Эхо выстрелов раскатилось по всей России, вызвав бурю возмущения в народе. В забастовках, которыми народ ответил на угрозы власти, приняли участие триста тысяч человек. И именно из эха Ленских событий родилась газета «Правда», ставшая не только коллективным агитатором и пропагандистом, но и коллективным организатором. В первом номере новой газеты, вышедшем 5 мая 1912 года, редакция объявляла, что средства, вырученные от продажи газеты, пойдут семьям рабочих, убитых на Лене.

Как извлекается сверхприбыль

Самая омерзительная форма капитализма — это тот капитализм, который был в России век назад и который возродили Ельцин и Путин, капитализм, когда в одних руках объединяются деньги и административный ресурс.

Сто лет назад действовала в России золотодобывающая компания «Lena Goldfields» — «Ленские золотые поля» по-русски. Эти самые «золотые поля» находились в районе города Бодайбо, там, где вечная мерзлота, где впадают в Лену притоки Витим и Олёкма. Управляли добывающей компанией господа Гинцбург, Мейер, Шамнаньер, Век, Слиозберг, Грауман, Фридляндский и прочие. А вот среди акционеров были министр финансов Витте, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна и иные из высших чинов империи Российской. На долю компании приходилось 25—30% всей добычи золота в России, а на долю акционеров (например, за 1909—1910 финансовый год) — 56% дивидендов. Это раз в 10 больше, чем средний размер дивидендов в Европе того времени.

Условия труда на приисках были воистину каторжные, высокопоставленные акционеры не хотели терять прибыли. И поскольку они располагали огромной административной властью, то к вербовке рабочих на прииски было привлечено министерство внутренних дел. Полицейские чиновники, располагая сведениями о прописке, занятости, доходах и прочем, вербовали людей, суля им всевозможные блага, а после подписания кабального договора завербованные под присмотром полиции, как каторжники, препровождались к месту работы. А обратного хода уже не было: зимой просто физически невозможно было уехать, пробраться через тайгу, а летом расходы на дорогу были непосильными.

И так в европейской части России было завербовано порядка 40% из тех девяти тысяч рабочих, которые добывали золото высокопоставленным акционерам. Директор-распорядитель Гинцбург требовал увеличить число вербуемых, чтобы создать на приисках избыток рабочей силы, безработицу и понизить заработную плату. «Мы не считаем, что есть какой-либо риск в том, чтобы нашёлся лишний народ. При излишке рабочих легче будет предъявлять к рабочим более строгие требования, опять-таки присутствие лишнего народа в тайге может содействовать понижению платы, какую цель следует всеми мерами и преследовать…» — инструктировал он главного управляющего.

Как работала мышеловка

Условия при вербовке предлагались просто сказочные. При подписании договора давали аванс — 100 рублей! Это полугодовое жалованье рабочего в Москве. Зарплату на прииске обещали 30—55 рублей — вдвое больше московских или питерских тарифов! А, кроме того, в нерабочее время дозволялось искать на прииске самородки и сдавать их по рублю за грамм. Казалось бы, при таких условиях полиция не доставлять завербованных должна, а отгонять от прииска несметные толпы желающих озолотиться.

Но всё оказалось далеко не так радужно… По договору рабочий день длился от одиннадцати до одиннадцати с половиной часов: с пяти утра до половины восьмого вечера с двумя перерывами. Реально его длительность доходила до шестнадцати часов. Рабочее место — на 20—60 метров под землёй, в вечной мерзлоте, которую надо растапливать кострами и работать по колено в ледяной воде. Спуск в шахту — по обледенелым лестницам; после подъёма на-гора надо идти в мокрой робе по сибирскому морозу несколько вёрст до бараков. В бараках — кладбищенские нормы площади, только место на нарах, полная антисанитария, никакой возможности согреться и привести в порядок одежду. Те, кому удавалось снимать жильё, отдавали за него половину заработка. От обещанной большой зарплаты оставались копейки, вместо части денег выдавали купоны, по которым в приисковых лавках по несусветным ценам приходилось брать гнилые продукты. А если продукты на эти купоны в срок не приобретались, то рабочий не получал ничего, купон пропадал, становился пустой бумажкой. Кроме того, начальство постоянно производило штрафные вычеты, придумывая самые бессмысленные и издевательские поводы. В 1911 году произошло около тысячи несчастных случаев на производстве, в которых пострадали пять с половиной тысяч человек. В среднем на тысячу работающих приходилось 700 травматических случаев в год. И при этом — один врач приходился на 2500 рабочих, не считая членов их семей. С семьями администрация творила полный произвол. По договору привозить семьи запрещалось, но можно было по согласию администрации. Жить негде, работать негде, вот и использовался женский и детский труд за копейки или просто за право жить.

А акционеры жили во дворцах и купались в роскоши.

13 марта — 17 апреля 1912 года

Терпелив русский человек. Но 13 марта — допекло. Возмущение началось после того, как в очередной раз в приисковой лавке на бумажки-купоны, которые выдавали рабочим вместо денег, подсунули какое-то гнильё. Через несколько дней из девяти тысяч работавших бастовали шесть тысяч. Были составлены требования к администрации — очень скромные, надо сказать. По качеству продуктов — чтобы продукты выдавались при уполномоченном, контролирующем качество. Чтобы мясо делилось на два сорта. Чтобы ржаной хлеб был из просеянной муки и были картошка и капуста, предохраняющие от цинги. Чтобы о жилье администрация позаботилась: комнату на двоих в бараке для холостых и для семейных тоже комнату. При увольнении рассчитывать по закону, зимой не увольнять, а летом оплатить проезд до ближайшей станции. Повысить оплату труда на 30%, отменить штрафы. Выдавать больничные листы, зарплату выдавать вовремя и полностью. Не принуждать женщин к работе. Ну и прочие требования, среди которых одно «политическое»: чтобы администрация обращалась к рабочим на «вы».

Администрация тоже не бездельничала — воинская команда, которая была приставлена высокопоставленными акционерами следить за тем, чтобы рабы не взбунтовались, была увеличена до 340 штыков. Дополнительный воинский контингент оплачивался владельцами прииска. В телеграфных переговорах администрация отмечала: «Стачка хорошо организована, дисциплина твёрдая. Положение выжидательное, рабочие строго наблюдают за собой, дабы не был нарушен порядок». Капиталистам нужна была провокация, чтобы запугать и силой принудить людей к рабскому труду. Забастовщиков начали выгонять из бараков, лишая хоть какого-то жилья. А это, как писала газета «Вечернее время», равносильно было обречь их на гибель от голода и холода. О том, что было дальше, рассказывает телеграмма, направленная рабочими в адвокатскую контору Иркутска 17 (4-го по старому стилю) апреля:

«4 апреля, ночью, арестован стачечный комитет. Рабочие, согласно совету исправника, направились на Надеждинский прииск с заявлением прокурору. По дороге они встретили окружного инженера Тульчинского и просили доложить прокурору. В этот момент, без предупреждения, был произведён войсками залп. Убито 150, ранено свыше 250. Убитые спасли телами Тульчинского. Ранен и стражник. По ползущим обратно рабочим стреляли без остановки. Попытки предъявить иск товариществу полиция парализует. Арестовывает сведущих в законе. Расчётов не делает. Просим защиты. Жёны и дети убитых рабочих умоляют разрешить отдать последний долг убитым. — Рабочие второй дистанции».

Это — первоисточник, информация из первых уст.

А это — реакция власти, слова тогдашнего министра внутренних дел Макарова, комментирующего расстрел: «Так было, и так будет!» Эти слова он произнёс в Государственной думе III созыва, куда был приглашён, чтобы дать разъяснения по событиям на Ленских приисках.

4 апреля 1912 года — 7 июня 1913 года

Если и сейчас, в век информационных технологий, работа Думы идёт ни шатко ни валко, то как же она шла в те далёкие годы? Составляли запросы, формировали комиссии, приглашали министров (а министры могли обидеться на слова «Не надо воровать!» и устроить «министерскую забастовку», игнорировать приглашения), произносили пламенные речи и т.д., и т.п.

Фракция социал-демократов в той Думе была совсем небольшой, но только она в своём запросе подробно изложила, довела до сведения общественности требования бастовавших, использовала возможности думской трибуны для ведения агитации и пропаганды, демонстрации своей точки зрения. В этом запросе говорилось, что «интересы тысяч рабочих принесены в жертву кучке жадных капиталистов, сколотивших состояние на азартной биржевой спекуляции. В интересах предпринимателей семьи лишились кормильцев, жёны — своих мужей». Обращаясь к правительству, авторы запроса указывали: «Кровавая ленская трагедия является одним из наиболее ярких выражений общей правительственной политики... Повторяется день 9 января!»

Правительство направило на Ленские прииски свою комиссию под началом сенатора Манухина, а Дума — свою, которую возглавил мало тогда кому известный адвокат Керенский. Более полумесяца добиралась каждая комиссия до места, тщательно и неторопливо вели расследование, но шустрый Керенский явно опережал Манухина. Помимо всего прочего, уже шла предвыборная кампания в IV Думу, полученные материалы позволяли ему, как сейчас говорят, «попиариться». Поэтому материалы комиссии Керенского и его выступления насчёт каторжного труда рабочих, невыносимых условий жизни, массовой коррупции чиновников, необъяснимых сверхприбылей для высокопоставленных акционеров из коридоров власти, неожиданно щедрой помощи Госбанка и о прочих тёмных делишках быстро попали в печать. И выводы комиссии Манухина, появившиеся позже, в принципе просто подтвердили то, о чём уже все знали и слышали.

Наконец, 7 июня 1913 года было опубликовано «Правительственное сообщение по делу о забастовке весной 1912 г. на приисках Ленского золотопромышленного товарищества».

Дума заслушала и решила: «Государственная дума находит, что объяснения министра торговли и промышленности не снимают с руководимого им ведомства упрёка в неприятии всех мер к предотвращению события 4 апреля 1912 г., а объяснения товарища министра внутренних дел признаёт неудовлетворительными и переходит к очередным делам». Мало кто поймёт сейчас, что «переходит к очередным делам» на бюрократическо-дипломатическом языке того времени означало крайнюю степень неодобрения. Впрочем, никто из господ капиталистов или высокопоставленных акционеров на этот «переход к очередным делам» никакого внимания не обратил. Думу никто всерьёз не воспринимал.

1917 — 2017?

До грозного 1917 года оставалось всего пять лет. Антагонистические противоречия нарастали в обществе как снежный ком, народ всё больше презирал власть, власть ненавидела народ и боялась его. Царизм не предлагал ничего, кроме силового подавления, и видел свою опору в полиции, жандармерии и войсках.

Сегодня ситуация повторяется. Пряниками от кремлёвской пропаганды сыт не будешь. За неизбежным понижением жизненного уровня трудящихся последует неизбежное массовое возмущение. И тогда власть капиталистов станет отвечать привычным образом — командой «Пли!»

Внезапно проснувшаяся любовь режима к армии никого не убеждает: и в боевом, и в идейном отношении армия несравнима с Советской, ей нечего и нечем защищать. Не случайно запускаются «пробные шары» насчёт формирования специальных вооружённых формирований, способных и готовых повторить Ленский расстрел. То по телевизору группа «мыслителей» с непринуждённым таким юморком начинает обсуждать необходимость создания «опричнины», на которую мог бы опираться Путин, то в печати появится статья о формировании «национальной гвардии» — почти полумиллионной армии, направленной против «внутреннего врага», армии, которую мечтал сформировать Ельцин. И хотя из официальных сфер пока последовало опровержение, но дыма без огня не бывает.