Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редколлегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.

Многовековая традиция

Либералы-западники всеми силами стремятся «сломать цивилизационное ядро России», превратить самобытную русскую цивилизацию с тысячелетней историей в «этнографический материал». Основную причину такой позиции объяснил историк М. Гефтер, утверждавший, что ни «либерализация», ни «демократизация» России невозможны без трансформации её этнического сознания. Но его деформации препятствуют традиции — исторически сложившиеся и передаваемые из поколения в поколение обычаи, нормы поведения, взгляды, вкусы. В жизни народов традиции играют огромную роль. Общепризнано чрезвычайное почтение к традициям у британцев, для которых они порой превыше всего. Евреи как нация сохранились в результате того, что в своих семьях настойчиво воспитывали у детей преклонение перед еврейскими национальными традициями.

Когда западники стремятся перекорёжить русское самосознание, разрушить выработанные народом традиции, то делают ставку прежде всего на то, чтобы лишить нас патриотизма — одной из главных ценностей нашей культуры. В.И. Ленин писал: «Патриотизм — одно из наиболее глубоких чувств, закреплённых веками и тысячелетиями обособленных отечеств».

В Великую Отечественную войну стало особенно ясно, что может действенно помочь разгромить врага то лучшее, что есть в русском национальном характере, в том числе традиции русской армии. Но этот бесспорный факт наши идейные оппоненты искажают и извращают. Так, Ж. Медведев заявил: в тяжёлое время войны Сталин и его сподвижники «поняли, что ни «советский патриотизм», ни Красная Армия не смогут обеспечить победу над немецкой армией, пропитанной духом немецкого «расового национализма».

В свою очередь нынешние либералы заявляют, что «для войны с могущественным внешним врагом коммунистическая идея бессильна, нужна идея национальная, русская... «Вождь народов» хитро решил, что советское надо представить как русское». К. Азадовский и Б. Егоров осудили Сталина за то, что во время войны он «открыто заигрывал с русским народом, демонстрируя свой патриотизм, скорее, русский, нежели классово-советский». Коммунистическая идея была отнюдь не бессильной, но её воздействие дополнялось, расширялось идеей русского патриотизма, что было чрезвычайно важно в суровые годы Отечественной войны.

После Октябрьской революции был период, когда считалось ненужным всё, что связано со старым общественным строем. В 20-е годы не изучалась в школе история. Луначарский в статье «Просвещение и революция» наставлял: «Преподавание истории в направлении сознания народной гордости, национального чувства должно быть отброшено». Поэт Д. Алтаузен в 1930 году сожалел о том, что Минину и Пожарскому «случайно… не свернули шею», и заявлял: «Подумаешь — они спасли Рассею! А может, лучше было б не спасать?»

Неистовые горе-«интернационалисты» зачёркивали исторические достижения дореволюционной России, искореняли патриотические чувства в нашем народе, пытались воевать с национальными традициями в литературе и искусстве. Лучших деятелей русской культуры они нередко обвиняли в великодержавном шовинизме. Защитники национальных традиций в те годы оттеснялись от руководства театрами и творческими союзами.

Но небывало махровым цветом антирусские мотивы стали навязываться, когда государство захватили либералы-западники. Так, в учебнике «История русской литературы ХХ века (20—90-е гг.)» под редакцией Кормилова констатируется, что «тема России… после смерти Есенина вообще надолго ушла», но не говорится, почему так случилось. Напомню: главной бедой своих собратьев по поэзии Есенин считал то, что у них «нет чувства родины». В 1914 году он писал: «Ой ты, Русь моя, милая родина», а через 10 лет он так говорил о своём предназначении:

Но и тогда,

Когда во всей планете

Пройдёт вражда племён,

Исчезнет ложь и грусть, —

Я буду воспевать

Всем существом в поэте

Шестую часть земли

С названьем кратким

«Русь».

Всё творчество Есенина пронизано благоговейным отношением к России. Гонители русской культуры издевательски называли его кулацким бардом, яростно преследовали его поэзию, стремились не допустить её к широкому читателю, ошельмовать в его глазах поэта. В 1923 году Есенина, а также поэтов

С. Клычкова и А. Ганина безо всяких оснований обвинили в антисемитизме. А. Безыменский на VI съезде Советов СССР объявил «стихотворными мертвецами» «кулацких поэтов типа Клюева и Клычкова» и разглагольствовал в победном раже: «Успехи наши, успехи Союза ССР будут измеряться степенью ликвидации образа того врага, который заключает в себе понятие «Рассеюшка-Русь»:

«Рассеюшка-Русь»

повторяю я снова,

Чтоб слова такого

не вымолвить ввек.

«Рассеюшка-Русь» —

растреклятое слово

Трёхполья, болот

и мертвеющих рек.

Важнейшая советская ценность

В середине 30-х годов эта тенденция стала получать действенный отпор. Политбюро ЦК ВКП(б) взяло курс на признание традиционных достижений русской культуры, на восстановление ряда ценностей дореволюционного прошлого. 14 декабря 1936 года в постановлении Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР пьеса Д. Бедного «Богатыри» была оценена «как чуждая советскому искусству», так как «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса в истории русского народа, Киевской Руси». В принятом в 1937 году постановлении правления Союза советских писателей унижающие Россию стихотворения были названы политически вредными. В парижской газете «Последние новости» от 20 мая 1937 года Г. Адамович заметил: «Несколько лет назад любовь к отечеству не входила в число непременных обязанностей советского гражданина. Теперь патриотизм — именно обязанность».

В 1938 году вышел на экраны патриотический фильм о победе Александра Невского над немецкими рыцарями в 1242 году на Чудском озере, в 1937—1939 годах был создан фильм «Пётр Первый», в 1939 году — «Минин и Пожарский». Видный деятель партии кадетов П. Милюков подчеркнул в 1939 году: «Сталин является гениальным политиком, поскольку он прочувствовал одну важнейшую вещь для любого политика: Сталин вернул Россию в русло традиционного общества». 20 апреля 1941 года Г. Димитров записал высказывание Сталина: «Теперь на первый план выступают национальные задачи для каждой страны». Огромная заслуга Сталина состоит в том, что он соединил воедино силу социалистической идеологии и народный и государственный патриотизм.

М. Шолохов, А. Толстой, Л. Леонов, А. Фадеев, А. Твардовский, М. Исаковский, Д. Бедный, А. Ахматова, И. Эренбург, А. Прокофьев, А. Сурков, Н. Рыленков, К. Симонов и другие видные мастера слова обращались в годы Великой Отечественной войны к героическим страницам национальной истории. Они писали о России с восхищением и верой в её могучие силы и возможности. Шолохов высоко ценил А. Толстого за то, что он, «писатель большой русской души и разностороннего яркого дарования... находил простые, задушевные слова, чтобы выразить свою любовь к советской отчизне, к её людям, ко всему, что дорого сердцу русского человека». В то время наполнились новыми красками понятия «патриотизм», «Родина».

Национальный пафос ярко отразился и в заглавиях произведений: «Русский характер», «Русские воины», «Русская сила», «Разгневанная Россия», «Откуда пошла русская земля» А. Толстого, «Слава России» Л. Леонова, «Русской женщине» М. Исаковского, «Россия» А. Прокофьева, «Русские люди» К. Симонова, «Мы — русский народ» Вс. Вишневского, «Иван Никулин — русский матрос» Л. Соловьёва и др. В те годы были изданы сборники «Русские народные песни», «Русские поэты о Родине», брошюра Н. Пиксанова «Русская художественная литература о всенародной борьбе с Наполеоном», исследование В. Грекова «Борьба Руси за создание своего государства», Д. Лихачёва «Оборона древнерусских городов», работы А. Еголина «Величие русской литературы», «Патриотизм Пушкина», «Некрасов и Родина».

Во время войны отметили 700-летие победы Александра Невского на льду Чудского озера в 1242 году. Об этой знаменательной победе 5 апреля 1942 года опубликовали статьи «Правда» («К 700-летию Ледового побоища») и «Труд» («Славные традиции русского оружия»).

Ж. Медведев заявил, что «уже в августе или в начале сентября 1942 года Сталин резко изменил курс всей внутренней политики, начав восстановление российских исторических традиций, в первую очередь в армии». В качестве доказательства этой мысли он утверждает: «Были восстановлены традиционные российские воинские звания: сержант, лейтенант, капитан, майор и полковник». Но перечисленные звания были введены ЦИК и СНК СССР ещё 22 сентября 1935 года, а генеральские и адмиральские — в 1940 году. Возвращение к ряду атрибутов русской армии Ж. Медведев посчитал за националистические реформы, дав им негативную оценку.

Важную грань идеологической атмосферы военного времени выявляет решение, принятое 13 января 1944 года исполкомом Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся: «Ввиду того, что прежние наименования некоторых улиц, проспектов, набережных и площадей Ленинграда тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения, в силу чего лучше обеспечивают нормальные внутригородские связи, Исполнительный комитет Ленинградского Совета депутатов трудящихся решает восстановить наименования ряда улиц, проспектов, набережных и площадей города». Наименования «Проспект 25 Октября», «Улица 3 июля», «Проспект Красных командиров» и другие были заменены прежними названиями: «Невский проспект», «Садовая улица», «Измайловский проспект».

С космополитизмом несовместим

В основе патриотизма лежит любовь к своему Отечеству, историческое право народа на сохранение своей национальной и государственной самобытности. Фадеев в 1943 году отмечал, что тогда некоторые деятели культуры недостаточно осознавали, почему заострялся «вопрос о национальной гордости русского народа», что среди известных кругов интеллигенции было «ещё немало людей, понимающих интернационализм в пошло-космополитическом духе... Мне кажется, что Эренбург не вполне, однако, понимает всего значения национального вопроса в области культуры и, сам того не замечая, противопоставляет всечеловеческое значение подлинной культуры её национальным корням».

Д. Самойлов писал 6 сентября 1944 года С. Наровчатову о своих разногласиях с К. Симоновым: «Наше отличие от него настолько принципиально, что идейного сближения я не предвижу. Суть в том, что Симонов за Россией не видит Революции. Для нас Россия есть воплощение Революции». Несколько позже он подчеркнул: «Мы гордимся Россией за то, что она породила коммунизм, а не за то, что русский квас лучше мюнхенского пива». Выдающееся прошлое России, её великие достижения в культурном, литературном, духовном развитии за многие века своей истории для него слишком мало что значат. Космополитический настрой привёл Самойлова к тому, что он оказался не способен видеть ни России, ни лучших традиций её народа.

В одном из писем военных лет Исаковский с горечью сообщил Твардовскому о вечере, устроенном в Чистополе поэтами С. Кирсановым, Б. Пастернаком и другими «классиками». «Мне, — пишет он, — было сказано, что поэты будут читать на вечере «ранние стихи». Таковыми должен быть представлен и я. И как-то в голову сразу не пришло, в чём тут дело. А дело было в том, что «ранними стихами» люди пытались отгородиться от современности, от войны. Это я особенно остро почувствовал на самом вечере. Публика тоже подбиралась «подходящая». Некоторым весьма замысловатым поэтам она аплодировала вовсе не потому, что понимала прочитанное, а потому, что это прочитанное было не теперешним и пр. Но так или иначе пришлось выступить и мне. И тут я с горечью вспомнил тот анекдот, который ты рассказал про себя. А именно: одна девушка спросила свою подругу, знает ли она стихи Твардовского? И та ответила, как же, мол, знаю, — «это тот, что пишет про хомуты и вожжи». Так было и со мной. Я ведь тоже пишу про «хомуты», и я почувствовал, что здесь, среди «изящных словес» мои хомуты и оглобли никому не нужны, что выступал я зря. Ушёл я домой крайне огорчённый».

Как оценить эту «прохладцу», с какой относились некоторые «классики» к изнурительно страшной борьбе, какую вёл, истекая кровью, наш народ с врагом во время войны? Дело в том, что в советской литературе были деятели, которые придерживались космополитических позиций (когда интернационализм лишается патриотического чувства, он превращается в космополитизм), пренебрежительно относились к русским писателям, не проявляли бережного отношения к их национальным чувствам.

А. Андрюшкин объяснял громадные достижения России советского периода тем, что в ней «сильной оставалась интернациональная, общечеловеческая сторона социализма», а «сам советский социализм… отвергал российскую традиционность». Вывод однозначен: ничего хорошего-де нет в традиционных формах русской жизни. Для либералов типа Е. Добренко космополитизм является «признаком социального здоровья нации, крепости её демократических институтов, реального приоритета общечеловеческих ценностей над узконациональными». Заботу о судьбе русской нации, её физическом и нравственном здоровье нынешние либералы считают проявлением великодержавного шовинизма.

Патриотизм означает, что человек, любя Родину, может поступаться своими интересами ради её благополучия, ощущает единство со своими предками, чувствует персональную ответственность за судьбу своего народа, глубоко уважает его святыни и традиции. Когда патриотизм лишается национального начала, он приобретает черты космополитизма. Если же в патриотизме отсутствует интернациональная составляющая, то он превращается в крайние формы национализма и в конечном счёте — в шовинизм.

Именно Россия — первооснова нашей любви. Когда это перестаёт быть главным, тогда на первый план выступают политические взгляды, а «партийный патриотизм» в этом случае может игнорировать интересы Родины. Это демонстрируют сейчас российские либералы, которые защиту классовых интересов буржуазии, своё предательство камуфлируют лозунгами свободы и демократии. Они, спекулирующие на антикоммунизме, жертвуют Россией и интересами нашего народа ради собственной выгоды.

К. Симонов в книге «Глазами человека моего поколения» верно отметил: «Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей — у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой». В 1978 году Шолохов писал Л. Брежневу: «Принижена роль русской культуры в историческом духовном процессе, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, неспособным к интеллектуальному творчеству... Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру».

Он считал, что «становится очевидной необходимость ещё раз поставить вопрос о более активной защите русской национальной культуры от антипатриотических, антисоциалистических сил, правильном освещении её истории в печати, кино и на телевидении, раскрытию её прогрессивного характера, исторической роли в создании, укреплении и развитии русского государства». Он возмущался тем, что о «России русские не имеют права громко говорить, только шёпотом». Эти тенденции очень наглядно проявились в «перестроечное» время.

Шолохов был убеждён, что патриотизм надо воспитывать «с ползункового возраста», чтобы человек пронёс «любовь к Родине через всю жизнь». Его произведения наполнены горячими думами о русской земле, о её будущем. Любовь к отечеству питала его мужество и честность, помогала ему жить по высшим законам совести. После получения Нобелевской премии он сказал о своём настроении: «Тут преобладает чувство радости оттого, что я — хоть в какой-то мере — способствую прославлению своей Родины и партии, в рядах которой я нахожусь больше половины своей жизни, и, конечно, родной советской литературы». Он писал: «И, будучи патриотом своей могущественной Родины, с гордостью говорю, что являюсь и патриотом своего родного Донского края». Русская литература воспитывает в читателях любовь к своей Родине.

Неугоден ненавистникам России

Совет национальной безопасности США в директиве 20/1 ставил задачу подрывать «прирождённое мужество, выдержку и патриотизм русского населения», чтобы сделать Россию слабой в политическом, военном и психологическом отношении.

А. Сахаров утверждал, что «призыв к патриотизму — это уже совсем из арсенала официозной пропаганды», ему «ничто так не претило, как пробуждение русского самосознания!» Нам усиленно пытаются навязать, что «всякий русский, как только выявит себя русским патриотом, — уже империалист». В 90-е годы «Комсомольская правда» объявила: «Патриотизм сегодня — это анахронизм». Тогда же «Литературная газета» сообщила, что «патриотизм надёжно опорочен». Режиссёр О. Ефремов признал, что в театр «Современник» не допускались актёры «с душком патриотизма». А. Иванченко предложил изъять «из обращения самые крупные купюры — народ, Россия, Родина, патриотизм.

М. Золотоносов приветствовал писателей, которые не используют в своём творчестве термины — «Россия», «Родина», «народ».

Изменения в общественном мнении, в настроении народа, сильнейший кризис западнических идей привели к тому, что в последнее время российская власть и её идеологические выразители вынуждены трактовать патриотизм так, чтобы он включился в их идеологическую систему. Например, патриотизм по А. Курчаткину, «в своей потаённой сути» «очень корыстное чувство», которое «перестало быть связанным с понятиями «государство» и «держава». А хорошо известно, что для либералов личное выше общественного, индивидуум выше коллектива.

Для Б. Березовского патриотизм означает приоритет «Родины над приоритетом любого другого государства»: «Патриоты — это политически наиболее активная часть людей, готовых отстаивать интересы своей страны. Но когда говорят, что интересы страны патриоты должны ставить выше своих собственных, здесь я категорически не согласен. Не любя себя, невозможно любить своих близких и такую абстракцию, как Родина».

М. Ефремов повторил подобные мысли: «Что такое патриотизм, я, честно говоря, не очень понимаю. На мой взгляд, это опасная абстракция». Патриотизм для либералов стал «опасной абстракцией». А. Проханов резонно возразил: «Человек, не готовый пожертвовать своими интересами в период войны, в период бедствий, в период распада, перестаёт быть патриотом… Человек, который любит Родину больше, чем самого себя, понимает, что он умрёт неизбежно, а Родина останется, останутся дети, останется культура, останется народ… Такой человек и есть патриот».

В. Зайцев в книге «За Волгой для нас земли не было. Записки снайпера» сообщил: «В комсомольском билете Александр Грязев оставил завещание своему сыну: «Не тот патриот, кто много говорит о Родине, а тот, кто готов отдать за неё жизнь... Во имя Родины и твоей, сынок, жизни я готов на всё. Расти, дорогой мой малыш, учись. Родину люби не словами — трудом люби». Многие сотни тысяч советских людей добровольно ушли на фронт. Разве не ставили они выше всего интересы своей страны? Они понимали: если не победить врага, то их жизнь будет трагичной под пятой оккупантов.

Е. Боннэр в интервью А. Караулову 15 октября 1995 года лепетала: «Есть два вида патриотизма: вот патриотизм защиты — истинный, высокий, чистый патриотизм. Таковой была наша война сорок первого — сорок третьего года. И есть патриотизм негодяев». И дальше она оценивает поведение советских солдат, освобождавших Германию от фашизма: «Ведь мы себя совсем по-другому вели на той территории. Мы всё время забываем о трёх миллионах байстрюков немецких, которые родились после изнасилований… нашими солдатами». Фантазия этой госпожи безгранична и не ограничена никакими нравственными нормами.

Бондарев писал о возмущении Боннэр «сексуальными вакханалиями» наших «солдат на территории Германии в конце войны»: «Нет особого резона опровергать нелепую сенсацию госпожи Боннэр, если бы она не высказывалась тут же о том, что Красной Армии надо было прекратить наступление в 1943 году, не переходить государственную границу. Но мы границу перешли и мгновенно стали… «патриотами-негодяями», «захватчиками», «насильниками». Он разъяснил этой «очень гуманной госпоже»: если наши войска остановились бы на границе, «то оправившийся от поражений в России немецкий фашизм, быть может, не проиграл бы войну так сокрушительно. И тогда бы, не дай бог, либерально-красноречивым гуманистам самых различных направлений пришлось бы измерять жизнь не количеством расшатанных болтовнёй трибун, а страданиями и пытками за колючей проволокой в глобальных концлагерях и цивилизованно оборудованных, удобных для смерти крематориях».

В США учреждён новый государственный праздник: каждый год 11 сентября отмечается как День патриота. Для американца не слыть патриотом означает многое потерять в праве на благополучную жизнь. Для российских либералов привлекательно поносить русский патриотизм. В. Пруссаков, уехавший в 1973 году в США, отметил: «Я немало путешествовал, но нигде не видел таких патриотов Америки, как в СССР». Сейчас их стало больше. Предательство родной земли привычно для либералов.

Кое-кто ухватился за слова Л. Толстого «патриотизм — это рабство» и посчитал, что они раскрывают суть патриотизма и отношение к нему великого писателя. Но он под влиянием конкретной обстановки подчас высказывал парадоксальные мысли, не придавая им обобщающего значения. Сила патриотического чувства Толстого сказалась во время его участия в обороне Севастополя, в его творчестве, эпопее «Война и мир», в ряде его высказываний. Так, Александра Толстая вспоминала: «Шла война с Японией. Лев Николаевич очень близко к сердцу принимал наши военные поражения, и когда пришло известие о сдаче Порт-Артура, он воскликнул: «Надо было взорвать крепость! Как можно было сдаться!» В очерке «Севастополь в декабре 1854 года», говоря о героизме, мужестве, стойкости наших солдат, он подчеркнул, что истоки этого «есть чувство редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине». Нет, не годится Л.Н. Толстой в союзники космополитам.

Цель ряда учебных пособий по литературе — внедрить в сознание студентов отрицательное отношение к России, подорвать чувство патриотизма. В них снижается значение творчества Шолохова, А. Толстого, Леонова, Исаковского, выдающихся современных прозаиков — Белова, Бондарева, Распутина. Возьмём учебное пособие К.Д. Гордович «История отечественной литературы ХХ века» (1997). Оно отражает подобную тенденцию. Гордович с подозрением и осуждением относится к писателям (например, к Ю. Бондареву), которые стремятся воспитать у читателей любовь к России. Не случайно она «забыла» о стихотворении Ахматовой, которое явственно отразило её патриотическую позицию: «Не с теми я, кто бросил землю...»

В учебнике «История русской литературы ХХ века (20—90-е гг.)» под редакцией профессора С. Кормилова освещение литературных событий даётся с антипатриотических позиций. В нём хвалят роман Владимова «Генерал и его армия», стихотворение Бродского «На смерть Жукова» и т.п. Кормилов представил А. Толстого писателем «без лишней скромности», у него-де неудачные финалы, «его внутренняя нестойкость принесла многие поражения как художнику», «наиболее независимые люди, как Ахматова и Пастернак, относились к нему неприязненно. В 1934 г. бывший граф получил пощёчину от нищенствующего еврея О. Мандельштама. М. Булгаков высмеял его в образе Фиалкова («Театральный роман»)».

Кормилов мог бы сослаться ещё на Е. Добренко, который свободно манипулирует фактами и утверждает, что Толстой вернулся на Родину прежде всего потому, что у него возник конфликт «с кредиторами, от которых А. Толстой бежал вначале из Парижа, а затем из Берлина». Читал ли Добренко его повесть «Детство Никиты», наполненную пронзительной тоской по утраченной Родине? Если он читал её и не почувствовал этой тоски, то только потому, что самому ему безразлично, где жить — то ли в Одессе, то ли в США. Лишь бы платили больше долларов.

В учебнике Кормилова опущено самое главное — патриотизм А. Толстого, который был основой и стимулом его общественно-литературной деятельности. Осознав, что после Гражданской войны лишь одна Советская власть отстаивает национальные интересы России, он приехал на Родину и отдал весь свой великолепный талант делу укрепления её благополучия и могущества, что особенно ярко проявилось в годы Великой Отечественной войны.

Хранители любви к Отечеству

В России давно сложилось недоверчивое отношение к крестьянству и его самобытной культуре. Троцкий и его последователи рассматривали русское крестьянство как нечто такое, что подлежит коренной переделке и уничтожению: оно стоит на пути мировой революции, мешает торжеству принципов того псевдоинтернационализма, который не считается с национальными особенностями любого народа, с его желаниями и чаяниями, с его жизненными интересами. В русской деревне — истоки нашей национальной культуры, нашей морали, и то, что она подверглась катастрофическому опустошению, подорвало их главные основы.

Идеологи ельцинско-путинского режима видят многие беды нашей страны в плохих свойствах характера русских крестьян. Е. Конюшенко сочинил: «Крестьянину очень трудно быть патриотом империи, большой, сложной (социально, этнически, географически) страны. Слишком ограничен опыт крестьянина своим двором, своей землёй, своей деревней, своей маленькой личной выгодой». Об А. Кончаловском известно, что его «мать говорила всю жизнь по-английски», что ему в «этой стране жить стыдно», при первой возможности он убегал из России, в своих генах он «действительно чувствовал что-то от немцев». Он посчитал, что в России лишь сильная государственность «может сдерживать частнособственнические компрадорские (?!) инстинкты, свойственные крестьянину». Надо очень ненавидеть русских крестьян, чтобы умудриться найти у них такие инстинкты.

В.И. Ленин в 1920 году привёл слова нижегородского мужика о том, что «мы, крестьяне, готовы ещё три года голодать, холодать, нести повинности, только Россию-матушку на концессии не продавайте». Он подчеркнул, что «патриотизм человека, который будет лучше три года голодать, чем отдать Россию иностранцам, это — настоящий патриотизм, без которого мы три года не продержались бы».

После продолжительного разговора с тверской колхозницей А. Фадеев сказал: «Такие люди — клад для писателя. Она, можно сказать, выразительница народной точки зрения, народной нравственности. И вообще удивительный народ наши крестьяне. Это Л. Толстой очень хорошо чувствовал и замечательно показал в своих произведениях.

К. Симонов с осуждением отмечал, что некоторые литераторы желали «умалить то, что сделал и продолжал делать А. Твардовский своим «Тёркиным». А они разводили «общечеловеческое» и «крестьянское», «русское» и «советское». Причём «крестьянское» и «русское» отдавалось «Тёркину», а «советское» и «общечеловеческое» выдавалось за достоинство других литераторов и других произведений».

Ещё более резко космополиты нападали на книгу Твардовского «Родина и чужбина», опубликованную в 1947 году (большая часть её была создана в годы войны). В ней он писал о своей малой родине: «Каждый километр пути, каждая деревушка, перелесок, речка — всё это для человека, здесь родившегося и проведшего первые годы юности, свято особой, кровной святостью». Он скорбел, видя страшный урон, нанесённый фашистами: «Россия, Россия-страдалица, что с тобой делают!» Восхищаясь русским человеком, писатель связывал его поведение с нетленным опытом былых сражений за Россию: «Кажется, вся беспримерная сила, бодрость и выносливость русского воина на походе и в бою явились нынче в людях, неустанно преследующих врага на путях, отмеченных древней славой побед над захватчиками-иноземцами».

Твардовский показал раскулаченного старика, побывавшего на севере. Оказавшись на оккупированной земле, он начал бороться с захватчиками, так объяснив мотивы своего поведения: «Она была своя, русская, строгая власть. Она надо мной была поставлена народом, а не Германией». Его сыновья стали уважаемыми людьми, а трое из них защищали Родину. Секретарь правления Союза писателей Л. Субоцкий критиковал Твардовского за «идеалистическое изображение» отношений «кулака с советской властью», не желая понять, что в годы войны, когда решалась судьба Родины, отчётливо выказала свою силу способность русских отбрасывать обиды на власть и всё отдавать делу защиты своей страны.

Н. Атаров не принял то глубинное, что шло из далёких веков, сказавшись в русском характере, ему не понравился национальный колорит в показанных Твардовским людях и картинах. Он упрекал поэта в том, что «он изобразил всё в дедовских и прадедовских традициях, нетленных, сохранённых с давних дней», что «любимая земля» писателя «изображена так, как можно было изобразить в некрасовские времена».

Л. Левин нашёл «крестьянскую ограниченность» не только у Твардовского, но и у других авторов, которые «говорили о защите родины, патриотизме». Вспомнив стихотворение Симонова «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины...», в частности слова: «Всё-таки Родина — не дом городской, где я празднично жил», он рассуждал: «Я прочёл… эти строки, и меня сразу кольнуло: почему родина — это просёлки, а не дом городской? Это ограниченное представление, что Россия — это просто Русь». Левин не заметил того, что эти просёлки были «дедами пройдены», не принял глубинные истоки русского патриотизма.

Нападки на «Родину и чужбину» показывают, что космополитам претил русский патриотизм, связанный с корневыми традициями, и потому Данин осудил книгу за то, что он не увидел в ней «не только тени коммунистического интернационализма, но чувствовал национальную ограниченность». Та дискуссия конца 40-х годов реанимирована сегодня. В. Огрызко в «Литературной России» (2012 г.) написал о защищавшем более 60 лет назад А. Твардовского В. Архипове статью под «экзотическим» названием «Нападки идиота». А дело в том, что молодой тогда литературовед-фронтовик оказался единственным оратором, кто безоговорочно принял новую вещь мастера. На обсуждении в Союзе писателей он сказал: «Во время войны я вдруг почувствовал, что я русский. И это тогда, когда к русским приставляли двойную охрану, когда говорили: «Русских расстреливать, а других ещё подождём». Это тогда, когда я прочёл в статье Ильи Эренбурга, что сволочь немец менял двух непокорённых русских девушек на одну эстонку; тогда я почувствовал, что я русский. Это почувствовал и Твардовский, и об этом он сказал, и это неплохо. Немцы видели в русских своих главных врагов, и естественно, что нарастание национального момента не могло не сказаться в «Василии Тёркине». В ответ ему бросили: «Вы систематически поддерживаете всё реакционное».

Выходит, быть русским, говорить об этом — значит поступить непозволительно, проявить ретроградские позиции?! И это обсуждение проходило не в США, не в Израиле, а в Москве... Сегодня эту хулу почти забытых космополитов берут на вооружение сторонники либерализма Огрызко. Троянский конь, выступая за либерально-компрадорскую Россию, воняет, бодро стучит — вперёд, взад, влево, вправо — своими подкованными долларами копытами, стремится изничтожить традиционные ценности русской литературы, лучших её писателей, помогая антинародному режиму обеспечить идеологическую поддержку стратегии глобализации, политики мирового правительства.