Во-вторых, нельзя вслед за коммунистами не заметить непривычно жесткую оценку Медведевым нынешней ситуации в стране, а фактически — итогов "путинского десятилетия", о которых до сих пор власть отчитывалась в весьма возвышенных тонах. "Унизительная сырьевая зависимость", "игнорирующая потребности человека" экономика, "полусоветская социальная сфера", "низкое качество общественной дискуссии", "далекое от идеала" качество демократических институтов — это что, оценка благодарным преемником блестящих свершений своего предшественника? И даже когда президент пишет: "Мы делали далеко не все необходимое в предшествующие годы. И далеко не все сделали правильно", понятно, что главная персональная составляющая в этом "мы" отнюдь не Дмитрий Медведев.

Наконец, в-третьих, примечательны и некоторые отдельные мазки нарисованной президентом картины светлого будущего, вполне достойные кисти оппозиционных художников. К примеру, "парламентские партии, периодически сменяющие друг друга у власти": как это согласуется с тем, что в начале 2006 года кремлевский куратор единороссов Владислав Сурков поставил перед ними задачу "обеспечить доминирование партии в течение минимум 10-15 предстоящих лет"? А пассаж о том, что "партии и их коалиции будут формировать федеральные и региональные органы исполнительной власти (а не наоборот)", разве это не намек на фактическое, а может, и юридическое закрепление практики формирования федерального и региональных правительств парламентским большинством?

Конечно, все эти "либеральности" при желании можно объяснить и по-другому: например, популярной у журналистов концепцией распределения обязанностей в системе тандемократии, в рамках которой Владимир Путин сознательно берет на себя роль "злого следователя", позволяя Дмитрию Медведеву демонстрировать на этом выгодном фоне свой "либеральный потенциал". Но в эту концепцию плохо вписываются некоторые шаги нынешнего президента, скажем его неожиданно жесткий ответ членам "Валдая" о назначении губернаторов: как заявил Медведев, он "не видит условий, при которых мы могли бы от этого решения отказаться ни сейчас, ни через 100 лет". Даже если глава государства, по его собственным словам, не находит в прежней выборной системе "ничего сверхлиберального и демократического", роль "доброго следователя" все-таки предполагает несколько более мягкие формулировки, что-то вроде "возвращение губернаторских выборов возможно, но лишь в далекой исторической перспективе". А уж о том, что этот ответ совершенно не вяжется с образом "либерала", для которого любые выборы должны быть априори демократичнее любого назначения, можно даже и не говорить.

И все же логику в этих вроде бы нелогичных построениях найти можно, если вспомнить о тех самых "проклятых 90-х", которые так любят ругать нынешние российские руководители. Именно тогда в Кремле родилась идея двухпартийной системы по англо-американскому образцу: две главные партии, выражаясь словами из статьи Медведева, "периодически сменяют друг друга у власти", но друг от друга отличаются мало — просто одна "чуть более левая", а другая "чуть более правая".

Реализовать этот замысел не удалось ни при Ельцине (левоцентристский "Блок Ивана Рыбкина" в 1995 году, в отличие от правоцентристского движения "Наш дом — Россия", даже не прошел в Госдуму), ни при Путине (созданная осенью 2006 года "Справедливая Россия" на думских выборах-2007 была лишь четвертой после "Единой России", КПРФ и ЛДПР). Но появление во главе государства тандема Медведев—Путин позволило вернуться к старой идее в слегка модифицированном варианте: двух полноценных "главных" партий в стране по-прежнему нет, зато есть два лидера, отличающиеся друг от друга как раз на это самое "чуть-чуть" и олицетворяющие своим двуединством желанную двухпартийность.

Если принять эту концепцию, все становится на свои места. "Партия N 1" уверенно защищает завоевания путинизма — "партия N 2" их аккуратно критикует. Владимир Путин хвалится успехами последнего десятилетия — Дмитрий Медведев говорит, что "не все было сделано правильно". Премьер гордится тем, что правительство даже в условиях кризиса выполняет все свои социальные обязательства,— президент напоминает, что "общество может распределять через государство только то, что зарабатывает". "Партия Путина" готова рассориться с ближайшими соседями из-за их нежелания учитывать интересы России — "партия Медведева" заявляет об опасности "конфронтации, самоизоляции, взаимных придирок и претензий" во внешней политике.

В то же время у обеих партий должно быть нечто святое, на что покушаться ни при каких обстоятельствах не следует. В статье президента это называется "межпартийный консенсус по стратегическим вопросам внешней политики, социальной стабильности, национальной безопасности, основ конституционного строя, охраны суверенитета нации, прав и свобод граждан, защиты права собственности, неприятия экстремизма, поддержки структур гражданского общества, всех форм самоорганизации и самоуправления". А на русский язык переводится примерно так: сомневаться в обоснованности признания Абхазии и Южной Осетии нельзя, радикальных оппозиционеров (они же экстремисты) с любых выборов нужно снимать, террористов — мочить (даже если для этого придется отменить суды присяжных), а губернаторов — назначать. Если же вспомнить речь председателя Конституционного суда Валерия Зорькина на упомянутой конференции в Ярославле (с ней можно ознакомиться на сайте КС), то к этому перечню стоит добавить еще одну народно-конституционную мудрость: здоровая доля авторитаризма никакой демократии не помешает.
Перечитав выступления нынешнего президента начиная с 2008 года, нетрудно убедиться, что всем этим "базовым ценностям" они полностью соответствуют. А значит, и двухпартийная система в России уже фактически работает, пусть и в усеченном до двух человек варианте. Правда, "партия Медведева", судя по социологическим опросам, пока заметно уступает в популярности "партии Путина" (см. графики на стр. 26). Но помешать успешному решению "проблемы-2012" это обстоятельство вряд ли сможет — просто один "человек-партия" при необходимости сменит у власти другого, и останутся они с нами во все дни до скончания века.