранее». На первый план выдвинулись малые жанры. Статьи, очерки, рассказы писали А. Толстой, Л. Леонов, И. Эренбург, М. Шолохов, Н. Тихонов, А. Фадеев, Вс. Вишневский, Б. Полевой и др. Б. Горбатов создал проникнутые задушевностью пять «Писем товарищу», которые были опубликованы в «Правде». Публицистические статьи и очерки, наполненные страстным патриотическим чувством, оперативно откликались на быстро меняющуюся обстановку на фронте. Им были присущи документальность, фактичность. Писатели добивались, чтобы у читателей создавалась вера в подлинность описываемых событий и людей. Для этого они широко использовали факты самой жизни.

Во время войны А. Толстой написал ряд прекрасных публицистических статей и рассказов, помогающих нашим людям воевать. Лучшие статьи его — «Родина», «Разгневанная Россия», «Несокрушимая крепость», «Русские воины», «Что мы защищаем?» Для публицистики Толстого свойственны эпические тенденции, масштабность, экскурсы в историю, широта охвата событий и историзм. В статье «Родина» он пишет: «Родина — это движение народа по своей земле из глубин веков к желанному будущему, в которое он верит и создаёт своими руками для себя и своих поколений. Это — вечно отмирающий и вечно рождающийся поток людей, несущих свой язык, свою духовную и материальную культуру и непоколебимую веру в законность и неразрушимость своего места на земле».

Главная основа уверенности в победе над врагом у Толстого — история русского народа, славные военные традиции, величие русской литературы, русского языка, красота русского склада души. Он подчёркивает: русская литература была «достоинством и умом народа. Она становила и укрепляла его нравственный облик, была его исторической памятью»: ни один народ не владеет таким богатством.

Л. Леонов в своих страстных статьях писал о национальных традициях русских, об их культуре («Слава России», «Судьба поэта»), изобличал преступления гитлеровцев («Расправа», «Ярость»). В письмах «Неизвестному американскому другу» (1942—1943) Леонов обращался к американцам с призывом понять смертельную угрозу человечеству, какую несла с собой фашистская Германия, и быстрее открыть Второй фронт в Европе, что необходимо не только России, но и США. Для его публикаций характерен торжественно-приподнятый стиль, он часто использовал инверсии, риторические вопросы и восклицания, фольклорные образы и мотивы.

Перо приравняли к штыку

Отметим с чувством признательности интенсивную публицистическую работу И. Эренбурга. Его статьи были проникнуты острейшей ненавистью к захватчикам, беспощадной иронией и сарказмом. Яростная ненависть к врагу, глубокая тревога за судьбу советской и мировой культуры, за будущее человечества, резкая ясность оценок, контрастность сопоставлений, сжатость изложения, краткость фразы — таковы особенности статей Эренбурга. Главный их мотив — защита всечеловеческих ценностей.

Опыт Великой Отечественной войны говорит о том, какой огромной социально организующей силой может быть литература, всемерно помогающая народу в борьбе за независимость. Русская литература отличалась тогда повышенным чувством ответственности за судьбу Родины, стремлением отразить беспощадную правду, оптимизмом, гуманизмом, обилием героических характеров, стремлением к действенности художественного слова, глубокой народностью в содержании и самой форме. В учебнике «История русской советской литературы. 40—70-е годы» (1980) профессор А. Метченко отметил, что «четыре года Великой Отечественной войны справедливо приравниваются к столетию», тогда «советская литература показала пример служения народу, не имеющий аналогии в истории мировой литературы».

Творчество наших писателей в годы Великой Отечественной войны было неразрывно связано с борьбой советского народа против фашизма, стало «важным оружием военного времени», о чём с осуждением писали американские советологи. Тогда была особо короткая, особо интенсивная связь у наших писателей с жизнью, с её животрепещущими проблемами, что придало советской литературе особый настрой, особый пафос, связанный с открыто выраженной страстной любовью к отчей земле и испепеляющей ненавистью к захватчикам.