Этот очерк к 100-летию со дня рождения Константина Михайловича Симонова надо предварить некоторым вступлением.

Прежде всего напомню, что с августа 2012 года по апрель 2013-го «Правда» публиковала главы из будущей книги «Тракторозаводский щит Сталинграда» и публикация эта вызвала большой интерес читателей. Суть в том, что материалы книги ликвидировали одно из белых пятен в истории великой битвы на Волге. Впервые так подробно и полно был раскрыт большой вклад группы войск полковника С.Ф. Горохова в общую победу над врагом в Сталинградской битве.

Постоянным боевым ядром группы явились две отдельные стрелковые бригады — 124-я и 149-я, срочно перенацеленные на Сталинград решением Ставки ВГК в августе 1942 года и действовавшие на самом дальнем, оголённом правом фланге 62-й армии и всего Сталинградского фронта. Руководил этой группой войск командир 124-й бригады полковник С.Ф. Горохов.

Целых пять огненных месяцев гороховская бригада — без отдыха, вывода на переформирование и практически без пополнения — действовала на передовой в битве за Сталинград. Она с марша вступила в бой 28 августа 1942 года в районе тракторного завода, выбила матёрого врага из населённых пунктов Спартановка и Рынок. Закрепившись, гороховцы бессменно три месяца вели ожесточённые оборонительные бои в северной части города, в том числе полтора месяца — почти в полном окружении. С трёх сторон — противник, а за спиной — Волга, достигавшая в этом месте ширины два километра.

Затем в течение ещё двух месяцев сильно поредевшая 124-я бригада участвовала в наступлении советских войск под Сталинградом. Едва ли не единственным из всего состава сталинградских соединений, гороховцам довелось наступать на противника с северо-запада в направлении своих прежних позиций в обороне.

Фактологической основой содержания книги стали уникальные материалы обширного личного архива бывшего военного комиссара 124-й отдельной Краснознамённой стрелковой бригады и группы Горохова Владимира Александровича Грекова. Ставший впоследствии видным политработником Советской Армии, генерал-полковником, В.А. Греков более трёх десятилетий кропотливо искал, изучал, отбирал факты, документы, воспоминания ветеранов и готовил их к опубликованию в своей книге. Однако ему не довелось закончить этот труд.

Продолжил работу и подготовил к публикации книгу «Тракторозаводский щит Сталинграда» его внук — подполковник в отставке, кандидат исторических наук Алексей Шахов. Возможно, читателям будет интересно узнать, что его мать — Нинель Владимировна Шахова, известный журналист, телекомментатор по вопросам культуры с 1971 по 1992 г. информационной программы «Время», дочь генерала Грекова.

И вот в канун 100-летнего юбилея Константина Симонова «Правда» публикует материал, посвящённый интересным фактам военной биографии писателя. Он подготовлен также А. Шаховым на основе сталинградского архива генерала Грекова.

В сентябре сорок второго года знаменитый писатель в составе группы журналистов газеты «Красная звезда» побывал в осаждённом Сталинграде, проведя несколько суток именно в той самой 124-й гороховской бригаде. Через свидетельства очевидцев предлагаемый материал показывает, как Константин Михайлович вёл себя в боевой обстановке Сталинграда, как он на самом что ни на есть «передке» находил героев своих очерков, умел расположить и разговорить их. Здесь под впечатлением увиденного и пережитого родился замысел повести «Дни и ночи». И автор публикации А. Шахов раскрывает, кто из гороховцев стали прототипами главных героев повести, как некоторые памятные происшествия с самим Константином Симоновым при посещении им стрелкового батальона на самом крайнем фланге 62-й армии В.И. Чуйкова превратились в яркие эпизоды «Дней и ночей».

Виктор Кожемяко, обозреватель «Правды».

Призванный войной

…В «Красной звезде» Константин Симонов имел репутацию едва ли не самого оперативного корреспондента из числа писателей, работавших в то время в газете: в штате и вне его насчитывалось порядка 37 человек. В редакции особенно любили Симонова за его безотказность и смелость. Он любыми путями проберётся в пекло боя, не остановится перед трудностями и опасностями и всегда выполнит задание.

Корреспондент-фронтовик, писатель Константин Симонов рассказывал о событиях и людях военных лет словами, приходившими к нему на полях сражений. За войну, кроме стихов, пьес, повести «Дни и ночи», четырёх других книг, Симонов выпустил шесть сборников фронтовых очерков, корреспонденций, рассказов.

А после войны он придерживался следующего творческого принципа: в давние журналистские работы не вносить подновления. Симонов не правил свои «старые книги». Писатель в послевоенный период часто встречался с фронтовиками, беседовал, перепроверяя себя во встречах и разговорах со многими военачальниками. Из всего этого он вынес полную и окрепшую со временем убеждённость, что его «старые книги» существенно править не требуется.

За четыре года войны Симонов около тридцати раз ездил в длинные и короткие командировки на фронт. Как писал исследователь его жизни и творчества Л. Лазарев, в июле сорок первого Константин Михайлович был в тех частях, которые приняли на себя тяжёлый удар немецких танковых клиньев, а потом прорывались на восток, к своим, из кровавой сумятицы окружения. Он уговорил моряков взять его с собой в боевой поход на подводной лодке, минировавшей румынские порты. Он ходил в атаку с пехотной ротой в Крыму на Арабатской стрелке. Был и в горящем Сталинграде, в бригаде Горохова, прижатой немцами к самому берегу Волги.

Об этой командировке К. Симонова в Сталинград мы сегодня поговорим подробнее.

В сентябре 1942 года в «Красной звезде» пошли чередой сталинградские очерки Константина Симонова. Вначале вышел очерк «Бой на окраине», неделю спустя — «Дни и ночи». А через месяц после окончания боёв в Сталинграде «Красная звезда» опубликовала завершающий очерк «Зимой сорок третьего…» Весь цикл К. Симонов назвал своим сталинградским дневником. В цикле этих сталинградских очерков писатель и журналист во многом обратился к событиям, связанным с боевыми действиями в сталинградской обороне 124-й отдельной стрелковой бригады, к встреченным им там людям, их пониманию своего воинского долга, решимости не просто не пустить немцев, а бить их и победить здесь, на своём гороховском рубеже.

К моменту командировки в Сталинград Симонов не являлся новичком там, где идут бои. Он был обстрелян, бесстрашен и подготовлен аналитически воспринимать факты. И тем не менее в сталинградском дневнике Симонова читатель вначале встречается с доверительно высказанными воспоминаниями о том, как непросто далось автору сближение со Сталинградом, врастание в его боевую обстановку, морально-психологическую атмосферу.

Последовательность в оценке Симоновым тех событий и значения Сталинграда подтверждена и послевоенными его высказываниями. В беседе с писателем В.М. Песковым для «Комсомольской правды» Симонов, уже очень больной, но всё ещё собранный и деятельный, прочувствованно вспоминал:

«В критической своей точке Сталинград был для меня символом крайней опасности. Запомнился очень печальный вечер в Эльтоне, проведённый там перед тем, как двинуться в Сталинград. Было отчаянное ощущение загнанности на край света и громадности пройденных немцами расстояний».

А на пути от Эльтона к Волге Симонову выпало увидеть разрывающие сердце людские трагедии среди беженцев, бредущих из горящего Сталинграда по безводной, раскалённой зноем полупустыне. В сохранившейся записной книжке отыскался набросок стихотворения, в котором Симонов, похоже, самому себе внушал и хотел бы сказать тем, кому следовало поскорее влиться в ряды защитников города:

— Не плачь!

Покуда мимо нас

Они идут из Сталинграда,

Идут, не подымая глаз, —

От этих глаз

не жди пощады.

Иди, сочувствием своим

У них не вымогая взгляда.

Иди туда, навстречу им, —

Вот всё, что от тебя

им надо.

В беседе с В. Песковым Константин Симонов подметил, что в ходе боёв в 1941 году люди взрослели за недели и даже дни. Смеем предположить, что в Сталинграде, в той совершенно ни на что не похожей обстановке, Симонов и сам опять взрослел ускоренным порядком.

Это сталинградское взросление К.М. Симонова можно назвать путём от Эльтона до «деревеньки Рынок».

В очерке «Зимой сорок третьего…» К. Симонов сообщает:

«Душевное спокойствие мы вновь обрели только на следующий день, в одном из батальонов, оборонявших северную окраину Сталинграда. Там все помыслы и душевные силы людей были направлены на одну, казалось бы, маленькую, но на самом деле великую задачу — отстоять от немцев лежащую за северной окраиной Сталинграда деревеньку Рынок».

На передний край

Эта «деревенька Рынок» была самой крайней точкой на правом оголённом фланге не только 62-й армии, но и всего Сталинградского фронта. Здесь, на прибрежном фронте в северной части Сталинграда, на так называемом северном плацдарме — протяжённостью пять-шесть километров на местности с посёлком Спартановка и устьями речушек Мокрая и Сухая Мечётки, держали оборону войска группы полковника С.Ф. Горохова. Тот батальон входил в 124-ю отдельную стрелковую бригаду, составлявшую ещё с одной, 149-й стрелковой бригадой постоянный костяк группы Горохова. Сергей Фёдорович Горохов был командиром 124-й бригады, а военным комиссаром гороховской бригады и всей группы был Владимир Александрович Греков.

Вот что он впоследствии писал:

«С Константином Михайловичем мы виделись в течение некоторого времени, пока у него во встречах с красноармейцами, командирами и политработниками вызревали корреспонденции для «Красной звезды». Тогда были переданы в Москву очерки, сначала «Бой на окраине», а неделей позже — «Дни и ночи». Редакторская виза «в печать» ставилась здесь же, в районе боевых действий. Рукописные страницы от Симонова шли Ортенбергу (редактор «Красной звезды». — А.Ш.), а от него — к сидящей рядом телеграфистке. Телеграфисток армейского узла связи поторапливать не требовалось. Они чуяли необычность передаваемого в газету материала, в котором упоминалось о боях в самом городе».

До того времени, в первой половине сентября, сдержанно сообщалось только о боях в районе Сталинграда — южнее, севернее, западнее города. И не более того. И только эта многоразовая повторяемость означала, что немцев там всё-таки остановили. С 11 сентября 1942 года стереотипное «северо-западнее» Сталинграда стало дополняться живыми оценками и фактами.

…Уже двадцать дней шли жесточайшие бои на самом берегу Волги, точно на том месте, где теперь возведена Волжская ГЭС. После того как гитлеровский танковый корпус с армадой пикировщиков проложил себе путь от Дона к Волге и едва не ворвался на знаменитый Сталинградский тракторный завод, ставший в дни боёв за Москву основным поставщиком танков Т-34, у противника господствовала полнейшая уверенность в обречённости Красной Армии. Ещё бы! Ведь вся военная история не знает примеров такой стойкой обороны перед широкой водной преградой, какой была Волга. Русские не посмеют пойти на такой самоубийственный шаг. Окрылённые успехами генералы танковой и полевой армий противника заговорили о новой операции — «Серая цапля» с ударом танковых и моторизованных дивизий от Сталинграда на Астрахань. Потом, в плену, они потратили многие месяцы на взаимные препирательства при выяснении вопроса: кто виноват?

Да и в наших войсках и штабах поначалу преобладала уверенность: к Волге пока что пробились не такие уж мощные передовые части. Все имеющиеся силы обращались на разгром противника, не допуская его проникновения в город. Естественно, тогда не могли предвидеть, что предстоит трёхмесячная оборона в самом городе, в его посёлках и на заводах. Шутка сказать: целых три месяца!

В бригаде Горохова К. Симонов появился нежданно-негаданно. Никаких предуведомлений не было. На позиции близ тракторного завода он прибыл в составе группы журналистов с задачами, которые были восприняты как действия передового отряда «Красной звезды». Тем более что группу лично возглавлял ответственный редактор «Красной звезды» Д.И. Ортенберг (Вадимов). Это счастливое обстоятельство сокращало в Сталинграде пространство и время.

Симонов имел потому благоприятные условия — окунуться в действительность Сталинграда в составе целого «десанта» «Красной звезды»: он сам, знаток города Василий Коротеев, в недавнем прошлом секретарь Сталинградского обкома комсомола, на удивление пробивной фотокорреспондент Виктор Тёмин, и, наконец, эту творчески «могучую кучку» возглавлял сам редактор Д.И. Ортенберг.

Журналисты накоротке побывали во фронтовом и армейском штабах. Разузнали общую обстановку. А вот чтобы капитально вникнуть в боевые дела, они нацелились непосредственно в войска, ведущие боевые действия в первой линии. Им назвали бригаду Горохова. Сюда, к тракторному заводу, привлекло и услышанное в Комитете обороны Сталинграда. Разные люди говорили примерно одно и то же. Если немцам не удалось ворваться на тракторный, так это потому, что быстро отладилась оборона военных и заводских сил на общем рубеже по крутому берегу речушки Мокрая Мечётка.

Не терпелось «десанту» московских журналистов поближе сойтись и познакомиться с людьми в красноармейских частях, которые прямо с железнодорожных эшелонов, с волжской переправы пошли в наступление от тракторного завода, вдоль Волги и не только отстояли гордость страны — Сталинградский тракторный, но и нанесли поражение хвалёным немецким «гренадерам».

Расстояние в семнадцать километров от центра города до тракторного на северной окраине через пожарища и развалины группа журналистов «Красной звезды» с помощью Коротеева преодолела по тем временам быстро. А уже оттуда рукой подать до командного и наблюдательного пунктов бригады полковника Горохова.

О первом появлении «десанта» «Красной звезды» в расположении штаба группы полковника Горохова и 124-й стрелковой бригады вспоминает Гайнан Амири (Амиров) — башкирский писатель, а в ту военную пору — начальник отделения спецсвязи штаба бригады Горохова:

«…Ночью, когда я дежурил по штабу, в сопровождении одного солдата к нам в блиндаж зашли три незнакомых офицера — один из них был бригадным комиссаром, остальные два — старшими батальонными комиссарами. Все трое вооружены автоматами.

Как положено, я представился старшему.

— Я — редактор газеты «Красная звезда», — сказал бригадный комиссар, а эти товарищи со мной. Нам нужно видеть товарища Горохова или Грекова.

— Они впереди, — сказал я.

— Тем лучше для нас. Прошу вас, пусть кто-нибудь проводит нас туда к ним.

Я приказал своему помощнику по дежурству проводить их в батальон Ткаленко, где находился полковник Горохов. Они ушли».

«…В следующую ночь, когда я зашёл к военкому бригады Грекову докладывать одну радиограмму, он спросил меня:

— Ну как, успел поговорить со своим коллегой?

— С каким?

— Да с писателем Константином Симоновым?

— Нет, товарищ батальонный комиссар. Даже не знал, что он здесь. Кто же из них был Симонов?

— Тот, который выше всех ростом, с усиками, брюнет.

Конечно, мне было очень досадно — не смог поговорить с хорошим писателем. Да что делать? Живы будем — увижу его когда-нибудь…

Через несколько дней мы получили московские газеты. В газете «Красная звезда» был напечатан очерк Константина Симонова, посвящённый описанию боевых дел наших частей».

Стал своимсреди бойцов

Так на самой северной окраине Сталинграда, в районе тракторного завода и посёлка Рынок, состоялась первая встреча батальонного комиссара К.М. Симонова с гороховцами. Четыре дня пробыл Константин Михайлович на передовой, знакомился с людьми, собирая материалы для очерка «Бой на окраине» и будущей повести.

Это были дни, когда сражение за тракторный достигло высокого накала. Здесь Симонов ощутил противника — скопища его наземной и воздушной техники. Враг озлобился ещё больше, когда увидел, что растерзанный бомбёжкой город и не думает складывать оружие. Авиация перенацелилась по-иному: противник перестал приберегать для себя СТЗ. Авиация, артиллерия рушат его цехи, разбивают посёлки. Вражеские снаряды подорвали находившиеся здесь нефтебаки. Горящая нефть текла в Волгу, горела не только земля, но и волжская вода.

Симонов видит в Рынке вырытые в песчанике по берегу Волги в 12—15-метровых кручах пещеры, расположенные в несколько уровней, — для укрытия оставшихся жителей и наших раненых. Тут причалы лодок «дяди Миши» — Журавлёва, помощника по тылу командира 2-го отдельного батальона Ткаленко, именуемого «адмиралом Волги и Ахтубы». Он исхитрялся на лодках через Волгу доставлять в батальон питание, боеприпасы, медикаменты, транспортировать на острова раненых. Тут — непростреливаемое, редко поражаемое бомбами «мёртвое пространство», где возникало чувство относительной безопасности.

Симонов видел тракторозаводцев, помогавших батальону Ткаленко. Он слышал, что мастеровые с СТЗ помогали военным сапёрам бригады построить переправу («штурмовой мостик») через рукав Волги — Денежную воложку. Он видел сгоревший пароход, прибитый волной к правому берегу. Видел утонувших женщин и детей. Тела утопленников течение по утрам выносило на отмели между волжскими островами и к берегу близ посёлков.

Тогда же состоялось и знакомство комиссара бригады В.А. Грекова с писателем и журналистом из «Красной звезды», переросшее после войны в добрые дружеские отношения фронтовиков-единомышленников.

У комиссара бригады была возможность увидеть, как работает «ударный отряд» «Красной звезды», как находил, отбирал, уточнял Константин Симонов материалы для своих очерков. В архиве Владимира Александровича сохранилось немало интересных фактов об этом. Любопытно, что, выступая при обсуждении книги «Разные дни войны» К. Симонова (февраль 1972 года), В.А. Греков отмечал:

«В составе десанта мы тогда встретили Д.И. Ортенберга, К.М. Симонова, Василия Коротеева, Виктора Тёмина. Их взаимоотношения, быстрота мысли, мгновенность превращения намерений в действия вызывают в памяти сравнение с плодовитыми и двужильными выездными редакциями тридцатых годов, скажем, где-нибудь у нас, на Луганскстрое, в угольном или металлургическом Донбассе (В.А. Греков — родом с Луганщины. — А.Ш.).

Тогда в Сталинграде мне впервые довелось видеть, как добываются фронтовые сообщения корреспондентов «Красной звезды», как они редактируются и тут же оснащаются фотоиллюстрациями. То была работа больших мастеров своего дела и дерзко отважных кадровых военных, неоднократно обстрелянных».

Сталинградские очерки Константина Симонова в «Красной звезде» прекрасно дополнялись снимками фотокорреспондента газеты Виктора Тёмина. Съёмки красноармейцев, командиров и политработников из бригады Горохова производились в расположении рот первого эшелона, а то и в боевом охранении. Серия опубликованных фотографий имела объединяющий их заголовок «Героические защитники Сталинграда». Сколько же они доставили так необходимой тогда человеческой радости и гордости фронтовикам! Константин Симонов и Виктор Тёмин стали за пять месяцев беспрерывных боёв гороховцев на волжском берегу их единственными летописцами. Но какими!

А ведь в ту пору, сколько можно было окинуть взглядом, берег Волги, овраги, крутые склоны берегов Мокрой и Сухой Мечёток, все позиции батальонов 124-й бригады — пестрели многоцветными листовками ведомства Геббельса. «Памятки», «пропуска» нацистских пропагандистов упирали в разных словосочетаниях на одно и то же: «Не надейтесь, никто вас не выручит. Всех утопим в Волге. Англичане в Дюнкерке были умнее вас. Они быстро убрались из Франции к себе на острова». Ко всем этим страшилкам добавлялись изображения разного рода «клещей» и «удавок» для защитников Сталинграда.

По штатам военного времени на 12 тысяч бойцов двух стрелковых бригад группы полковника Горохова не полагалось ни своей типографии, ни многотиражки. Сводки Совинформбюро ночами принимали по единственному в 124-й бригаде политотдельскому приёмнику, а затем работники политотдела переписывали, чтобы утром сообщить бойцам в окопах. Какой же великой была тогда нужда в моральной поддержке, ободрении стремительно таявших рот, батальонов, сражавшихся у самого берега Волги. Не меньше врага терзала людей безвестность, безымянность их борьбы. Ведь по действительному наименованию писали тогда только о дивизии Родимцева. Но ведь совсем иначе чувствует себя человек, когда «Родина слышит, Родина знает…»

Тогда, в сентябре сорок второго, Симонов показал себя молодцом, отмечал В.А. Греков. Как бы там ни гудело в небе и на земле, он изловчался вести довольно обстоятельные беседы с обитателями окопов и землянок на переднем крае. Случалось, что миномётным, пулемётным огнём противной стороны и его укладывало плашмя под защиту каменных стенок, на счастье во множестве возведённых на границах подворий в посёлке».

Симонова запомнили уравновешенным, рассудительно отважным. Знали его автором завладевшего фронтовиками обжигающего стихотворения «Жди меня». Естественно, хотелось взглянуть: каков же он, лирик? Оказалось, никакой предполагаемой томности. Молодец молодцом, с гвардейской выправкой. А ко всему — орден Красного Знамени на гимнастёрке. На всю бригаду только двое — комбриг Горохов и комбат Саша Графчиков — удостоились награждения таким орденом. Бесспорно, и эта высшая аттестация помогала Симонову быстро находить общий язык с фронтовиками всех рангов. Запросто удавалось разговорить закоренелых молчунов. Внимательный, терпеливый собеседник, Симонов не выпускал нить разговора. Тактично подводил к выяснению интересовавших корреспондента событий.

Порой казалось, что интересные факты как бы сами шли ему в руки. Но это, конечно, только казалось. Тогда мы ещё не знали его журналистского, писательского кредо: «Меньше рискуешь — меньше видишь, хуже пишешь». Но привычку рисковать заприметили сразу. Выступая на 60-летии К.М. Симонова, В.А. Греков отмечал, что «тогда, в сентябре 1942 года, уважаемый юбиляр своей дотошностью доставлял нам порядком хлопот и волнений».

Он был отважным, что называется, своим человеком среди обитателей окопов и землянок переднего края. Но самое главное, он имел не только звание, но и сердце комиссара. Громыхающий передний край — и тут же его спокойный голос, не показное, а искреннее уважение к собеседнику любого ранга. Он всегда знал, как направить ход беседы. Правда, ему не нравились «говоруны». И он умел корректно избавляться от них. Выбирал подходящую паузу и обращался к молчаливо сидящему рядом бойцу, обескураживая «говоруна»: «А что вы знаете об этом случае?»

Батальон, с которым он сроднился

В бригаде Горохова К. Симонов и его верный спутник фотокорреспондент В. Тёмин чаще всего бывали в стрелковом батальоне Вадима Ткаленко. Передний край батальона одновременно являлся самым дальним оголённым флангом Сталинградского фронта, а внутри фронта — флангом армии В.И. Чуйкова. За спиной, в тылу батальона, — более двух километров водного пространства Волги и Ахтубы. С юга соседями были наши войска. С запада и севера нависали гитлеровцы. На месте тех событий и замысла повести «Дни и ночи» впоследствии была установлена скульптура «Строитель коммунизма» — при въезде на плотину построенной здесь ГЭС.

Красноармейцы в батальоне подобрались в основном двадцатилетние — амурские, кокчетавские, акмолинские хлеборобы. Более половины из них по году — полтора послужили в дальневосточных частях Красной Армии. Рядом с дальневосточниками новобранцы ловчее овладевали солдатским делом. Командирами, политруками пришли школьные учителя. Взводами командовали выпускники краткосрочных училищ и курсов. По возрасту мало кто из них был старше красноармейцев. Коммунисты с двадцатых годов Влас Макаренко и Иван Ершов, призванные в армию по партийной мобилизации, стали политическими вожаками восьмисот человек, объединённых в воинском коллективе батальона. Фронтовой опыт был у комбата Ткаленко. И даже наградное представление к ордену Ленина на лейтенанта Ткаленко имело пометку — «посмертно». К счастью, впоследствии ошибка эта была исправлена: свой орден он получил. Бригадная парткомиссия после первых боёв в Сталинграде приняла комбата кандидатом в члены ВКП(б).

Начальником штаба в батальон назначили выпускника физмата Московского государственного университета Андрея Семашко. Рано потерявший отца, он воспитывался под влиянием семьи своего дяди, первого наркома здравоохранения нашей страны. Сколоченность, выучку батальона высоко оценила инспекция, проверявшая его по уполномочию члена ГКО СССР маршала К.Е. Ворошилова.

Первое испытание огнём и кровью пехотинцы, артиллеристы бригады и батальона держали в тяжёлом бою с частями танковой дивизии вермахта. Она покоряла Бельгию. Участвовала в походе на Балканы. Перед летним наступлением её перевооружили более мощными танками.

Первый бой батальона получился очень тяжёлым, кровопролитным. Враг был несравненно сильнее в танках и авиации. И всё же роты Петра Кашкина и Степана Бондаренко потеснили противника подальше от завода. Были очищены от врага два прибрежных заводских посёлка — Спартановка и Рынок. Эти роты да ещё батарея истребителей танков и миномётчики лейтенантов Локтева и Юмашева составляли авангард сил того самого батальона, оборонявшего северную окраину Сталинграда, о котором всю жизнь помнил и похвально отзывался Константин Симонов.

В беседах с бойцами батальона писатель уяснил, как внезапное появление 124-й бригады и незамедлительный переход её частей в наступление застигли врасплох самоуверенных гренадёров. Их оттеснили от стен завода-танкостроителя и выбили из двух прибрежных посёлков. Кажется, уже сам журналист видел, как к исходу светлого времени, что называется из-под закатного солнца, резервный батальон немецкой дивизии на танках и бронетранспортёрах врезался в боевые порядки измотанных боем стрелковых рот Степана Бондаренко и Петра Кашкина. Танковый удар застиг наших пехотинцев на ровном, как стол, картофельном поле. Окопаться время не позволяло. Батальон понёс чувствительный урон. Через десять дней его пополнили рабочими тракторного завода. А тогда обошлись наличными силами. За ночь дали людям малость прийти в себя. Накормили. Подали боеприпасы. На подмогу батальону выделили пять танков. Ранним утром бойцы внезапно ударили по заспавшемуся охранению противника. Вражеских солдат выбили из посёлка или уничтожили.

Отбитые у врага населённые пункты и устья притоков Волги — речушек Мокрая Мечётка, Сухая Мечётка батальон удержал «напостоянно». На круче берега Волги начали оборудовать передний край обороны. Ломы зазвенели, лопаты ломались на фортификационных работах в этой тысячелетиями спрессованной, никогда не паханной земле приречной террасы.

С того первосентябрьского дня и до конца оборонительных боёв на Волге посёлок удерживался батальоном Ткаленко. Потерпев неудачи у тракторного завода, гитлеровцы вроде бы затаились. Но потом начали прорываться в город, к Волге, через Мамаев курган. Положение было до того критическим, что от Ткаленко по тревоге вызвали его заместителя Василия Барботько, приказав ему во главе спешно собранного сводного батальона преградить немцам доступ к Волге у подножия Мамаева кургана.

По мере сближения с людьми у Симонова складывалось точное знание фактов. Мотаясь по подразделениям и частям, он пробивался также и на командный пункт бригады под командованием Горохова. Надо было сопоставить то, что видел сам, с тем, что знают в штабе и политотделе. По отзывам комиссара бригады, Константин Михайлович свободно ориентировался в этой текучке войсковых дел, ни для кого не обременительно впитывал новости, приглядывался к людям.

Тогда, в сентябре сорок второго года, на командном пункте 124-й бригады, разместившемся в недостроенном здании (после войны — Дворец культуры тракторного завода), Симонов исподволь приступил к подготовке материалов для будущей повести «Дни и ночи».

Герои его очерков будут и героями повести

Батальоном, вросшим на самом северном фланге нашей обороны в городе в неподатливую и родную сталинградскую землю, который так и не смогла за долгих три месяца «сковырнуть» с этой позиции вся 16-я танковая дивизия врага, командовал, как я уже сказал, двадцатитрёхлетний лейтенант Вадим Ткаленко. Его Симонов вывел одним из центральных героев очерка «Бой на окраине». С него же написаны некоторые внешние приметы и черты характера капитана Сабурова в будущей повести «Дни и ночи». Ткаленко был высокого роста, немного сутулился. Носил усы с хорошо смотревшимися ладными завитками. Не только батальон, но и вся гороховская бригада в усах Ткаленко приметила сходство с Чапаевым — по кинофильму в чудесном исполнении артиста Бабочкина. В бригаде его и прозвали Чапаем. Симонов не знал об этом. Под первым впечатлением вроде про себя промолвил: чем-то похож на Горького в молодости. Со временем и Симонов принял сравнение с Чапаем. Но приметы Вадима Ткаленко приберёг для будущего. На первой же странице повести «Дни и ночи» автор описывает своего главного героя Сабурова-Ткаленко: «Очень большой и казавшийся, несмотря на свои могучие плечи, всё-таки слишком высоким, он своей огромной, сутуловатой фигурой, простым и строгим лицом чем-то неуловимо напоминал молодого Горького».

А командира роты в этом же батальоне Степана Бондаренко нарекли декабристом за его внушительные бакенбарды на молодом, мужественном лице. Тут и сам Константин Симонов в очерке «Бой на окраине» засвидетельствовал это общественное прозвище. И ещё одно ткаленковское вносит писатель в своего Сабурова. Читатель повести «Дни и ночи» часто видит Сабурова глазами влюблённого в него ближайшего помощника Масленникова. В характере начальника штаба батальона многое было очень типично для молодого офицера, которому двадцать лет исполнилось на войне. Лейтенант Масленников, с румяным, оживлённым мальчишеским лицом, все поручения комбата выполняет с особой аккуратностью и тщательностью. Он непременно хотел стать героем и для этого был готов сделать любое, самое сложное, что бы ему ни предложили.

Напомню: начальником штаба батальона Ткаленко был лейтенант Семашко, племянник первого советского наркома здравоохранения, действительно влюблённый в своего комбата. Старательно утверждая свою репутацию заправского военного, он и в самые тяжёлые периоды боёв обращался к комбату «по-военному»: «Разрешите сверить часы», «Разрешите идти»…

Впоследствии К.М. Симонов, отвечая на вопросы литературного критика и журналиста Косолапова, указывал: «…В Сталинграде я встретил очень славного мальчика — лейтенанта Семашко… Я написал его отношения с командиром батальона так, как почувствовал, увидел. Командир батальона был очень боевой человек. И душевно сильный. А Семашко был совсем юный. Он был привязан к Ткаленко… Храбрый, прекрасный начальник штаба батальона. Но я его погубил в «Днях и ночах». На самом же деле он там, в Сталинграде, остался жив. А погиб под Смоленском в сорок третьем году…»

Но есть и ещё весьма интересные приметы происхождения образа Сабурова в батальоне Ткаленко. В повести «Дни и ночи» корреспондент столичной газеты Авдеев с комиссаром Ваниным идут в роту Гордиенко на передний край. Там Авдеев выпускает несколько очередей из пулемёта в сторону немцев, на что противник немедленно ответил залпами из миномётов. Разрывы мин довольно близко. Два осколка на излёте попали в лежавшую донышком кверху фуражку корреспондента. Командир отделения Конюков с лукавинкой говорит об этом происшествии: «Они её, как целиться стали, сняли и вот положили. А немец, аккурат, как яиц в лукошко, туда осколков насыпал».

Тут уж и сам комбриг Горохов, и комбат Ткаленко, и комроты Бондаренко, и комиссар бригады Греков были свидетелями подобной перестрелки и сопутствующих этому обстоятельств с участием самого Константина Симонова. Только с двумя небольшими поправками: Симонов стрелял не из пулемёта «максим», а из трофейного немецкого пулемёта.

Вот как об этом рассказывал В.А. Греков:

«Происходило это буквально на переднем крае, в сиянии южного солнца, на виду величаво текущей Волги. Разморённые жарой немецкие дежурные у пулемётов и миномётов помалкивали. Так, возможно, и обошлось бы без «конфронтаций». Но вот гостей заинтересовал трофейный МГ-42 с металлическими лентами, приспособленный на самодельной турели для стрельбы по самолётам и наземным целям.

…Выпустили несколько очередей, увлеклись. А тем временем очухались гитлеровские миномётчики. И пошло завывать и хрякать».

Вряд ли немцы открыли миномётный огонь только из-за этих пулемётных очередей. Скорее всего они среагировали на появление большой группы людей в командирском одеянии и снаряжении. Только один фотокорреспондент Тёмин был одет в полевое обмундирование. А Симонов, Ортенберг и Коротеев были в довоенных фуражках с красными околышами и блестящими козырьками. Да и фуражка Симонова оказалась подставленной под осколки не по доброй воле её владельца, а потому, что наши миномётчики и сам комбриг Горохов уж очень энергично подтолкнули Симонова в окопчик, когда тот отстал от всех и любопытствовал, где ложатся мины.

Комбат Вадим Ткаленко переживал в то время больше всех: не хватало только, чтобы в расположении его батальона что-нибудь произошло с московскими гостями. И он, высокий, сутуловатый, стоял у стенки, не зная, что ему предпринять. Он так и не прыгнул в окоп. А когда все укрылись, прилёг для порядка, вытянувшись вдоль заборчика из камня-дикаря.

Писатель и сталинградский комбат понравились друг другу. По счастливому стечению обстоятельств Симонов встретил на войне человека, с которым завязалась дружба на всю жизнь. А Ткаленко всегда будет испытывать чувство глубокой признательности и моральной ответственности перед писателем, однажды и навсегда заинтересовавшимся им. Они переписывались, виделись в послевоенные годы.

«За Волгой для нас земли нет!»

С помощью Коротеева московские журналисты и в заводском районе, в посёлках, на переправах ориентировались уверенно, обходились подчас и без сопровождающих. В Сталинграде Симонов встречался с танкостроителями, ремонтниками, ополченцами тракторного завода. Побывал на борту канонерской лодки «Усыскин». На канонерке московских журналистов прихватил плотный артналёт. Краснофлотцы приметили, что «армейцы» не приняли предложения укрыться в щели на берегу. Один из них сказал морякам: «Сами-то остаётесь на палубе. Мы вам не помешаем. Места хватит». Так и перестояли «армейцы» на палубе.

Читатели очерка «Дни и ночи» дивились приметливости корреспондентского взгляда. Немногословно переданы подробности обстановки в городе, на заводе, в поселениях, поведение жителей во времянках, ситуации на командном и наблюдательных пунктах воюющей части, в покинутых квартирах заводчан — всё это было очень сходно с действительным обликом города на исходе первого месяца его обороны гороховскими частями.

Симонов оказался в Сталинграде, когда не мы, а нас теснил враг. Очерки К. Симонова передавали ощущение огромного накала борьбы в сражавшемся городе. Точно было известно, что враг пока имеет больше сил. Мы вводили войска из резерва. В их составе обстрелянными были только немногие излечившиеся в госпиталях. Остальные — масса! — пороха не нюхали. А как много это значило под обвалом бомб и танковыми атаками. Уравновешивалось превосходство врага только одним — духовным, идейным превосходством.

Никому в ту пору не было дано предвидеть того ряда событий, которые потом произошли, вплоть до полного разгрома немцев. Ни той, ни другой сторонам ничего не было ясно. Врага остановили, не пустили к Красноармейску и на территорию СТЗ. Но и нашим северным армиям не удалась первая попытка пробиться к сталинградцам. Не удалась нам и более ограниченная задача — отбить Латошинскую железнодорожную переправу, для чего начальник Генштаба Василевский, зам. наркома обороны Федоренко и командующий фронтом Ерёменко спешно создали группу Горохова. Горохов оттеснил врага от тракторного, отбил Рынок и закрепился в нём — уже удача. Но тут противник провёл крупный и скрытый манёвр: его 4-я танковая и 6-я полевая армии соединились. И дошло до того, что с таким трудом стянутые к СТЗ наши части повернули к центру, к переправам. Батальон Ткаленко остался без танков против всей 16-й танковой дивизии врага.

По мере сближения с людьми у Симонова складывалось точное знание фактов. Он старался сказать читателям «Красной звезды» мужественную правду, звать их к стойкости, порадовать примерами воинской доблести. К нему пришли так необходимые для очерков точные слова, которые не вступали в противоречие с тем, что переживали, о чём думали опалённые боями защитники подступов к тракторному заводу.

Все публикации Симонова для «Красной звезды» дышали неподдельным оптимизмом, уверенностью. Чем привлекла К.М. Симонова «деревенька Рынок»? Необходимо было опереться на каждую крупицу положительного опыта. Такие крупицы и в самом себе укрепляли веру в победу. Необходимо было находить нужные слова, которые бы не вступали в противоречие с личным опытом фронтовиков. «Деревенька Рынок» всем этим привлекала. От журналиста требовались большая твёрдость и порядочность для того, чтобы не поддаться облегчённому изображению войны и поверхностному показу героизма в Сталинграде, не принизить подвиг защитников города окарикатуриванием в действительности очень сильного и умелого противника.

«За Волгой для нас земли нет!» — эти слова приобрели здесь, у Горохова, огромную силу потому, что были не только обращённым ко всем призывом, но и собственным решением каждого, с кем встречался и беседовал писатель, видевший в фашизме личного врага. Непобедимость, стойкость обороны на берегу Волги создавали люди, готовые подтвердить свою верность этому лозунгу собственной жизнью.

Симонова захватила, окрылила атмосфера сплочённости, непоколебимой уверенности в своих силах, духовного подъёма, которую во многих проявлениях он ощущал, находясь в батальоне Ткаленко. Об этом напоминает такое место из очерка «Зимой сорок третьего…»:

«Все помыслы и душевные силы людей были направлены на одну, казалось бы, маленькую, но на самом деле великую задачу. У себя на фронте в один километр они хотели во что бы то ни стало добиться и добивались победы по-солдатски, по-русски, не мудрствуя лукаво…»

Не мудрствуя лукаво. О чём бы это? Возможно, о душевном разладе, возникшем у автора в Эльтоне, об ощущении «загнанности на край света»?

Фронтовику Константину Симонову было важно как можно яснее выразить, что именно сила духа, а не численный перевес, техника или военная премудрость — то главное, что стало основой нашей победы в Сталинграде. И сказал он об этом просто и мудро, как итоговый вывод своих впечатлений, обобщение записей в сталинградском дневнике:

«Сила духа не только в том, чтобы ежечасно быть готовым отдать жизнь за Родину, но и в том, чтобы при общем тяжёлом положении не дать себе душевно потеряться перед врагом. Великим свойством души советского бойца и офицера оказалась вера в свои силы. За ошибки платили кровью, на неудачах учились, из сражений извлекали опыт, но, несмотря ни на что, в нашем командире не была поколеблена ни вера в свои силы, ни гордость за свой мундир».

«Дни и ночи» для Победы и для будущего

В своих сталинградских очерках К. Симонов сказал многое в такое время, когда в его сообщениях была поистине огромная потребность. И всё увиденное им в Сталинграде просилось на более широкий простор. Он вынес из Сталинграда столько впечатлений и был так ими потрясён, что никак не мог ограничиться тремя очерками. В состоянии сильного эмоционального подъёма («все мы после Сталинграда несли в себе ощущение счастья») Симонов принялся за создание большого художественного произведения. Как известно, не сразу в жанре повести представлялось оно ему. Думал вначале о стихах, поэме. Потом Симонов предполагал, что в прозе напишется роман. Но само свойство материала — подробные наблюдения будничной боевой работы многих людей — подсказало автору разработку именно повести.

Как писала критика, «образный строй повести, динамика изображаемых в ней событий и характеров» подчинены задаче раскрыть духовный облик тех, кто стоял насмерть в Сталинграде. Симонов чутко уловил и показал перелом, который наступил в психологии защитников города. В душах людей открылись такие силы, о существовании которых они прежде и сами не подозревали. Исход всенародной войны зависел от силы духа, патриотического чувства множества людей, рядовых участников событий. Роль обычного человека, труженика войны, не принижалась, а повышалась. И читателю повести постепенно открывается, почему слово «сталинградский» стало восприниматься как превосходная степень понятий «стойкость» и «мужество».

То, что произошло в Сталинграде, многим казалось, а иным и сейчас ещё кажется чудом. Но чуда не было. В Сталинграде, где дрались за каждую улицу, за каждый дом, за каждую развалину, скрестились не только военная и экономическая мощь двух держав, но и характеры народов, их воля, дух, мысль. Столкнулись идеи, во имя которых шёл бой.

В канун тридцать пятой годовщины Победы К. Симонов в беседе для сборника «Слова, пришедшие из боя» называл повесть «Дни и ночи» наиболее крупной по объёму и существенной прозаической вещью, написанной им в годы войны. С течением времени выявилось, что и повесть не вместила порождённых Сталинградом раздумий. По свидетельству народного артиста СССР Михаила Ульянова, Симонов обдумывал возможность создания телевизионного фильма «Дни и ночи», обращённого к молодёжи. Он искал способы выразительно напомнить широкой аудитории о том, что воевали и победили в основном молодые люди.

«Началом начал» этого мощного запаса впечатлений К.М. Симонова о Сталинграде, побудительным, исходным моментом, предопределившим его решение заняться созданием повести «Дни и ночи», были встречи в батальоне Ткаленко и бригаде Горохова. Там, в батальоне, на самом крайнем фланге обороны города на берегу Волги, писатель разглядел крепнувшую героику и боевую славу защитников Сталинграда. Симонова захватила, окрылила атмосфера сплочённости, непоколебимой уверенности в своих силах, духовного подъёма, которую во многих проявлениях он ощущал, находясь в ротах стрелкового батальона Ткаленко.

И не ошибся! С того первого боя и до конца оборонительных боёв на Волге этот батальон гороховской бригады удерживал посёлок Рынок — самый северный край огненной черты обороны города. Никто его не подменял, на отдых не отводил. Как и всю бригаду Горохова. И так целых двадцать недель!

История посещения К. Симоновым гороховских рубежей осенью сорок второго года была бы неполной, не расскажи мы её продолжение. Вот что писал сам К.М. Симонов в очерке «Комиссары», опубликованном в «Литературной газете» в конце марта 1971 года:

«Зимой 1963 года в Волгограде, в двадцатую годовщину Сталинградской битвы, среди приехавших на годовщину ветеранов я увидел высокого смуглого моложавого генерал-лейтенанта. Лицо его мне показалось очень знакомым, но в первые минуты я никак не мог вспомнить: где я его видел? И вдруг вспомнил: здесь же, неподалёку, в нескольких километрах отсюда и видел! Только был он тогда не генерал-лейтенант, а батальонный комиссар Греков.

Бригада, или, как тогда её чаще называли, группа полковника Сергея Фёдоровича Горохова, дралась с немцами на самой северной окраине Сталинграда, в районе Тракторного завода и посёлка Рынок, а Владимир Александрович был тогда комиссаром бригады — молодой, подвижный, стройный, чернявый, похожий чем-то на Григория Мелехова, каким я его себе тогда мысленно представлял. И даже где-то осталась его тогдашняя фотография вместе с командиром бригады Гороховым на их наблюдательном пункте, в одном из крайних домов посёлка Тракторного завода. А потом мы ходили с ним в батальон к старшему лейтенанту Вадиму Ткаленко, а потом пробирались в роту по узкой тропочке под прикрытием крутого откоса волжского берега.

И когда я потом писал повесть «Дни и ночи» о тех днях в Сталинграде, я часто вспоминал и Горохова, и Грекова, и Ткаленко. Не будь тех встреч с ними на том клочке волжского берега, который они, окружённые со всех сторон, так до конца и не отдали немцам, не было бы и книги.

А встретившись через двадцать лет, мы пошли с Грековым туда, где он воевал вместе со своими товарищами, и целый день лазали по берегу, и он узнавал то одно место, то другое, то один НП, то другой, то третий, то вдруг видел под снегом очертания ямы, где когда-то была ротная землянка, в которую угодило прямое попадание, то вдруг останавливался и вспоминал людей своей бригады, погибших вот здесь, на этом самом месте, и вот здесь — в другом, и в третьем. Вспоминал имена и фамилии и особенности характеров людей этих, давно погибших людей. Вспоминал с такой точностью, как будто и не прошло двадцати лет.

Он вспоминал обстоятельства тех дней с несравненно большей точностью, чем я, и я думал тогда, что хотя у меня, журналиста, цепкая профессиональная память, но у него, комиссара, память сильней, глубже. Наверное, потому, что я тут только присутствовал, а он воевал и сейчас как бы заново переживал каждую понесённую потерю. И, наверное, нет цепче памяти, чем память о том клочке земли, на котором стоял насмерть!

Мы не раз после этого встречались с Грековым совсем в других местах — в Белорусском округе, где он служил, но у меня было такое ощущение, что, где бы он ни служил, он всюду возит с собой в душе и в памяти тот клочок сталинградского берега и тех людей, чьим комиссаром он был тогда».

Думаю, ощущение на сей счёт у замечательного писателя-фронтовика Константина Симонова было верное…