Я никогда не мог поверить, что Касьянов – это оппозиционер. Михаил Веллер о бессистемной оппозиции
Болотная заканчивается – сказать нельзя, отметил Михаил Веллер в беседе с корреспондентом «Комсомольской правды». Можно сказать – уменьшилась на две трети. Исчезнет совсем или нет – сказать трудно. Это не линейный все-таки процесс. Власть с умными людьми, с умными политтехнологами заинтересована в том, чтобы слить все это движение. Поэтому нужно бросить какие-то куски, чтобы удовлетворить, зажать какие-то гайки, чтобы не возникали, потрафить каким-то людям. И кроме того, сделать так, чтобы оно потихонечку все переставало быть. Что называется на языке спецслужб – пустить информацию по затухающей. Часть лидеров оппозиции хочет вырвать свой кусок. Я никогда не в состоянии был поверить, что Касьянов – это оппозиционер, или тем более Кудрин – это оппозиционер. Это тот оппозиционер, который, ни в коем случае не сравниваем, вот есть дружная бандитская шайка, пацаны по понятиям перетирают вопросы, кого-то взяли и выгнали. Он пошел в милицию: ребята, как я ненавижу бандитов, я хочу быть милиционером. Он бы никогда туда не пошел, если бы у него с пацанами было все в порядке. Вот точно так же Касьянов в оппозиции. Пока он шел под прозвищем «Миша – два процента», никаких оппозиционных мыслей от него никто никогда не слышал.
Что касается Рыжкова, он производит впечатление умного, образованного, хорошего человека. Что он делал все годы, когда был депутатом в Думе, лично я не знаю. Разговоры были правильные, но в сухом остатке нет ничего. Было время, Немцов тоже имел возможность кое-что сделать в правительстве. Но в результате хорошая идея пересадить чиновников на отечественные автомобили напоминала пролог моего любимого Мигеля Отеро де Сильва «Когда хочется плакать, не плачу». Император решил заставить солдат поработать в сельском хозяйстве, и они мигом смастерили ему отличный дубовый ящик. Больше не работал уже Немцов в правительстве.
А часть оппозиционеров, по-моему, органически не понимает, как какая-то пломба стоит, ограничитель на мозгах, что дроссельную заслонку дальше открывать нельзя, что порыв масс следует превращать в организованное движение. Создавать структуры под это движение, устанавливать связи между ячейками, отделениями региональными этого движения, оформлять программу под это движение. То есть народный протест, народное негодование, народные нужды оформлять в какие-то ясные статьи. Потому что движение без программы не может быть. Их спрашивают, Путин их спрашивал сколько раз: программа-то у вас какая? Казалось бы, должны ответить: вот наши сто пунктов длинной и десять пунктов короткой. Вот наша программа. Ответы: мы будем работать над программой. Если мозгов нет, то попробуй заняться чем-нибудь иным, например, общественно полезным физическим трудом. В результате пар выходит в свисток.
Яковлев:
- Вы вспомнили о людях, которые стали известны в 90-е как политики – Немцов, Рыжков. Но ведь сегодня в авангарде немного другие люди. В том числе Ксения Собчак, Алексей Навальный. Как вам они?
Веллер:
- Совершенно разные фигуры. Какое-то время назад я разговаривал по телефону с Борисом Березовским, который совершенно одобрительно высказался об Удальцове. Березовский абсолютно ненавидит, абсолютно не приемлет путинский режим, современную власть. Это известно, это понятно. И он говорит: прав совершенно Удальцов, когда он выведет миллион человек на площадь, и против миллиона власть уже ничего не может. И тогда этот режим рухнет. Я не сказал ему: Борис Абрамович, если допустить, что Удальцов возьмет власть, то, разумеется, вы в Россию не вернетесь никогда. Более того, возможно, будут посланы эмиссары вытрясать из вас все до последнего английского цента.
Что касается упомянутой вами особы, то я бы не хотел ее обсуждать, потому что, когда люди такого рода, там еще Тина Канделаки, Божена Рынска собираются идти в какое-то движение, они самим фактом своей причастности компрометируют это движение. Потому что нормальные, порядочные, разборчивые люди не пойдут туда, где сидят они. Только и всего. И вот эта совершеннейшая нравственная неразборчивость подавляющего большинства современной российской интеллигенции меня как-то немного огорчает.
Яковлев:
- Вы как-то уж совсем жестко и о Собчак, и о Канделаки, и о Божене Рынска.
Веллер:
- Они что, изменились? Они что, стали другими людьми? Что стряслось? Вы понимаете, не всех надобно брать и подпускать. Существуют люди, которые уже сделали то, после чего их место (все мы живем здесь на большой зоне) на зоне было бы исключительно среди опущенных, возле параши. Есть поступки безвозвратные. Если ты что-то один раз сделал, ты уже сделал. Если ты украл один раз, то вором ты будешь всю жизнь.
Яковлев:
- Говоря о том, что место Собчак и Канделаки у параши, за что?
Веллер:
- Это ваши слова. Я говорил чуть-чуть иначе. Хотя суть точно та же самая. Я говорил, выражаясь на языке зоны, на котором все мы в некотором роде живем. Видите ли, к революциям всегда примыкала масса авантюрного, саморекламного, самодовольного и самовлюбленного элемента. Была история во время Великой французской революции – 1789-1782 годы, - когда была знаменитая красная дева революции Теруань де Мерикур. Она тоже решила из хороших денег и соответствующего положения и образа жизни прийти к революции. Свобода, равенство и братство! Конец был печальный. Потому что женщины рабочего класса, которым нечего было жрать, нечем было кормить детей, совершенно приводимые в ярость ее внешностью, ее нарядами, ее образом жизни, и в связи с этим – ее высказываниями, поймали, раздели, высекли, обмазали дегтем, она сошла с ума, не сходя с места и дни свои окончила в Шарантоне – в женском отделении. А в мужском там сидел маркиз де Сад. Это очень поучительная история.
Яковлев:
- Вы так и не объяснили, за что вы так к ним? Вы привели сравнение.
Веллер:
- За все. Помилуйте, мне представляется, что это люди, которые в принципе не знают, что такое нравственность, в принципе не знают, что делать и говорить можно, а чего делать и говорить нельзя. В принципе люди, с которыми порядочный человек не может находиться в одном помещении. Не заставляйте меня произносить слова типа «публичный дом», «бесконечная глупость» или что-нибудь еще.
