Неприятие мещанства как двигатель революции

Вопрос о том, кто же главнее на самом деле – восставшие массы или их вдохновители, снимался безусловными объективными факторами, обеспечившими торжество революции: тотальным загниванием правящего режима, характером позиционной войны и, как следствия – неизбежной деморализации и разложения армии, апофеоз казнокрадства и хищничества в тылу, сращивание коррумпированного чиновничества с торгово-промышленными кругами с целями беспрецедентно наглых финансовых махинаций, приведших к бескрайнему обнищанию населения, обострение национального вопроса, и, наконец, падение авторитета церкви, откровенно благословляющей международную бойню, приведшее к образованию духовного вакуума.

Большевики если и способствовали объективному краху империи, то лишь своей «генеральной репетицией» 1905-1907 гг., убившей в народе авторитет государства, страх перед репрессивной системой и разрушившей сакральное восприятие монаршей власти. В остальном же случае их роль сводилась к тому, что будущие белоэмигрантские злопыхатели назвали «умением балансировать на мутной волне стихии». Самое интересное, что подобная позиция не слишком серьёзно оспаривалась и самими большевиками – доктрина главенствующей роли масс оставалась господствующей в марксистском восприятии истории. Но два последующих события ХХ века заставляют пересмотреть сложившееся соотношение личности и масс – Кубинская революция и Исламская революция в Иране.

Радикальное отличие обеих революций от Октябрьской заключаются в их вневременном контексте, в то время как Октябрьская не могла произойти ни годом раньше, ни годом позже. Социальные предпосылки для революции были и на Кубе и в Иране, но они в той или иной форме присутствуют всегда и в любом месте, вопрос лишь в том, работал ли применительно к Кубе и Ирану принцип «низы не могут, верхи не хотят».

Конечно, в обществе всегда есть силы, которые «не могут» и которые всегда готовы выйти «на майдан». Но тем более – важен организационный фактор, т.е. наличие Вождя, а значит, в контексте революций на Кубе и Иране проявилась своего рода античная форма героики – на историческую сцену, где с точки зрения марксизма безраздельно господствовали массы как основной двигатель социальных преобразований, вернулась после многовекового перерыва фигура Героя, Личности.

Можно списать феномен Кубинской и Исламской революции на локальный характер этих событий и на их, якобы, незначительность в общемировом масштабе. Но нельзя игнорировать тот факт, что в отличие от Ленина, Гитлера и Мао эти люди пришли к власти не в державах, хранящих мощнейший потенциал, доставшийся в наследство от истории, а в захолустных окраинах ойкумены и превратили их в серьезный фактор международной политики.

И как бы не складывались события на Кубе или в Иране в дальнейшем – фигурами Кастро и Хомейни создан прецедент того, как Личность может изменить ход истории вне контекста объективных предпосылок. Прецедент, опасный для мира капитала и его идеологии (американской мечты) вдвойне, ибо показал, что сильная личность, отрицающая их, способна не просто возглавить из соображений личной карьеры восставшую стихию (в чем белоэмигрантская шушера обвиняла и Ленина и Троцкого и что, на самом деле в период Гражданской войны привлекло в ряды революционного лагеря таких людей как Тухачевский, Муравьев, Блюмкин и иже с ними), но и создать все необходимые условия с нуля и одержать победу.

Ни Кастро, ни Хомейни не имели никаких социальных предпосылок для того, что бы бросить вызов Системе. Оба они, и перспективный юрист, и авторитетный богослов, могли с легкостью вписаться в действующую систему, получить не меньше, а может и больше, чем остальные представители своего класса. Но они плюнули в лицо «американской мечте» и встали на путь революции. Выражаясь языком обитателей не столь отдаленных мест, стали «отрицаловом» по отношению к Системе.

А это для неё самая страшная категория, ибо отторжение всего и вся с этой стороны проходит не по линии нехватки жратвы, (голодного раба, готового к бунту, всегда можно подкормить) а по линии духовного, а в случае с Хомейни – религиозного, тотального отрицания всей существующей системы мироустройства, понимания добра и зла, места и роли человека на земле, характера отношений между людьми. В условиях сегодняшнего мира, когда капитализм предпринял решительные шаги с целью обезопасить себя от таких ударов, какой он получил в Октябре 1917, роль личности и осознание факторов, движущих ею, не носят сугубо умозрительный, сравнительный анализ.

Империалистический Запад, сконцентрировавший на своей «канонической» территории все рычаги управления экономической и политической жизнью планеты, сделал все, что бы поголовно превратить население своих стран в соучастника мировых преступлений. Попытка воплощения этой формулы в жизнь была предпринята впервые в гитлеровской Германии, где руководство мечтало сделать всех немцев, всех полноценных граждан рейха, единым классом, то есть разрушить классовый барьер внутри государства-нации.

Впервые открыто о попытках Запада повторить опыт Гитлера и превратить рабочий класс Европы и США в своего союзника в становлении нового мирового порядка, заявили лидеры западногерманской ультралевой группировки RAF, в частности очень детально и конкретно все механизмы этого замысла разоблачала Ульрика Майнхоф, заявлявшая, что фашизм не побежден, что он жив и приобретает второе дыхание в этой своей новой форме. Разрушить глобальную империалистическую метрополию в условиях тотального единства её граждан опираясь на классические, материалистические догмы марксизма не представляется возможным.

Европейский пролетариат если и не уничтожен полностью выносом производства в неоколонии Запада, то в значительной мере разбавлен бесправными люмпенизированными мигрантами, что позволяет беспрепятственно перевести любое социальное противостояние в цивилизационное и заручиться поддержкой белого населения. Превращение Европы в государства-офисы, глобальная «менеджеризация» её населения все больше и больше уничтожают предпосылки для пролетарской революции. Активное внедрение идеологии капитализма во все слои населения так же не проходит бесследно. Нивелируется само понятие социальной справедливости, человека приучают к осознанию единственной истинности формулы homo homini lupus est .

Торжество социал-дарвинизма господствует по мере уничтожения традиционной системы ценностей, а для тех, кто еще не отказался от веры в Бога, телевидение готово предоставить сотни часов эфира с белозубыми проповедниками в костюмах от Армани, внушающими, что «дружище Христос любит только тех, кто дружит с боссом, стучит на коллектив и умеет make money, потому что это умение есть символ Божьей благодати». Что касается остальных, то они не заслуживают ничего иного, кроме как презрительного комментария «Theyre losers. Let em suck». В лучшем случае апологет «американской мечты» сокрушено кивнет головой: «о, да, это жизнь».

Ему наплевать, что жизнь может быть иной, ему ведь не надо грызться с коллегами из-за внимания покупателя, лихорадочно подсчитывая процент с продажи. У этих умников на все готова отговорка. Их любимая фраза: «не мы такие, жизнь такая». Это снимает ответственность за все. Если важен только результат, то какая разница, в чем средство? Конечно, капиталистическая мораль осуждает воровство и грабеж, но только если тебя поймали. А если все прошло гладко… Селф-мейд-менов не судят, ими восхищаются. «Не мы такие, жизнь такая...» - гениальная фраза. Эта формула работает и в России. В неё уходит социальный протест городских окраин, в ней выражается готовность сражаться за свое место под солнцем приезжих из одебилевших от пьянства деревень в большие города.

Зачем революция? Жизнь такая... Её не изменить. В этом круговороте лжи и ненависти, против Системы могут пойти только те, кто найдёт в себе силы сказать: «нет, вы такие, а потому и жизнь такая». Водораздел проходит не по классической социальной линии, а по линии духовного принятия или неприятия складывающегося положения вещей. Революция перемещается из желудка в голову, в сердце, в душу. Опыт советской системы должен показать нам, что в соревновании с капитализмом в его неолиберальной модели, ни Ислам, ни коммунизм не смогут одержать победу на уровне материальных благ. Капитализм всегда предложит больше. Правда, не всем, а «лучшим». Ибо в современной капиталистической морали уже нет места обоснованию низкой зарплаты тех, кто работает в цеху, а не в офисе.

Само понятие «рабочий», «крестьянин» в сознании капиталистического обывателя становится синонимом слов «неудачник», «лох», «ничтожество». Разумеется, он живет плохо, а как еще должен жить недочеловек? Ничтожество, которое «не умеет жить»? Подсидел бы кого нибудь, стал бы начальником. Полизал бы у кого нибудь, поднялся бы еще выше. А как? «Это жизнь…» Защитники неолиберальных идей убеждают, что революция – удел неудачников. Умные и образованные в революцию не идут, они делают деньги, живут в пентхаусах, ездят на хороших машинах и имеют самых красивых женщин.

Потому что умные и образованные не могут не желать жить подольше, жрать побольше, и спать помягче. А если умный и образованный начинает задумываться о каких-то иных ценностях, то надо звонить 911. Потому что это, скорее всего маньяк, недорезанный «комми» или террорист из опасный секты. Что значит «думает о смысле жизни»? О какой это еще справедливости? Он, наверное, переработал. Пусть возьмет в кредит путевку и съездит в Таиланд. Или хотя бы нажрётся после работы, а дома посмотрит сериал… Капиталистическая мораль рушится там, где человек выходит из рамок мещанского миросозерцания. Когда Хрущёв свел сакральный смысл Октябрьской революции к бесплатной колбасе и конуре в панельной пятиэтажке для каждой семьи, победа капитализма стала неизбежной. Хрущев ввел мещанство в идеологию Советского Человека. Весь смысл побед свелся к бесплатной колбасе в обозримом будущем.

А капитализм предлагал: «шевелитесь, ребята, кто пошустрее получит её прямо сейчас». Это запомнили, и когда ждать бесплатной колбасы в 1991 стало уже совсем невмоготу, СССР сдали в обмен на китайские шмотки, надеясь, что каждый и будет тем шустрым, кто успеет. Факторы, приведшие на путь революции и отрицания Системы Кастро и Хомейни остаются в настоящее время главным, а на Западе – единственным двигателем революционных преобразований. Капитализм идеально обеспечивает жизнедеятельность общества потребителей, но он бессилен придать этой жизнедеятельности какой то смысл. Путь из ниоткуда в никуда, в котором единственный смысл этого путешествия заключается в том, «что если уж я здесь оказался, надо побольше пожрать».

Прежние представления о социализме, как о строе с более справедливым распределением материальных благ под влиянием глобальной капиталистической пропаганды начинают устаревать. Справедливость теперь воспринимается в том русле, как это нужно капиталистам, т.е. в русле социал-дарвинизма. В начале ХХ века такого понимания «справедливости» не было, во многом благодаря аутентичным религиозным нормам в морали и отсутствию инструмента тотальной пропаганды у идеологов капитализма.

В течении ХХ века капитализм избавился от мешающих ему религиозных представлений о нравственности и морали и поставил на широкую ногу фактор идеологической обработки масс. Кино, литература, телевидение, бизнес-тренинги – вот далеко не полный перечень инструментов капитализма, вымывающих естественные представления человека о его роли в жизни, о понятии справедливости, но даже вся эта многоголосая машина лжи, все эти шарлатаны, проповедники, тренинг-менеджеры не в состоянии наполнить жизнь человека смыслом, если хоть раз в водовороте его дней – дом-работа-пивко-телевизор-дом промелькнула мысль об этом.

Это – ахиллесова пята капитализма. Он может сколько угодно дискредитировать нормальные, естественные человеческие представления о нравственности и морали, но заменить утраченный его рабами смысл бытия капитализму нечем. Все что он может сделать – это максимально отвлечь человека от этих проблем блокбастерами, кабаками, доступными женщинами. Но рано или поздно наступает пустота, и человек или деградирует на этом пути, но, деградируя, неизбежно теряет и профессиональные навыки, а потому капитализм безжалостно вышвыривает его за борт, или же входит в период переосмысления, как бытия, так и его механизмов.

По мере все большего перехода современного общества в фазу информационного, смещения реального сектора в страны третьего мира и, одновременно, увеличения разрыва между ведущими и беднейшими странами, выдавливания их на периферию мира, в положение при котором они ни коим образом не смогут повлиять на мировые процессы – вопрос о привлечении на свою сторону новых, не рассматривавшихся классическим марксизмом слоев экономически активного населения превращается для левого движения в вопрос первейшей важности.

Духовное выпадение из слоев общества, рассматривающихся капитализмом в виде своей опоры, наиболее мыслящих, активных, критически настроенных по отношению к идеологической пропаганде людей – специалистов среднего звена, менеджеров, программистов, рабочей аристократии - есть прямой путь их или к революции или к гибели.

Сделать так, что бы эти люди, вскормленные капитализмом ХХI века так же, как капитализмом века ХIХ был вскормлен пролетариат, стали его могильщиками в его же цитадели – значит, в первую очередь, обозначить революцию как антимещанский проект, как нечто большее, чем простое перераспределение благ. Мещанство является основой капитализма и во все времена было его самым ярыми защитником.

Антимещанский настрой уходил в бессмысленный протест алкогольно-наркотической контркультуры, теряясь впустую, или замыкался во внутренней религиозности. В любом из этих случаев человек самоустранялся от реальной жизни, от того, к чему он как существо социальное предрасположен своей природой. И только революция против мещанского болота капитализма, его уродливой, бесчеловечной, варварской системы, способна вернуть человека, превращенного капитализмом в расходный материал, к полноценной жизни, наполненной высоким, нравственным смыслом.