Комсомольский лагерь близ Воронежа
Лето может клониться к концу – но не подготовка кадров революции. Иначе как блицкригом и одновременно ликбезом не назовешь развернувшиеся на территории всей нашей родины (а наша родина – СССР) лагеря Левого фронта - это форсированное наступление на безграмотность политическую, боевую, теоретическую и практическую в среде молодежного коммунистического движения. Иногда сроки проведения этих лагерей накладывались, пересекались – но и здесь у активистов Левого фронта хватало сил и времени завершить достойно начатое так внезапно, так необходимо.
За год многое изменилось, очень многое. Если летом 2004-го в лагерь Че близ Архипо-Осиповки съехались довольно хаотично и неорганизованно менее двух десятков молодых левых, то в нынешний сезон – без малого сотни собирались то в Дагестане, то в Карелии, то в Красноярске, то на Алтае, то на Чёрном море, то в Воронеже. За этой иллюминацией порой было трудно уследить. И все же вглядимся в события, в будни одного из последних лагерей: середина августа, окрестности Воронежа, невысокий молодой сосновый бор в плоской долине речки Усманка…
МЛФ как МТС
Можно сравнить организацию лагерей по теоретическому и практическому обучению молодых левых с колхозным движением. Что выступало в сталинских пятилетках на первый план в аграрном секторе, что являлось концептуальной сердцевиной механизации и коллективизации сельского хозяйства? МТС – машинно-тракторные станции. Советское правительство как бы говорило крестьянству, далеко не революционному, не «продвинутому» как мы бы сегодня сказали: «нужны ваши руки, ваши трудочасы – а новейшие орудия труда мы в них вложим государственные, и сами же будем следить за их сохранностью». Вот чем были МТС в период (как любят ещё покудахтать либерал-забияки «насильственной») коллективизации. МТС являлись как бы островками инопланетной цивилизации с ее чудо-машинами, с помощью которых можно было наращивать производительность труда и тем самым доказывать самим себе и всему миру действенность социалистического принципа хозяйствования.
Мы возили одни и те же палатки, топоры, брошюры, диски с революционными песнями мр3 из лагеря в лагерь – с тем, чтобы облегчить самый процесс самообразования для молодых товарищей из разных регионов, в основном представляющих комсомол (комсомолы). Но лагерь под Воронежем был особым: Воронежский обком КПРФ и СКМ взялся за дело с таким усердием и ответственностью, что и Москве стоило бы поучиться. Успевая буквально в отъезжающий с Павелецкого вокзала поезд забросить палатки, спальники, пилы для будущих наших товарищей по лагерю из Уфы, Ростова и других городов – мы и не подозревали, какой уровень технического обеспечения, почти поминутной высокой организации досуга и обучения покажет нам Воронеж. Здесь, конечно, ничего бы не было без титанических усилий активистов – как всегда большие дела вершатся руками скромных, почти незаметных людей, не ищущих славы ни у себя дома, ни центральнее. Кто эти локомотивы – мы узнали сразу же по прибытии утром 14-го августа в Воронеж.
Продуктивный союз Левого фронта и обкома КПРФ
Сразу же с вокзала отправились к Владимиру Чистякову домой – зная его уже по организации концерта Эшелона в центре Воронежа. «Уж если Воронеж что-то и делает, то делает солидно» - это его слова и в них нет ни капли преувеличения. Покуда техническая часть отправлялась на место или уже ждала там нашего прибытия, мы с товарищами гуляли по солнечному городу, когда-то сдерживавшему фашистское нашествие в течение трех месяцев. За это Воронеж поплатился всем своим жилым фондом: до 90 процентов домов были разрушены войной. И свой город советский народ-победитель отстроил заново. Поэтому-то сегодня центр Воронежа по разные стороны реки в большинстве случаев сохранил именно тот послевоенный колорит «архитектурного сталинизма», которым проникнуты многие города-герои: это дома жилые и вузовские, торговые и научные, но неизменно несущие на себе узоры, символы и настроение Победы – лепнину серпасто-молоткастую, растительную, колонны классические, окна широкие, увесистые балконы...
Двух часов прогулки по центру нам хватило, чтоб удостовериться: вот уж здесь-то мы не встретим ни «Соловецкого камня», ни прочих штрихов контрреволюции и перестройки – наоборот, близ здания Обладминистрации стоит себе, никому не мешает мемориал памяти жертв белого террора, который отстояли коммунисты в период политических баталий 90-х, когда «красный пояс» обозначился в сердце страны. Многие воронежские башни с пятиконечными звездами на шпилях напоминают московскую ВДНХ – и здесь это выставка. Но выставка домов Эпохи более аутентичных, менее реставрированных. Рядом есть и элитные новостройки: Воронеж после Москвы занимает, по информации местной, второе место по скорости застройки подобного рода жильем. «Откуда тут магнаты?» - спрашиваем товарищей. Не берутся точно ответить, но спрос очевиден – как и изобилие коммерческих вузов. Есть и гостиницы европейского класса. Общество здесь, как и везде «на постсоветском пространстве», еще не распределилось по полюсам-классам, а мигрирует в лучших надеждах из пролетариев в мелкие буржуа и обратно, как шары в спортлото.
Но вот отправляемся мы непосредственно в лагерь: уже тут добротность в организации лагеря сказалась – едем на шикарном комфортабельном автобусе местного спортклуба. Салон заполнился быстро и весело. По дороге читаем последний «Контрольный выстрел» АКМ, знакомимся. Габаритный автобус довёз нас до перекрёстка в лесу, и оттуда мы отправились пешком в лагерь, благо что большинство вещей дожидалось нас уже там – их забросили на легковушках заблаговременно.
Расставив уже набитыми, привычными за это лето руками свои палатки, собираемся на построение. Как нас много-то! На глаз человек семьдесят или больше. Делимся по отрядам. Московский отряд возглавил команданте Тихоцкий. Нам дежурить как раз в наступающую ночь.
Успеваем искупаться в Усманке. Вода не холодней морской. Под ногами мелкий песок. Однако антураж подкачал: воронежский обыватель, приезжающий сюда на своих авто отдохнуть-искупаться, порядочно загадил все подступы к реке, несмотря на предупреждающие в советском духе плакатики. Где отдыхаем – там и бухаем. Распластанные пластиковые бутылки, пакетики от кириешек, презервативные пачки, хорошо хотя бы, что не битое стекло… Устроить бы тут коммунистический субботник?
Будни и будночи
Итак, дежурство в первую ночь. По этому случаю знакомимся с нашими отрядными товарищами из Уфы, примкнувшими к Москве. Дежурство делим на трехчасовые отрезки. Лагерь ни на минуту не должен остаться без присмотра – таков партизанский закон. Меня в желтой палатке будят в три часа ночи. Прохладно. Просыпаюсь быстро, про себя ещё допеваю некоторые мотивы, что исполнял пару часов у костра и те хиты Сектора Газа (воронежская же группа), что в ночи горланил неугомонный товарищ Померанцев. В темноте горит костёр – товарищи позаботились, подбросили брёвен. Согреваюсь. Чуть позже подходит тоже спавший до сих пор товарищ из Уфы в майке КиШ, с косичкой, вид имеет индейский и невыспавшийся, но весёлый. За разговором три часа пролетают незаметно, светает. А рассказать-то - есть что, много. И про каримовский тоталитарный колорит, и про наши московские начинания в сфере рок-сопротивления... Будим нашего команданте на вахту: «С приветом флотским, товарищ Тихоцкий – подъём!»… Едва сомкнув очи, просыпаемся под гимн Советского Союза: колонку в лагерь привезли достаточно громкую, спальник не сработает как звукоизоляция. Последующие побудки звучали более буквально: сперва Интернационал (Вставай!..), потом Венесремос (Эй, товарищ, смелей просыпайся!) и так далее.
Моемся и строимся. Сменившая нас на вахте команда команданте готовит завтрак. Так начинаются будни нашего лагеря: после завтрака согреваемся на утреннем солнышке в ходе теоретических занятий. С самого начала это дело взял в свои руки товарищ Рудаков, лидер обкома КПРФ и издаваемый, почитаемый в Воронеже и за его пределами теоретик современного марксизма. Спортивный, хваткий, поджарый – он и в ведении занятий очень чуток к вопросам, но и настойчив в некоторых определениях, что важно для взаимопонимания. Сергей Иванович не сомневается в том, что страна наша вернется на социалистический путь развития – однако с поправками на китайский опыт и прочие новшества, к которым у молодых левых и особенно леворадикалов, то есть нас, разное отношение. По части приемлемости частной собственности в некоторых сферах экономики. Звукоусиление даже на обычных семинарах, генератор, перерабатывающий бензин в электричество для этих целей – вот в тот же солидный почерк организаторов лагеря. После дискуссии – охлаждаемся в речке. Славное это дело, перед обедом искупаться.
Сюда Макар телят не гонял
Затем – снова теоретические занятия. На одном из них, когда к нам подоспел из красноярского лагеря товарищ Пономарев, выступил Игорь Макаров, секретарь ЦК СКМ по оргработе. Семинар под общим названием «Современное состояние молодежного движения» превратился в атаку лично на Пономарева, вследствие чего Илье де факто и пришлось сменить докладчика, отвечая на град его вопросов и разъясняя действительную ситуацию в левом молодежном движении. А вопросы, точнее уколы, были крайне забавны, если не сказать - наивны. Видимо, уповая на историческую память советских поколений, Макаров заклеймил Пономарева как троцкиста, мало уважающего центральных вождей (ЦК СКМ и ЦК КПРФ), и по сему случаю извлек из библиотечной пыли великолепную цитату: «Зло все в старых коммунистах: комсомолец, будь неистов; комсомолец, бей отца!» (Е.Балакин «Молодежи не по пути с троцкизмом» М,1924).
Кого под «отцом родным» подразумевал Макаров, нетрудно догадаться – нельзя удержаться здесь от цитаты самого его доклада:
«Диаметрально противоположна ленинизму троцкистская теория «молодого авангарда», которую откопали на исторической помойке некоторые, по меткому определению Г.А.Зюганова, «скороспелые деятели с троцкистским душком», зачинатели разного рода «левых фронтов».
Справедливости ради отметим, что «меткое выражение» - которое нарасхват использовали думские комсомольские бюрократы – является артефактом Х съезда КПРФ, на который ссылается Макаров. Несмотря на то, что в текстовом варианте выступления Г.А.Зюганова эти слова есть, опубликованы – вслух они не были произнесены, даже вычеркнуты из тезисов. Нетрудно догадаться, почему: именно потому, что на фоне полного организационного бездействия ЦК СКМ (утерявшего даже название организации юридически!) весь «пиар» - который партии принес никак не задействованный ЦК комсомольский актив, в том числе и МЛФ - выглядел высоченным монументом. И только потому, что «неистовые комсомольцы» вопреки, а не благодаря абсолютному организационному пофигизму ЦК, выходили в Москве и других городах на акции протеста, проводили смелые новаторские флешмобы, концерты, шествия – комсомол вообще хоть как-то упоминался в период 2003-2004 годов, так как именно актив СКМ зачастую выходил на акции МЛФ, как в случае «Вова, домой».
Весьма со времен пребывания в маляровском РКСМ преуспевший в партийной библиофилии, начетничестве и цитировании ветхих фолиантов многообразованный секретарь по оргработе ЦК СКМ Макаров лучше бы занимался своей прямой организационной деятельностью. Хотя бы в Воронеже. Но и здесь - уже в свою очередь не благодаря, а вопреки – он особо не утруждался, то есть утруждался в несколько ином. Организация лагеря, его финансовое, продуктовое обеспечение целиком легли на обком КПРФ и Левый фронт. И ношу эту практически единолично нес типичный неистовый комсомолец, активист и партийный работяга Володя Чистяков, созванивавшийся накануне лагеря почти ежедневно со мной-куратором, поддерживаемый и опекаемый Рудаковым и Рогатневым...
Собрать в лагере, идейно, лично объединить и обучить как раз тот уже состоявшийся и будущий комсомольский актив революции – вот была первейшая задача. Что же сделал в данной ситуации прибывший по соседству уже на готовенькое И.Макаров? Усиленно работал на раскол едва познакомившихся активистов – откровенно выступая против «гостей из Москвы», против Левого фронта. Однако, после неудачной атаки оставшийся в гордом одиночестве, И.Макаров, уже не рассуждая у костра о буржуазном праве и морали, перешел к иным действиям. В лагерь прибыла приглашенная им «для охраны» группа криминального вида элементов из ментовской организации «Правопорядок» полковника Чуприна. Собравший под своей «крышей» (а крышевал он в прежних чинах весь ларьковый Воронеж) бывших скинов, безработных вечных дембелей и прочих красавцев Чуприн даже сам приехал глянуть на молодых левых. Попросил арбузика, а ему как раз и не досталось. Зато как ретиво, наперебой ему, захотевшему с горя сигаретку, стали тыкать свои пачки его юные братки-вассалы – надо было видеть! Но на время оставим их в этом лакейском покое. Ведь жизнь лагеря продолжалась и развивалась отнюдь не в конфликтном русле.
CHEmovies: посвящение в партизанщину
Наоборот: вечером второго дня мы на большом экране, растянутом меж двух сосен, посмотрели такой фильм, что почувствовали небывалое единение, ощутили и себя партизанами будущей революции. Это был фильм об Эрнесто Че Геваре, наиболее полная биография, которую когда-либо я видел. Холодная ночь в лесу не подействовала на внимание к фильму: на бревнах, образующих ряды как в кинотеатре, мы сидели и смотрели, как развивается сюжет кубинской революции, как побеждают наши коммунистические идеи путем партизанской войны на Кубе, как Че сообщает после их победы одному товарищу, буквально по слогам говорит: «Это революция со-ци-алистическая!» (ведь многие так и считали сперва кубинскую революцию всего лишь национально-освободительным эпизодом). Судьба легендарного Че никого из наших «лагерников» не оставила в стороне, все словно прилипли к экрану, где приближался боливийский эпизод и его трагическое завершение. Чтобы гуще ощутить кубинский партизанский колорит, я закурил сигарку: горький и пряный дым расползся меж соснами, окутывая товарищей своими клубами, словно «легенда о Че» (так назвался фильм).
Когда в самом конце фильма были показаны кадры, как уже убитого Че выставили напоказ фотографам и боливийскому люду, как с любопытством и одновременно чуждые проходят мимо него простолюдины, за освобождение которых от империализма и местного доморощенного капитализма он и отдал свою богатую событиями, знаниями жизнь – мы все ощутили острую и нестареющую жажду мести палачам, убийцам революционера. Всем этим «парамилитарес», которые по наущению ЦРУ рыскали по боливийским лесам – две тысячи против двадцати партизан! Приятно было вспомнить, что двое московских активистов СКМ недавно отправились в Колумбию, чтобы стать добровольцами FARC EP. Открытые глаза красивого даже после смерти Эрнесто Че Гевары словно смотрели на нас через толщу времён – мимо своих убийц, мимо патологоанатомов и мимо боливийских тугодумов-обывателей. А те, как в мавзолее, все продолжали обходить его последнее кафельное ложе, заслоняясь платками от запаха тлена, в какой-то там прачечной рядом с аэродромом, где проходило это «прощание»… Да, кончина революционера-партизана – чаще всего бывает именно такой, не в постели. Идейная борьба против господствующей системы общественных и государственных ценностей всегда бросает человека и весь его организм в нечеловеческие испытания, из которых он не всегда выходит победителем – мы знаем, что в лесах Боливии партизанам Че приходилось питаться кониной и пить даже собственную мочу, чтобы не умереть от жажды. Раненый и изможденный, Че был захвачен только тогда, когда уже не мог стрелять, с одной работающей рукой, с потерянной обоймой пистолета… И точно так же, как Че, «дабы неповадно было», и поныне выставляют после гибели напоказ всех инакомыслящих, взявших в борьбе с системой и государством оружие в руки – вспомним Беслан.
Несостоявшееся покушение на автора этих строк
Итак, приглашенный Макаровым, Правопорядок подселился к нам. В первую же ночь нарисовался конфликт. После фильмов о Че, о Фиделе, о FARC партизанская эстетика стала всем интересна и особенно актуальна в песнях. Наряду с песней советских брянских партизан времен ВОВ, я день за днем исполнял у костра и песни чеченского сопротивления Тимура Муцураева. Делал это вдохновенно. И вот в ночи обозначилось весьма внимательно слушающее песню о шахидах лицо воронежского юноши из Правопорядка.
Глотала воинов война, и гибло множество амиров,
Но в памяти лишь имена, что часто слышались в эфире:
Моджаэд, Киборг, Халифат, Баас, Янычар, Марат и Сокол –
Их голоса уже молчат, иссякли их земные сроки…
Эти строки явно не оставили его равнодушным: по окончании песни парниша поинтересовался, кто автор песни, и получил разъяснения. На этом наш очный диалог закончился. Паренёк присел к костру, где я и увидел татуировку «За ВДВ!» на ребре его ладони… Его дружок по Правопорядку из местного ЧОПа получил от уставшего петь меня гитару и тут же культурный уровень собрания у костра снизился до блатного и нецензурного под предлогом, что хочется спеть то, «на чем мы все во дворах воспитывались». Лирика на тему утерянной любви в романтическом голоске ЧОПовца сменилась блатной сказкой про трех воров-дружков, вместе деливших награбленное и женщин, из коих один оказался в конце сюжета стукачом… От этакой пошловатой лирики подальше, я пошел спать.
На утро одна из воронежских активисток-анархисток в очереди за кашей предупредила меня о готовящемся покушении: оказывается, после того как я ушел на покой, ВДВшник разболтался у костра со своим друганом из Правопорядка и поклялся со мной разобраться. За глаза (видимо, уже порядочно залитые к ночи водярой) ВДВшник разбушевался и развоспоминался. Оказывается, он служил в Чечне (а многие, если не все, воронежские десантники именно там и служили) – и Киборга, Халифата и прочих героев песни Тимура мог знать не понаслышке, по ту сторону, разумеется. Посему мой голос в ночи и вызвал такой его живой интерес. Весь проникшийся разбуженным в нем воинским гневом, Леха-ВДВшник, не стесняясь девушек и женщин у костра, стал вспоминать, как он с сослуживцами изнасиловал, а потом сжег чеченскую девушку и тут же перешел к фрейдистскому осуждению меня-певца (в его трактовке «*идораса») и подобных мне, которые отсиживались в тылу с чупачупсом во рту, пока верные России солдаты мочили гадов в Чечне. Мол (даю цензурную версию), такие женщин вообще лет десять не знали, да и сами не разрешали своего возбуждения не менее года. Желая в тот же миг с бревном наперевес меня встретить в темном лесу, Лёха получил от друга предупреждение, что – нельзя, не на своей территории, а вот потом проследим его и… Вот всего этого ночного пьяного потока мыслей и чувств наслушавшись, анархистка и предупреждала меня – понятное дело, не на шутку испугавшись той ночью всех этих россказней.
Учись бить врага
Успокоив ее, я продолжал участвовать в лагерной жизни. Занял пятое из 25 (следующий за Чистяковым) место в соревновании по стрельбе – так вот, без тренировок, с ходу. Играл в волейбол в своей команде «Черные акулы», победив довольно слабенькую в ударах по мячу команду Правопорядка с ВДВшником Лёхой. Он же при каждом удобном случае лупцевал в боксерских перчатках манекена, видимо, и его считая *идорасом. Пару раз в бухом состоянии проходя мимо волейбольной площадки Лёха хищно глядел в мою сторону, друзьям комментируя взгляд на сленге («уработаю»), но коллективистский дух игры и ее динамика как-то не способствовали развитию ситуации по его сценарию.
К чести организаторов лагеря – и особенно к местной части организаторов, воронежской – важно отметить: как на территории, так и за пределами лагеря ни разу не было силовых конфликтов. Мы как дети резвились в воде, играли в бадминтон с парой анархисток-лесбиянок в два волана... И все это на глазах у хищного и бухого Правопорядка. Частое, почти постоянное присутствие в лагере товарищей Рогатнева и Рудакова не позволяло им пойти на конфликт, которого ради, судя по всему, Макаров и пригласил громил Чуприна.
А тем временем шли лекции: после отъезда проведшего два блистательных занятия по журналистике Пономарева, взял на себя роль координатора теоретических занятий и успешно справлялся с ней Вася Колташев – вел дискуссии по национальному вопросу, вопросу отмирания института семьи после революции.
И вот ему-то, как ни странно, и достались единственные в воронежском лагере тумаки. О чем подробнее.
Телеинцидент
Ей-богу, и тут не обошлось без сенсации. В лагере Че нас окружали войска – тут же провокатором выступил сам начлагеря. Вряд ли это был срежиссированный момент, но события было явно только «на руку нашим врагам» и камера словила очень вкусный чёрный пиар про красных – вот вмонтировали ли, не знаю. Но это была кульминация тихого внутреннего противостояния лагерных «староверов», которых возглавлял до отбытия Макаров и революционной молодежи. В дискуссиях начлагеря чаще всего засмеивали за идеализм и спиритуализм. Но тощий спиритуалист вдруг оказался прыток и агрессивен перед камерой. Мы с Чистяковым вступились за товарища, а начлагеря перешел уже почти на блатной язык, запугивая Васю, что если он, начальник, того захочет, то «неуспокоившийся» Колташев уедет из лагеря за полчаса. Это из нами-то и воронежскими «неистовыми» организованного лагеря! Куда этого начальничка пригласили только поруководить!
Вечером этого последнего в лагере дня, когда прибыло все партийное руководство, произошел весьма негативный для нервного начлагеря разбор данного «полета перед камерой» - как говорится, «с занесением» на бюро обкома. В его адрес звучали отчетливо слова «мразь», а сам он оправдывался, что перегрелся на солнышке и устал от дискуссий.
Тем не менее, после завершающего лагерь ужина с шашлыком, после песен у костра и еще одной прогулки по Воронежу мы уезжали с чувством выполненного долга: нашим молодым товарищам, как и нам самим, было очень здорово и познавательно в лагере. Мы обменялись агитматериалами, в том числе и музыкальными, и видео… Борьба продолжается, одно можно сказать. И накаляется психологическая обстановка в обществе – как раз по вопросам Народного референдума, что даже в наше сегменте социума дало себя знать.