Накануне вечером, 01 марта 2008 года, мы принимали у себя друзей семьи с визитом из Москвы. К тому же у нас гостила моя мама, поэтому обстановка располагала к непринужденному общению. В тот раз непринуждённость выразилась в распитии молодого Beaujolais Pervach Nuveau (бутилировано под контролем победителя международных конкурсов сомелье Сидорыча в станице Старонижебеспросветной в подвале дома по ул. Пропащей, 8б), в беспорядочном сочетании с Remy Martin V.S.O.P., который принесли друзья.

Мало кто знает, что слово VSOP в древнешумерском языке означало «смерть души». Не знал этого и я, поэтому, ничтоже сумняшеся, употребил за вечер бутылку этого божоле, и полбутылки Мартэн. И наступило забвение.

Проснувшись ото сна наутро, я почувствовал лёгкое недомогание, и спустился в ванную комнату, извините, блеать. Этот акт длился несколько секунд, но трансформация, произошедшая со мной в результате, поразила моё воображение. До начала процесса я был аристократически бледен и хмур, но вполне пригоден для выполнения общественных функций. После процесса об этом уже не могло быть речи, поскольку исторжение божоле и всопа было настолько мучительным, что на моём лице полопались все мелкие капилляры, в том числе те, которые располагаются внутри глазных яблок. Кроме того, наступил обширный отёк, а кислота ошпарила мне гортань так, что говорить я стал тихим хрипом. Вследствие этого лицо моё стало похоже на клубень плохо проваренной сахарной свёклы, с характерным рисунком кровавых жилок по кремовому фону. В качестве завершающего штриха дыхание моё перестало быть свежим, несмотря на полтюбика зубной пасты Aquafresh Hypermint.

Заглянув в зеркало, и осознав всю катастрофичность произошедшего, я закрыл глаза от ужаса, и пошел надевать заранее приготовленный парадный костюм. Увидев меня на лестнице в белой рубашке, тёмном костюме, ярком галстуке в тон, и с хэллоуинной тыквой вместо лица, моя бедная подслеповатая мать смогла произнести лишь одно слово - «красавчик…».

Пожираемый стыдом, под укоризненными взглядами родных, и под ободряющий смех моего сына, я отправился на избирательный участок.

Там меня ждали все мои работники, а также корреспонденты, каждый из которых сразу вперил свои очи в то место, где обычно находится моё лицо. Я непринуждённо поздоровался со всеми, делая вид, что приходить на выборы с потрескавшейся мясной запеканкой вместо головы – нормальная практика для ответственного руководителя. Некоторые сотрудники поотважней осведомились участливо, что со мной такое, и получили убедительное объяснение о наступившей внезапно аллергии на съеденный накануне ананас. В их глазах читался немой вопрос, какое отношение к ананасу имеет расходящееся от меня во все стороны амбре страшного перегара, но врожденная деликатность замкнула им уста.

Интервью с местным телевидением всё же состоялось, и стало мне уроком на всю оставшуюся жизнь.

Я просил корреспондента поместить меня вне фокуса, лучше в густой тени, и задавать наводящие вопросы, чтобы я мог отвечать, не слишком напрягаясь. Вместо этого добрый человек в самый неожиданный момент выскочил из-за угла, ткнул мне в лицо микрофон, и стал побудительно мотать головой, давая понять, что я в эфире. На осознание того, что вопросов не будет, и что от меня ожидают монолога, ушло несколько очень длинных секунд, в течение которых я издавал тихие нутряные звуки (мэээээ… эээпп…), собираясь с мыслями. Совершив над собой чудовищное усилие (гортань, cyka, болела от каждого движения), я, наконец, выдал быструю очередь из бодрых штампов и клише про гражданский долг и конституционные права, изгибая при этом шею и отворачивая лицо, как пристяжная лошадь в тройке, после чего мой позор закончился.

Я думаю, тем обстоятельством, что в моём районе при беспрецедентно высокой явке медвед набрал наименьший процент по Краснодарскому Краю, Единая Россия, безусловно, во многом обязана моему интервью. Лучшей иллюстрации упадочности, порочности и безнравственности современного молодого российского буржуинства, чем я в то утро, было невозможно найти.