1984 год начался на Западе с праздника одной книги, которая за 35 лет, минувших после её выхода в свет, была переведена с английского на 60 языков мира и прочитана миллионами людей. Она легко преодолела находившуюся «на надёжном замке» границу СССР.

И московские диссиденты, раздавая размноженный друзьями из номерного НИИ русский текст романа Джорджа Оруэлла «1984», предупреждали «борцов с коммунистическим режимом»: учтите, мол, ребята, что автор, рассказывая в своей антиутопии о событиях, происходивших в Лондоне, на самом деле имел в виду Москву. И далее в том же духе: Океания — СССР, англосоц — тоталитаризм советской модели, Старший Брат — Сталин, жуткие пыточные камеры министерства любви — подвалы ВЧК—ОГПУ—НКВД—КГБ…

Зачислен в спецназ перестройки

Одно нечаянное, почти мистическое совпадение: 1984 год, начавшийся в Великобритании с воздаяния почестей роману Оруэлла, завершился открытием нового удивительного таланта, на сей раз не литературного. Миру был явлен член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв, прибывший в Лондон 15 декабря во главе делегации Верховного Совета СССР. «Я определённо нахожу, что он является человеком, с которым можно иметь дело. Мне он даже понравился», — сообщала британский премьер-министр Маргарет Тэтчер президенту США Рональду Рейгану после продолжавшейся не один час беседы с человеком № 2 из высшего партийно-государственного эшелона Советского Союза.

Через три месяца в Москве произошла смена власти. Вместо умершего Черненко генсеком ЦК КПСС избрали Горбачёва. И над страной, от края и до края, зазвучала песня «Весенний ветер перемен». Под её бодрящую мелодию и проходило растянувшееся на шесть лет расставание с СССР. Граждане, не подозревая, что провозглашённая перестройка обернётся для них жуткой катастрофой в стиле Оруэлла, продолжали обсуждать на собраниях и в письмах, адресованных в ЦК, проблемы конкретного воплощения перестроечных планов в районах, областях, краях, республиках.

Однако участники событий той поры устали ждать, когда наконец выслушают их. Итак, начнём с «показаний» американца Джорджа Сороса, крупнейшего финансового спекулянта, чьи операции нередко приводили к крушению национальных валют, банков. Мультимиллионер, представлявшийся как «государственный деятель без государства», играл не только на рыночном поле. У него было и другое дело: в любой стране, отшатнувшейся от социализма, он настойчиво предлагал выстраивать на месте «закрытого» общества «открытое», гражданское.

Советская перестройка, судя по всему, вдохновила Сороса на разработку подобного проекта и для СССР. Позже он подробно расскажет о начале «романа» с Россией: «Я понял, что положение в Советском Союзе переменилось, когда в декабре 1986 года Михаил Горбачёв лично позвонил Андрею Сахарову, находившемуся в то время в ссылке в Горьком, и сказал ему: «Возвращайтесь и приступайте к своей патриотической (?) деятельности». Тут Сорос и засобирался в советскую столицу. «Я прибыл в Москву туристом в начале марта 1987 года и в итоге основал фонд по венгерской модели с Советским фондом культуры в качестве партнёра», — вспоминал он.

Это потом «неблагодарные русские» причислят Сороса к разрушителям России. А тогда, в разгар перестройки, наши государственные мужи с почтением прислушивались к его советам. Вот так, по признанию американского бизнесмена, рождались в ту пору замыслы экономических реформ: «Уже в 1988 году я предложил создать в Советском Союзе рыночно ориентированный открытый сектор, который был бы встроен в систему централизованной плановой экономики. Советские власти ответили согласием, и последовала серия совещаний на самом высоком уровне…

Позднее я принял самое непосредственное активное участие в разработке так называемого плана Шаталина, который предусматривал замену Советского Союза экономическим союзом независимых государств…» Не зря среди рядовых работников ЦК тогда был популярен анекдот: член Политбюро Яковлев предложил генсеку Горбачёву кооптировать в состав Центрального Комитета КПСС товарища Сороса. Но «товарищ» и без того удостоился восхитительного приза. «Политиздат», главной специализацией которого являлось издание документов партийных съездов, конференций, пленумов, сочинений классиков марксизма-ленинизма, актуальных работ руководителей КПСС, в начале 1991-го выдал на-гора книгу Сороса «Советская система: к открытому обществу».

А двумя годами раньше издательство «Прогресс», находившееся под неусыпным присмотром ЦК и КГБ, выпустило в свет 200-тысячным тиражом сборник произведений Джорджа Оруэлла — «1984» и эссе разных лет». Это была не первая мобилизация автора знаменитой антиутопии. Тень умершего в 1950 году писателя появлялась то в Берлине, то в Будапеште, то в Праге, то в Варшаве — в общем, везде, где открывался очередной фронт «холодной войны» (кстати, в 1945-м Оруэлл первым ввёл в публичный оборот это словосочетание, и лишь через два года его метафора трансформировалась в политический термин, вошедший в словарь мировых лидеров). И вот настал черёд Москвы.

Если группе Сороса, разросшейся из-за большого притока «московских друзей», предстояло завершить здесь настройку механизмов разрушения социалистической экономики и заложить первые кирпичи в основание запроектированного «открытого» общества, то яковлевскому спецназу, в состав которого и был посмертно зачислен почётным бойцом Оруэлл, предстояло выполнить не менее грандиозную задачу: перековать человека советского в человека антисоветского. Эта перековка началась задолго до официального провозглашения перестройки в стране. Размывание коммунистической идеологии, набравшее силу в пору хрущёвской оттепели, знало периоды приливов и отливов, но не прекращалось никогда. И наконец наступил момент, когда подтачиваемая тихо, по-мышиному, защитная стена государства зашаталась.

Предать и забыть преданных

Перечитаем заново клятву главных героев оруэлловского романа Уинстона Смита и Джулии, вступающих в несуществующее Братство, борющееся, как их уверяли, против диктатуры Старшего Брата:

«— Вы готовы пожертвовать жизнью?

— Да.

— Вы готовы совершить убийство?

— Да.

— Совершить вредительство, которое будет стоить жизни сотням ни в чём не повинных людей?

— Да.

— Изменить родине и служить иностранным державам?

— Да.

— Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать, растлевать детские умы, распространять наркотики, способствовать проституции, разносить венерические болезни — делать всё, что могло бы деморализовать население и ослабить могущество партии?

— Да.

— Если, например, для наших целей потребуется плеснуть серной кислотой в лицо ребёнку — вы готовы это сделать?

— Да».

Однако довольно, хватит, и без того мороз по коже. Прервём цитату и задумаемся: не будит ли она в нас воспоминаний о перестроечном былом?

Массовая мировоззренческая лоботомия, сводившаяся к ежедневным сеансам внушения, во время которых в разных вариантах повторялось, что история СССР — это бесконечная цепь преступлений против народа, породила в конце концов эпидемию предательства. Когда твой кумир под восторженные вопли толпы сжигает партбилет, хочется и самому выкинуть нечто эдакое, чтобы тебе аплодировали ещё громче. Выпал один камушек, второй, третий — и лавина двинулась, сначала словно нехотя, а потом, накопив энергию разрушения, стремительно понеслась вниз.

Оказывается, совсем легко и просто распрощаться со вчерашними идеалами: перевернул страницу — начал новую. Для такой трансформации тихому обывателю хватило нескольких гаденьких, лживых статеек о советском прошлом из перестроившегося «Огонька», для рефлексирующего интеллигента — пошловатого романа Рыбакова «Дети Арбата», для сурового армейского политработника — сочинений генерала-фальсификатора Волкогонова.

На войне в четвёртом измерении — так с некоторых пор стали называть войну идей — Оруэллу была уготована особая миссия. Считалось, что его антиутопия сыграет роль «прелестного письма», способного поколебать решимость самых честных, самых умных, самых стойких борцов за сбережение социализма созидающего, без которого наша страна никогда бы не стала великой державой с высокоразвитым, гармоничным обществом социальной справедливости.

Надо признать, роман «1984» произвёл на советскую читающую публику куда большее впечатление, чем многокнижие доморощенных продажных писак, ещё недавно без устали «выпекавших» брошюры о претворении в жизнь гениальных планов Ленина, а теперь втаптывающих в грязь его великое наследие. Ведь «тоталитарное общество» обличал не жалкий перевёртыш, а беспощадный критик паразитирующего капитализма, антифашист, сражавшийся в тридцатые годы прошлого века с франкистами во время гражданской войны в Испании, горячий проповедник «демократического социализма». Того самого, который стал знаменем советской перестройки.

Во что же он вылился на практике, загадочный «демократический социализм»? Одна команда перестройщиков занималась пополнением фонда пасквилей о Сталине и запугивала народ: его наследники среди вас. Вторая — под визги, что советская социально-политическая система пропитана насквозь неистребимым ядом сталинизма, добивала её.

14 марта 1990 года III Съезд народных депутатов СССР, где абсолютное большинство мандатов принадлежало членам КПСС, вносит фундаментальные поправки в Конституцию страны: отменяется статья о руководящей роли Коммунистической партии, разрешается многопартийность, вводится институт частной собственности. Ну а в качестве компенсации генсек получает только что учреждённый пост президента Советского Союза. Заметим, за спинами функционеров, запустивших процесс самоуничтожения партии и государства, не стоял отряд полиции мыслей из страны Старшего Брата, их, в отличие от Уинстона и Джулии, не пропускали сквозь пыточный конвейер. Час советского апокалипсиса неумолимо приближался. Через полтора года после III Съезда народных депутатов СССР была запрещена КПСС, а следом, в декабре 1991-го, беловежская троица государственных преступников распустила Советский Союз, и в Кремль въехал пьяно ухмыляющийся Ельцин.

Интеллектуалы против пролов

Давно сказано, что книга, едва выпорхнув из рук автора, начинает жить независимой от него жизнью. И не всегда она складывается счастливо. Самое ужасное, когда препарированием литературного произведения начинают заниматься пропагандисты. Скоро своё детище не узнает и папа родной. Да, Оруэлл в своих статьях пишет о ненависти к Сталину, о нелюбви к Советскому Союзу, даже пытается поставить на одну доску коммунизм и фашизм. Но кто решил, что и роман «1984» об этом?!

Размышляя о природе того мира, который запечатлён на страницах антисоветского, как принято считать, романа, Оруэлл говорил: «Я не убеждён, что общество такого рода обязательно должно возникнуть, но я убеждён (учитывая, разумеется, что моя книга — сатира), что нечто в этом роде может быть. Я убеждён также, что тоталитарная идея живёт в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца. Действие книги я поместил в Англию, чтобы подчеркнуть, что англоязычные нации ничем не лучше других и что тоталитаризм, если с ним не бороться, может победить повсюду».

После этих слов велик соблазн потыкать пальцем в сторону американского Белого дома: а у вас в пятидесятые годы маккартизм свирепствовал. И всё-таки попробуем преодолеть искушение и обратимся к собственной новейшей истории. Не прошло и двух лет со времени уничтожения СССР, как мы уже в другой стране, наречённой «свободной Россией», смогли убедиться в универсальности формулы Оруэлла. Под грохот танковых орудий, расстреливавших наш парламент, оцепеневшая Москва могла наблюдать кровавое торжество постсоветского тоталитаризма.

Но как же крепко держат нас мифы! Поседевшие романтики перестройки нет-нет да и тряхнут стариной. Схватят потрёпанный томик Оруэлла и постучат по обложке: ищите-де здесь всю правду о пагубности диктатуры пролетариата. Хотя у самого писателя о ней ни слова. Да и откуда ей, этой диктатуре, взяться, когда в министерстве правды государства Старшего Брата объявлено, что пролы — так называют в Океании пролетариев — не люди. У них хуже, чем у технократов, жилище, одежда, еда.

Для них предназначена своя, с позволения сказать, культура: «Существовала целая система отделов, занимавшихся пролетарской литературой, музыкой, драматургией и развлечениями вообще. Здесь делались низкопробные газеты, не содержащие ничего, кроме спорта, уголовной хроники и астрологии, забористые пятицентовые повестушки. Скабрёзные фильмы… Был даже специальный подотдел, на новоязе именуемый порносеком, выпускавший порнографию самого последнего разбора».

Развращающая народ попса, она везде одинакова. Только в стране Старшего Брата она для пролов, а в государстве Ельцина—Путина — для «быдла». Хотя справедливости ради стоит заметить, что в песенках, сочинённых на механическом версификаторе в министерстве правды, души гораздо больше, чем в бренчании народного артиста РФ, который, задыхаясь от переполняющей его злобы, вопит на все четыре стороны света: «Моя страна сошла с ума». Да, куда приятнее слушать восхитившую Уинстона старую прачку, напевавшую произведённый композитором-автоматом романс:

Давно уж нет мечтаний,

 сердцу милых.

Они прошли, как первый

 день весны.

Но позабыть я и теперь

не в силах

Тем голосом навеянные

 сны.

Пролы забиты, унижены, но в отличие от зомбированных, роботизированных технократов в них больше сердца, готовности к состраданию. Потрясающий эпизод: в лондонском кинотеатре крутят фильм о военных победах Океании. Зал аплодирует, когда бомба попадает в лодку с беженцами. И лишь в рядах, где сидят пролы, сохраняется молчание, пока одна женщина не начинает кричать: разве можно такое показывать, да ещё при детях?!

Главный герой романа «1984» Уинстон убеждён, что если в обществе и есть надежда, то она связана с пролами. Хотя путь их ожидает неблизкий. Смит записывает в своём потаённом дневнике: «Они никогда не взбунтуются, пока не станут сознательными, а сознательными не станут, пока не взбунтуются». Такая вот диалектика.

Смехотворно даже предположение, что теперь остаётся лишь перевести антиутопию в разряд произведений о рабочем классе. Оруэлл — не Максим Горький, не Мартин Андерсен-Нексё, не Вилис Лацис. Но одно нельзя не признать: воспитанник Итонского колледжа, питомника политической элиты Великобритании, снимает шляпу перед пролетариатом, подчёркивая, и не только в романе «1984», его особую судьбоносную роль в мировой истории.

Кому досталась роль главного палача

Все биографы Оруэлла отмечают его неприязнь к интеллигенции. Не к той, в среду которой он погружался, работая в крошечном сельском магазине, в бедной частной школе, в книжной лавке, а к той «творческой», что присвоила себе право говорить от имени народа, страны, планеты, Вселенной и всех постаревших богов. Писатель ненавидел этих людей, держащих — это его выражение — «хорошо оплачиваемую «фигу в кармане», за «глумливость», «пасквилянтство», «попугайство», «презрение ко всем традициям, кроме тех, что охраняют их привилегии».

Всю свою нелюбовь к этой публике романист, на лбу которого проступают два клейма: «антисоветчик» и «антисталинист», постарался персонифицировать в образе человека с лицом «грубым и в то же время интеллигентным» — О’Брайена, одного из руководителей правящей внутренней партии Океании. Именно на это обращала особое внимание автор блистательных комментариев к первому «прогрессовскому» изданию Оруэлла Виктория Чаликова, чьи статьи о творчестве британского романиста, публиковавшиеся в «Философских науках», «Знамени» и других журналах, пользовались особым спросом у романтиков перестройки.

По её словам, решение Оруэлла сделать главным палачом тоталитарного общества интеллектуала подготовлено всей логикой его духовного развития. И далее — словно приговор: «Убеждение в своём праве объяснять мир, фанатизм, безумная страсть к порядку, амбиции и отчуждение от жертвенности и терпения простых людей, по его мнению, делают интеллектуала особо доступным тоталитарной идеологии. Если интеллектуалы служат идеологии, «они в большинстве своём готовы к диктаторским методам, тайной полиции, систематической фальсификации». Тут прибавить нечего. Психологический портрет тех, кого сегодня на Западе именуют неоконсерваторами, а у нас, в России, — неолибералами, оказался настолько точным, что любая попытка добавить лишний штрих вызывает протест: оставьте всё так, как было у мастера.

Приватизировавшие Оруэлла господа, разумеется, не представляли истинного масштаба художника. Из его многотомного наследия их интересовали от силы две книги: в первую очередь антиутопия «1984», ну а во вторую, в качестве пропагандистского гарнира, — «Скотный двор», который называют то антисталинской сатирической сказкой, то антисоветской политической притчей. В унаследованной от яковлевского спецназа походной палатке Оруэллу отвели место у самого входа, и едва раздавался сигнал побудки, как дневальные, чем-то напоминающие драматурга Шендеровича и поэта Рубинштейна, гнали британского коллегу, получившего на Арагонском фронте звание капрала, в окоп. Что делать, ему приходилось стрелять. Но, удивительное дело, выпущенные им пули порой летели совсем не туда, куда указывали корректировщики огня.

Ах, как хотелось нашим неолибералам восхититься героем романа «1984» Эммануэлем Голдстейном, в котором они увидели черты дорогого их сердцу Троцкого! А Оруэлл взял и жестоко разочаровал горячих поклонников Льва Давидовича: «Голдстейн — карикатура на Троцкого». Стоило только литературоведам, увлекающимся «двухминутками ненависти», объявить, что антиутопия Евгения Замятина «Мы» — антисоветское, антисталинское произведение, как из туманного лондонского далёка вновь выплыла знакомая фигура.

«Вполне вероятно, однако, что Замятин вовсе и не думал изобразить советский режим главной мишенью своей сатиры, — говорилось в оруэлловской рецензии. — Он писал ещё при жизни Ленина и не мог иметь в виду сталинскую диктатуру… Цель Замятина, видимо, не изобразить конкретную страну, а показать, чем нам грозит машинная цивилизация». Чего не бывает на свете: зарубежный антикоммунист оказался честнее доморощенного литкритика, некогда исповедовавшего принципы социалистического реализма. И это не исключительный случай: автор романа «1984» ещё не раз сыграет против команды, в которую его забрили.

Диктатура большого фейка

Известный исследователь литературного наследия Оруэлла Вячеслав Недошивин в прошлогодней статье в «РГ», посвящённой 110-летию со дня рождения писателя, привёл потрясающую статистику: из 137 предсказаний, зафиксированных в его книгах, 100 сбылись.

А сегодня — рискнём добавить мы — сбывается сто первое, пожалуй, самое страшное. На наших глазах мир стремительно продвигается к планетарной диктатуре лжи. Символом наступления эры большого фейка, или, по-русски говоря, подделки, вымысла, фальсификации, стала пробирка с неизвестным белым порошком, похожим на стиральный. Размахивая ею на заседании Совбеза ООН в феврале 2003 года, госсекретарь США генерал Колин Пауэлл заявил, что у Багдада десятки тысяч вот таких доз смертельно опасного биологического оружия. Этого шоу оказалось достаточно, чтобы Соединённые Штаты получили «законный» повод для начала второй войны в Ираке.

Ложь всегда была инструментом политики. Но сегодня, в век небывалого развития массовых коммуникаций, она превращается в повседневный атрибут образа жизни миллионов. Человеку внушают, что истина непостижима и правд на свете столько же, сколько людей. Антиутопия превращается в сводящую с ума реальность. Свершилось то, о чём предупреждал главный палач государства Старшего Брата: «Мы покорили материю, потому что мы покорили сознание. Действительность — внутри черепа. Вы это уясните…» Уяснивший такое человек разъят, распят и порой даже не представляет, где он: в мире, который действительно существует, или этот мир — всего лишь плод фантазии. А ему шепчут и шепчут на ухо: «Его Величество Факт умер, ты свободен от его пут».

Что являет собой фейк-пропаганда в концентрированном виде, мы смогли убедиться во время гражданской войны на Украине, вспыхнувшей после февральского госпереворота в Киеве. Вспомните, как правительственные пиар-службы США и Евросоюза, информационные спикеры киевской хунты и российского неолиберального сообщества меняли полюсные знаки при оценке происходящего в соседней стране. Устроитель кровавой бойни в Донбассе Порошенко объявляется миротворцем.

Генералы, отдававшие приказы об уничтожении городов и сёл Новороссии, — пацифистами. Каратели, убивавшие и грабившие мирное население, — героями-освободителями. Как ни удивительно, всё делалось по рецептам оруэлловской Океании, жившей под тремя лозунгами: «Война — это мир», «Свобода — это рабство», «Незнание — сила».

События на Украине сопровождаются глобальными переменами на западном идеологическом фронте: отныне здесь главным наступательным оружием становится тотальная русофобия. Что только не приходилось слышать в последнее время: «Русский мир — это угроза человечеству», «Русские агрессоры хотят поработить свободолюбивых украинцев», «Донецкие степи — место дислокации нескольких русских дивизий, готовящихся к рывку на Киев», «Русские войска у порога НАТО».

Впрочем, пугать русскими пытались и раньше. «Из всего нагромождения лжи… я коснусь лишь одного пункта — присутствия в Испании русских войск, — писал Оруэлл в знаменитом эссе «Вспоминая войну в Испании». — Об этом трубили все преданные приверженцы Франко, причём говорилось, что численность советских частей чуть ли не полмиллиона. А на самом деле никакой русской армии в Испании не было. Были лётчики и другие специалисты-техники, может быть, несколько сот человек, но не было армии. Это могут подтвердить тысячи сражавшихся в Испании иностранцев, не говоря уже о миллионах местных жителей. Но такие свидетельства не значили ровным счётом ничего для франкистских пропагандистов… Зато этим пропагандистам хватало наглости отрицать факт немецкой и итальянской интервенции».

Напрасно обращаться к мастерам неолиберальной фейк-пропаганды с вопросом: «Какие ассоциации вызывает у вас этот фрагмент из оруэлловского эссе?» Господам не до того. Они заняты осенним севом лжи. Всходы ожидаются отличные. Ведь в нашей стране, где деградация так называемого образованного класса выросла до масштабов эпидемии, очень легко промывать мозги.

Молодому человеку, пребывающему в уверенности, что Волга впадает в Енисей, а шпион, написавший книгу «Ледокол», — сын Маршала Советского Союза Александра Васильевича Суворова, не составляет труда привить простенькую мысль: нет на свете правдивее правды, чем та, которая прозвучала из Вашингтона. Европейцы осознали это давным-давно. Юлиус Рааб, занимавший пост федерального канцлера Австрии в 1953—1961 годах, однажды не без иронии заметил: «В итоге я должен сказать, что днём мы слегка американизируемся, а вечерами по-прежнему остаёмся австрийцами». Несмотря на взрыв патриотизма в России, обнаруженный проправительственными СМИ и социологическими службами, ситуация у нас печальнее. Множество иванов, позабывших о своём родстве, не ощущают себя русскими ни днём, ни ночью, ни на рассвете, ни на закате…